Елена Арсеньева - Сердечко мое (Анна Монс)

• Название: Сердечко мое (Анна Монс)
• Автор: Елена Арсеньева
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 2003
• ISBN: 5-699-04718-2

Кто они, прекрасные авантюристки, прославившие себя в нашем Отечестве? Что двигало этими женщинами, заставляя их искать приключений и пытаться изменить предначертанное судьбой? Почему, невзирая на трудности и опасности, шли они не по той тропе, которая ждала их от рождения, а по выбранной ими самими, отчего яростно спорили с волей небес, поражая и восхищая тем самым своих современников? Об ослепительном блеске и печальном закате звезды княжны Таракановой, о страстных авантюрах фаворитки Петра I Анны Монс читайте в исторических новеллах Елены Арсеньевой...

---

— О, Франц далеко пойдет! — качал головой Иоганн Монс, а однажды Анхен услышала, как он с искренней досадой сказал жене: — Какая жалость, что в ту пору, когда Франц искал себе супругу, наша Модеста была еще ребенком! Вот был бы для нее блестящий муж!

Анхен только головой покачала, дивясь тому, что эти мужчины, и прежде всего ее отец, ровно ничего не понимают в жизни. Франц Лефорт — блестящий мужчина, это да. Но как муж он оставляет желать лучшего. Жену свою, красавицу Елизавету, как завез несколько лет назад в Киев, где тогда служил, так там и оставил. А сам живет холостяком, и уж юбок-то женских кружится вокруг него!.. По слухам, он очень щедр со своими любовницами, настолько щедр, что дамы даже не возражают, когда Франц делится ими со своими приятелями. Потому что приятели эти не абы кто, не мушкетеры какие-нибудь с пустым карманом, а приближенные ко двору люди и даже сам царь! Вот совсем недавно Франц представил ему Флору, дочку ювелира Боттихера. Эта маленькая, словно мышка, черненькая, словно мушка, распутница недолгое время развлекала Лефорта в постели, но стоило ему почуять тоску, охватившую сердечного друга Петера после того, как его чуть ли не силком женили на нелюбимой, хоть и родовитой красавице Евдокии Лопухиной, — и Лефорт с дорогой душой презентовал Бот тихершу Петру. Какое-то время царь с ней забавлялся, но потом дал отставку, ибо такое впечатление, что он вообще не умел привязаться к женщине надолго. Однако расположение его к Лефорту с тех пор возросло в несчетное число раз. Трубку свою подарить или вином щедро попотчевать — это всякий может, а вот отдать другу свою женщину — на это способен только истинный, бескорыстный, задушевный друг!

С тех пор Петр просто-таки дневал и ночевал в доме Лефорта, отделанном на французский лад с изяществом и роскошью, к которой Франц Яковлевич (так его называли на русский манер) имел врожденную склонность. А поскольку государь, любивший мешать дело с бездельем, являлся не один, а в «тесной компании» (достигавшей иной раз 200-300 человек), то явилась необходимость расширить дом Лефорта. К нему начали делать обширный пристрой, и государь не жалел подарков и денег для украшения нового жилья своего друга.

Ах, с какой тоской смотрела Анхен на это строительство, на веселье, которое по-прежнему вспыхивало в старом доме, на шумные кавалькады, сопровождавшие царя! Вот где ей место! Вот где она сможет «распорядиться с толком» своей красотой! Но при всей смелости своих мыслей в поступках Анхен была весьма робка. Не подойдешь же, не скажешь Францу Лефорту, что она хочет сделаться его любовницей, дабы через некоторое время он подарил ее русскому царю, улучив время, когда у того настанет очередная тяжелая минута!

Анхен только и могла, что за делом и без дела слоняться вокруг Лефортова дворца и стараться попасться на глаза хозяину. Однако вышло так, что она попалась на глаза совсем другому человеку.

Как-то раз ей не спалось. Разве заснешь, когда на весь Кукуй разносится превеселая музыка, доносившаяся из окон дворца на берегу Яузы?

Анхен знала, что красивейшие дамы и девицы слободы бывают приглашены к Лефорту и вовсю пляшут там с русскими кавалерами.

Но Иоганн Монс считал, что его дочь еще слишком молода, чтобы бывать в обществе холостых веселых мужчин без родительского присмотра. Но вышло так, что именно в это время он занемог, жена неотступно сидела при нем, а дочь Модеста, женщина замужняя. а потому вполне могущая выступить дуэньей при Анхен, была снова беременна и с ужасом думала о пирушках и балах, потому что ее тошнило от всего на свете, а уж от запаха еды или табака — само собой разумеется.

Наконец Анхен больше невмоготу сделалось сидеть взаперти. Она надела юбку поверх рубашки, накинула на плечи платок, потом выскользнула из своей комнаты, прокралась босиком в пустовавшую комнату, где обычно селили гостей и которая выходила не на улицу, а в сад. Одной рукой держа башмаки, другой она отворила окошко и ловко выбралась вон. Обулась, потуже завязала платок на груди — и бесшумно полетела по проулкам к Яузе, чтобы хоть одним глазком поглядеть на веселье. Она только-только подбежала к забору и начала выискивать щель пошире, чтобы прильнуть к ней глазами, как вдруг ее кто-то схватил в объятия с такой силой, что у Анхен дух занялся. Она почувствовала, что ее поднимают на руки и несут куда-то, а стоило ей попытаться крикнуть, как рот ее был закрыт горячими мужскими губами.

