Ирина Адронати - Марш экклезиастов

• Название: Марш экклезиастов
• Автор: Ирина Адронати
• Издательство: Амфора
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2006
• ISBN: 5-367-00193-9

Роскошный, многоплановый, захватывающий роман «Марш экклезиастов» ответит на многие вопросы, которые были оставлены без ответов в знаменитых романах «Посмотри в глаза чудовищ» и «Гиперборейская чума», — и поставит перед читателем новые. Дело в том, что знакомый нам по этим предыдущим книгам главный герой далеко не все знает о магической реальности, в которой ему приходится защищать грядущее благополучие Человечества.

Настало время узнать правду.

---

И ещё он при этом стихи читает! Я этот стих его на всю жизнь запомнил… такое только на ночь читать…

"Черны, черны твои глаза,
Прекрасная Эсмеральда.
Черны твои волосы, черны,
Словно леса Шварцвальда!"

"Господь милосерд, — сказал прелат,
Седые брови сдвинув. —
Грех будет прощён, когда убьёшь
Тысячу сарацинов!" 

"Добро, епископ Эммерих,
Утешен я в этом мире, —
Отвечает барон Гуго фон Децл. —
Но скинь хоть сотни четыре!"

"Добро и тебе, кровавый барон, —
Отвечает старик сурово, —
Но я не из тех, кто всякий час
Меняет данное слово".

И вот уже барон фон Децл
Въезжает в Чернолесье.
Как ни тяжки его грехи,
А песни летят в поднебесье:

"Черны, черны твои глаза,
Прекрасная Эсмеральда.
Черны твои волосы, черны,
Словно леса Шварцвальда!"

Он едет день и едет два
Дорогой известной, древней.
Но что за диво — на пути
Ни замка, ни деревни!

Ни встречного, ни попутного —
Черт знает что такое!
На прошлой неделе вот тут стоял
Дом герцога Гогенлое!

Ведь барону фон Децл с младых ногтей
Здесь все наизусть знакомо!
Однако поди ж ты — нет как нет
Ни герцога, ни дома.

А лес шумит с обеих сторон,
Но не крикнут ни зверь, ни птица…
И со страху барон Гуго фон Децл
Едва не начал молиться!

Он уже, о ужас, хотел повернуть
И махнуть на всё рукою,
Когда пасмурным днём встал перед ним
Мост над чёрной рекою.

Навстречу барону по мосту
Всадник поспешает,
К небу подбрасывает копьё
И громко распевает:

"Черны, черны твои глаза,
Прекрасная Эсмеральда.
Черны твои волосы, черны,
Словно леса Шварцвальда!"

"Постой, незнакомец! — воскликнул барон, —
Назови мне имя своё!
Отчего бы нам на этом мосту
Не преломить копьё?"

"Зовусь я барон Гуго фон Децл, —
Отвечает всадник встречный, —
Совсем недавно, лишь год назад,
Оставил я Город Вечный.

Весьма неплохо я воевал,
И, право, видит небо,
Имя мое прославилось
От Яффы до Халеба.

Мой меч пощады не давал
Ни румянцу и ни сединам.
Награда за голову мою
Назначена Саладином.

И в пышных дворцах дамасских владык,
И в драных шатрах бедуинов
Все знали, что я поклялся избить
Тысячу сарацинов.

Но последний, тысячный сарацин
Так и не был сражен, ибо
Оказался он, на несчастье моё,
Чернокнижником из Магриба.

Напрасно меч мой рассекал
Преступную плоть злодея…
"Отправляйся назад, — сказал колдун, —
Отправляйся назад скорее!"

И конь мой внезапно повернул,
И помчался напропалую
Через Аравию и Левант
В Саксонию родную.

Ты счастлив — ведь тебя впереди
Слава ждёт боевая,
А я-то еду куда и зачем?
Не вижу, не помню, не знаю!"

Гуго фон Децл захохотал:
"Да, милый, о том и речь!
Очень скоро тебе предстоит
Замок родной поджечь.

Что мне с того, что ты герой?
Да хоть бы и так — что ж,
Если на Пасху ты в спину ножом
Родного отца убьёшь?

Что значат тысяча сарацин
Со всей боевою славой,
Если завтра ты чёрной косой
Оботрёшь свой меч кровавый?"

Тут грянул гром, и рухнул мост
В бурные чёрные воды,
И оба всадника обрели
Подобие свободы…

"Черны, черны твои глаза,
Прекрасная Эсмеральда.
Черны твои волосы, черны,
Словно леса Шварцвальда!"

И тут дверь наша распахивается, и вваливаются две гориллы с «узи». Следом патлатый парень с саксофоном наперевес. За ним представительный такой мужик, седой и лысый, руки свободны, и это самое подозрительное. А за его спиной Дора Хасановна с маузером — на страховке. То есть я тогда не знал, что Дора Хасановна, но теперь-то знаю.

