Роберт Асприн - Крылья рока

• Название: Крылья рока
• Автор: Роберт Асприн
• Жанр: Фэнтези

Санктуарий — город искателей приключений и изгоев общества. Здесь люди и нелюди живут по законам мужества и силы, подлости и коварства. Кажется, что все мыслимые и немыслимые пороки нашли себе пристанище в этой обители авантюристов, воинов и магов — Мире Воров.

---

Бейсибские проституты приближались, смеясь громче, чем обычно осмеливались рыбоглазые. Теперь Зип уже мог разобрать некоторые слова: «…затраханный город опустился на ободранные колени, задрав кверху задницу.. «

— Я один раз уже просил тебя, Гейл, следить за своими выражениями. Теперь я приказываю. Бейсибцы не. яйца господни! — прервал поток брани другой голос.

В соответствии с планом двое подручных Зипа бесшумно выскочили из засады, едва бейсибцы миновали их.

Зип приготовил метательные ножи — как только проституты в панике бросятся в его сторону, считайте, что они мертвы. Пульс его участился, и юноша ослабил наручи Но эти бейсибцы не побежали, из-под плащей внезапно появилось оружие; он услышал скрежет металла, когда мечи покинули ножны, и отчаянные крики своих сообщников, пытающихся противостоять стальным клинкам ржавыми ножами и заточенными деревянными палками.

На запястье Зипа была намотана праща, так, на всякий случай. Он не собирался использовать ее и решал, стоит ли ему ввязываться в схватку — это были не простые бейсибцы, а возможно, и вовсе не бейсибцы — убеждая себя, что ничего не должен членам своего отряда, поймал себя на мысли, что пустил снаряд, затем еще, и с громким криком открыто побежал к месту схватки.

Один из его снарядов достиг цели: сдавленно вскрикнув, фигура в шароварах опустилась на колени. Другой повернул голову, грязно выругался, и что-то просвистело в ответ возле уха Зипа.

Он почувствовал теплую липкую влагу и понял, что ранен.

Увидев, что оба его соратника повержены на землю, Зип перешел на шаг, тяжело дыша и пытаясь определить, жив ли кто-нибудь из лежащих в грязи. Ему показалось, что один шевелится, второй же был слишком неподвижным.

Противники Зипа, кто бы они ни были, похоже, собирались продолжить бой: с обнаженными мечами они двинулись на него парой, деля улицу на равные части, держась подальше от строений, чтобы избежать возможных атак из-под арок, и друг от друга, оставляя простор для маневра. Молча, с деловитым спокойствием и даже некоторым восторгом надвигались они на Зипа.

Они явно были профессионалами. Когда времена в Санктуарии были полегче и старый вояка по имени Темпус создал особый отряд из пасынков и пригласил илсигов в силы местной самообороны, Зип воспользовался возможностью как можно больше узнать о ранканских врагах: «уличной тактике» его учили по тем же книгам, что и тех, кто теснил его сейчас на этой улице.

Один против двух профессионалов — у него не было шансов…

Он поднял руки, словно сдаваясь.

Двое переодетых воинов вполголоса переговаривались на языке, который мог быть придворным ранкеном.

До того как воины успели прийти к очевидному решению — взять его живым, чтобы провести вечер, задавая вопросы, не ответить на которые будет болезненно и даже мучительно, — Зип сделал то, что должен был сделать: выпустил из руки кинжал, а затем метнул пращой пару снарядов.

Оба посланца доставили смерть — не в защищенную доспехами грудь здоровяков, вооруженных мечами (чей товарищ уже поднялся на ноги и, спотыкаясь, следовал за ними, прикрывая сзади каждое их движение), а в открытую шею одного и грудь другого товарища Зипа. Ни один бунтовщик не должен попасть в плен живым, им слишком много известно, к тому же они скрепили кровавой подписью договор о самоубийстве. Зип подумал, что ему лучше помочь беднягам — ранканские допросы могут быть очень мерзкими.

Шедший сзади воин крикнул: «Хватайте сукиного сына!», а двое других бросились на Зипа, но тот, развернувшись, нырнул в туннель подземелья, метнулся мимо мусора и крыс, закрыл за собой грубую дверь и задвинул изнутри надежный засов.

***

Два дня спустя Хаким сидел на скамейке в парке Обещание Рая — одном из тех мест, которые очень не любил посещать.

Он считал, что, будучи рассказчиком, является нейтральной стороной в войне между ранканцами и Харка Бей за обладание Санктуарием. Но в глубине души не мог не принять чью-то сторону, а поскольку его сторона была стороной Илсига, чьей земле он когда-то принадлежал и чьи горести теперь разделял, Хаким был чуть-чуть замешан в дело помощи революции.