Эти губы что-то такое делали с ее губами, и еще язык вмешался в дело, и Анхен наконец-то сообразила, что неизвестный мужчина целует ее. Как уже было сказано, девица Монс была весьма смела в мыслях, однако ничегошеньки не знала о том, что действительно происходит между мужчиной и женщиной. Происходило же нечто столь увлекательное и непостижимое, что Анхен мгновенно забылась и принялась с увлечением познавать это новое и неизведанное. Ее отрезвила только боль… но остановить мужчину, который занимался просвещением Анхен, было бы затруднительно. Пришлось подождать, пока он угомонится, и в процессе этого ожидания Анхен даже начала открывать для себя некоторые новые приятности. Наконец все завершилось к общему удовольствию, и мужчина сел рядом с распростертой Анхен.

Сначала он бережно опустил ее задранный и смятый подол, прикрыв голые ноги. А потом принялся застегивать собственные штаны. Анхен втихомолку его разглядывала. То, что он молод и силен, она уже поняла на опыте, но в лунном свете было видно, что он еще и красив. Вдруг Анхен сообразила, что уже видела его прежде… О боже! Да ведь это ближний царский человек, его денщик и друг Меншиков, которого все звали просто Алексашкою! Завсегдатаем Лефорта он сделался еще раньше самого царя, Анхен не раз видела его в слободе, не раз встречала его жадный взгляд, не слишком, впрочем, обольщаясь на сен счет, ибо Алексашка совершенно так же смотрел на всех встреченных особ женского пола от десяти до шестидесяти лет.

В эту минуту Меншиков почувствовал, что она на него смотрит, и повернул свою красивую голову в раскосмаченном, сбившемся парике.

— Ну что ж, девка, вот ты и добегалась! ухмыльнулся он, поправляя ярко-рыжие, круто завитые, самые что ни на есть модные накладные кудри. — Я тебя давно уж приметил, как ты тут шаришься. Не первый раз вижу тебя у этой ограды. Ну и скажи, за кем ты гоняешься? За красавчиком Карлушей? Или еще выше метишь?

Красавчиком Карлушей звали денщика Лефорта, Карла Шпунта, по которому и впрямь тайно вздыхали все девицы Немецкой слободы Однако Анхен была к нему равнодушна: по ее мнению, ничего, кроме глупых голубых глаз, соломенных ресниц и гренадерского роста, у него не было — ни веселья, ни обходительности. А главное, у него не было ума, ум же Анхен считала самым привлекательным мужским свойством. Вот Алексашка этим свойством обладал, причем ум у него был настолько проворный и проницательный, что Анхен сочла бессмысленным спорить. Однако и впрямую открывать свои планы не решилась. Ей никогда не стоило труда заплакать при надобности, ну а сейчас надобность была остра как никогда.

— А что проку мне теперь метить куда-то? — проговорила самым слезливым голосом, на который только была способна. — Теперь мне одна дорога — в омут головой!

Это совершенно русское выражение — «в омут головой», — услышанное Анхен не столь давно от какой-то русской поденщицы, трудившейся на птичнике Монсов, оказалось очень кстати.

— Да ну, брось! — отозвался Алексашка с некоторым беспокойством в голосе. — Подумаешь, подгуляла девка! Ну и что? Впервой, что ли!

— Сам знаешь, что так! — всхлипнула Анхен, и Алексашка ощутил некоторые угрызения совести.

Что есть, то есть, впервой, это он сразу почувствовал, как только овладел этой девицею. Но отчего ж она тогда целовалась с ним, будто записная потаскушка? Отчего мурлыкала, словно разнежившаяся кошечка, когда он тискал ее за дерзкие груди и лапал за самые недозволенные местечки? Отчего не противилась, зараза, а только еще пуще распаляла его своими томными стонами? Вот он и не сдержался, вот и распечатал ее, ну а теперь что?

Окажись она одной из своих, русских, хоть крестьянка, хоть горожанка, хоть дворянская или боярская дочь, Алексашка хмыкнул бы. штаны подтянул — да только его и видели. А вот с этой кралею надо быть побережней, Петруша, государь, уж так лебезит с этими иноземцами, так силится выставить себя пред ними в наилучшем свете… Небось оплеухами и зашеинами не обойдешься, когда узнает об Алексашкиной провинности. Тут запросто кнута отведаешь — и не полюбовно, где-нибудь в конюшне, от своего же друга-приятеля, какого-нибудь гвардейского поручика, а быть Алексашке биту именно что на Кукуе, при общем обозрении. А то и на Поганую лужу потянут на расправу. Петруша — он же бешеный, с него станется…

Ну и что теперь делать? Не жениться же на ней, на этой дурище, которая уже давно распаляла Алексашку мельканьем своих разлетающихся юбочек, ну а теперь, когда на ней и юбочек-то, почитай, не оказалось, разве мыслимо было удержаться от греха?!