У меня уже тоже «люгер» в лапах, под столом прячу, а откуда взял — ни сном ни духом. Отто пока только глаза переводит: один, второй, третий не в счёт, четвёртый… считает что-то себе внутри, и мне уже заранее нехорошо делается. Парень свой сакс к груди прижал, вид у него одновременно дурной, счастливый и ошалелый. Простите за беспокойство, говорит, вы не из сорок четвёртого года будете?

Я смотрю, у Отто глаза уже белые. И тут вдруг Дора Хасановна кладёт на пол свою пушку, подскакивает к плите, сдёргивает кастрюлю, отнимает у Отто ложку с дырочками и давай эти поджарки вытаскивать, уже почти чёрные. Ах, говорит, wie ich liebe meine kleinen nichtanschaulichen geliebten Rosen, говорит, einfach bis zu dem Wahnsinn, говорит. А я, говорит, для верхнего лепестка тесто замешиваю с чуть-чуть корицы. Замешивала то есть, когда меня meine alte wertlose Grossmutter готовить учила. Давайте, говорит, я тут быстренько с хозяйством разберусь, а потом мы сядем, попьём чайку и поговорим как цивилизованные люди…

ЛЮДИ СЕВЕРА

Летом семнадцатого, в июле — начале августа, в Париже стоял африканский зной. Даже зуавы, подчищающие город от гуляк и дезертиров, казались измождёнными, что же говорить о простых европейцах? А тем более о выходцах из дикой северной теперь уже республики?

Мы не просто сходили с ума. Мы сходили с ума изощрённо. И в то же время расчётливо, как это ни покажется смешным. Расчётливые русские образца семнадцатого года.

Жизнь передвинулась на ночь. Цеппелины уже не летали, но затемнение оставалось: время от времени лёгкие двухмоторные «готты» проверяли бдительность зенитчиков. Прохожих на абсолютно тёмных улицах было великое множество, многим не досталось фосфоресцирующих брошей или жужжащих фонариков, поэтому на улицах то и дело слышался сухой стук, как при игре на бильярде, и сдавленное «que diantre, pardonnez-moi!» чередовалось с «que le diable vous emporte, mille excuses!»

Зато ночь напролёт открытыми стояли все заведения, расположенные под крышей. Самое весёлое время — раннее утро, за час до рассвета.

Служба моя была никчёмной и постыдной. Я утешал себя только тем, что, окажись снова в окопах, через две недели окочурился бы от воспаления лёгких без всякой пользы для Отечества. Говорят, я производил впечатление человека, пережившего газовую атаку: иззелена-бледное лицо и круги вокруг глаз. Чрезвычайно романтично…

Так вот, реальных дел по службе у меня не было никаких. Комиссар Временного правительства, господин Рапп Евгений, если я правильно помню, Иванович (при котором я состоял офицером для особых поручений) — был человек, наверное, неплохой, но абсолютно бессмысленный. Он страдал своего рода дальтонизмом: неумением отличать дела нужные от пустячных. И тем и другим он предавался со страстью, граничащей с помешательством, потом так же бросал… я не хотел бы быть несправедливым и вешать на него всех собак, и всё же — наибольшая часть вины за злосчастный бунт 1-й бригады Экспедиционного корпуса, когда дело дошло до артиллерийской пальбы и кровопролития — лежит на нём. При полной его благонамеренности…

Временное правительство вообще было чрезвычайно благонамеренно и бескорыстно.

Короче, весь тот безумный июль и начало августа делами службы я занимался, дай Бог, неделю. Всё остальное время…

Ах да. Ещё и Леночка Дюбуше, девушка с газельими глазами… Мне давно не было так отчаянно хорошо и больно. Хотя нет, больно было уже потом.

Но как мне писалось в те дни!..

Если не путаю, двенадцатого августа — как раз было назначено «Поэтическое утро» в Доме Русского солдата, мне предстояло выступать, — примчался взмыленный унтер-офицер Галушко и вызвал меня прямо из зала. Я зачем-то срочно и немедленно понадобился комиссару…

Евгений Иванович выбежал из кабинета мне навстречу, сюртук был расстёгнут, болталось брюшко; пенсне перекосилось, — и сорванным шёпотом прокричал, что необходимо срочно и конфиденциально (выговаривая это слово, он срывался на дикое заикание) передать срочный и конфиденциальный пакет адмиралу Колчаку, который сейчас находится в Лондоне, но вот-вот его покинет, и если пакет не передать или он попадёт в руки врагов, невиданные бедствия обрушатся на Россию…

Куда уж невиданнее, наивно подумал я.

В Лондон мне хотелось — там было прохладнее; и не хотелось: там не было Леночки. Впрочем, миссия обещала быть скоротечной.

Я принял пакет, пообещал честным словом, что сохраню, вручу из рук в руки и не позволю врагам прочесть ни полбуквы, — и, не заходя домой, отправился на вокзал.

Поезда шли переполненные. Помню, что в ресторан я попал в шестую очередь. Замученные потные официантки хамствовали — можете себе такое представить?

От Гавра до Портсмута меня перебросили на попутном русском миноносце, только что вышедшем из ремонта и проходящем испытания машин. Посреди пролива у него сдали два котла из трёх…