В этом не было ничего нового, он был чуть-чуть замешан в дело бывшего работорговца Джабала, чуть-чуть замешан в дело церберов принца-губернатора.., говоря по правде, замешан во все, имеющее отношение к его любимому, окутанному ночным мраком городу.

Хотя и не переставал твердить себе, что, какой бы примечательной ни была ситуация, он не окажется в ней замешан. Революция, возможно, самое значительное событие в истории Санктуария, но что может быть опаснее. В ней участвовали и ранканцы, и илсиги, которые вместе боролись — хотя одни не сознавали этого, а другие не хотели признавать — против отвратительного матриархата бейсибцев.

Дожидаясь пригласившего его на встречу человека, напомнил себе Хаким, что он уже старик и не дожил бы до старости, если бы был глупцом. Хотя теперь, стараясь держаться в стороне от неприятностей, сказитель начинал чувствовать революционный запал — политика, как известно, удел стариков, именно старики посылают молодых умирать во имя принципов Он, правда, пытался не впадать в крайности, подобно тем, с кем воевали илсиги: бейсибцам, ранканцам, нисийцам и кому там еще, кто попирал пятой эту несчастную полоску песка, именуемую Санктуарием.

Кем бы ни был приславший записку, приглашая его на встречу («Хаким, ради рассказа, который будет гвоздем этого сезона, я жду тебя на скамейке под зонтичной сосной в парке Обещание Рая через два дня»), он страшно рисковал: даже при дневном свете бейсибцы не приветствовали массовые сборища. А двое в эти дни уже толпа.

Бунтовщики впервые попытались связаться с ним, хотя, как думал Хаким, им следовало сделать это гораздо раньше: без слухов, без подобающих рассказов об их героизме и успехах, без создания образа грядущей революции восстание было обречено на поражение.

Две светловолосые бейсибки с обнаженными грудями прошли мимо, опустив выпученные глаза, скромно прикрытые вуалями; за ними семенили бейсибцы-мужчины и замыкали шествие мальчишки-илсиги с опахалами.

Когда процессия миновала его, Хаким глубоко вздохнул.

У него не было никаких доказательств, что именно бунтовщики прислали ему записку: он только сделал предположение, которое вполне могло оказаться ложным. Записку могла отправить любая из этих рыбоглазых женщин с учеными змеями, удалявшихся сейчас со своим эскортом.

Хаким протер усталые слезящиеся глаза: последнее бесчестье, обрушившееся на несчастный Санктуарий, переполнило чашу его терпения. С каждым днем росли кучи булыжника, отмечая счет жертвам. Сироты уже превосходили числом детей, имеющих родителей; банды беспризорников, опасные, как жившие на деньги нисибиси отряды смерти, наводняли город ночами во время действия (везде, кроме Лабиринта, поддерживать порядок в котором было невозможно) установленного бейсибцами комендантского часа.

Когда-то Санктуарий в издевку называли задним проходом империи — но по крайней мере он был частью чего-то постижимого. Ранканская империя, живая и деятельная, была творением человеческих сил. Харка Бей же и ее колдуны установили в Санктуарий царство сверхъестественного ужаса, которое — и с этим соглашались жрецы и Илсига, и Рэнке — должно было пробудить вскоре гнев древних богов.

Илсигский жрец неистовыми проповедями (читаемыми тайком в развалинах старого города, расположенных на север от Санктуария) предупреждал, что, если население города не объединится и не изгонит почитателей Бей, боги скоро похоронят город в морской пучине.

Некоторые надеялись, что рано или поздно скажет свое слово Кадакитис, но ни один горожанин после захвата города не видел вблизи несчастного принца-губернатора; иногда в верхних окнах Дворца Правосудия появлялся человек, очень на него похожий, но шептались, что это всего лишь его двойник, а сам принц, только что не мертвый, томится под заклятьем бейсы Шупансеи.

И слухи эти были не так уж далеки от правды, только Кадакитис был зачарован любовью, а не волшебством.

Дела теперь обстояли даже хуже, чем тогда, когда с севера пришли ведьмы-нисибиси, проповедующие великое восстание, — настолько хуже, что, предстань сейчас самая зловещая из них — Роксана, Царица Смерти — перед Хакимом, требуя его душу в уплату за возможность рассказать про свободу Санктуария, он с радостью согласился бы.

Все обстояло настолько печально, что Хакиму хотелось заплакать.

Когда он вытер глаза и оторвал старые морщинистые руки от лица, оказалось, что перед ним стоит женщина.

Испуганно вздрогнув, Хаким сжался: неужели это она — ведьма? Зловещая Роксана, вернувшаяся с идущей на севере войны?

Роксана, уничтожившая почти всех пасынков и обратившая уцелевших, побежденных ею, в рабов? Неужели он только что заключил договор с ведьмой? Всего лишь одной мыслью, случайной необдуманной мыслью? Ну нельзя же вот так запросто, мимоходом отдать душу…