Салли Боумен - Отвергнутый дар

• Название: Отвергнутый дар
• Автор: Салли Боумен
• Издательство: ЭКСМО
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2003

Их встреча была предрешена задолго до этого парижского вечера Встретив юную незнакомку, Эдуард де Шавиньи, владелец огромной ювелирной компании, уверен, что нашел ту самую, единственную Несколько недель безумной страсти – и Элен бесследно исчезает… В жизни Эдуарда было слишком много потерь, чтобы он мог смириться с этой…

Похоронив мать и любимого парня, Элен Крейг приехала из далекой Алабамы в Париж, чтобы начать жизнь заново… («Дестини»).

Элен возвращается к своим друзьям. Ее ждет карьера кинозвезды Она хотела бы забыть прошлое, но Эдуард ни на миг не выпускает из поля зрения ни ее, ни своего ребенка… («Актриса»).

---

Она откинулась в кресле и внимательно оглядела огромный зеркальный зал, официантов в длинных белых фартуках, великолепную толпу. Мужчина за соседним столиком, глядя на нее, поднял с улыбкой рюмку, но она ответила ему ледяным взглядом. Эдуард наклонился вперед.

– Вы здесь раньше не бывали?

– О нет. Но я хотела бы побольше узнать о таких местах.

Она сказала это с абсолютной серьезностью. Брови Эдуарда приподнялись.

– Вы хотите изучить их?

– Ну разумеется. И другие места тоже. И все прочее. Много разного.

Она подняла руку и начала считать на своих тонких пальцах, по ее губам бродила слабая улыбка.

– О кафе и ресторанах. О еде. О вине. О платьях – красивых платьях, как на той вон женщине. О живописи, архитектуре, книгах. О машинах. Домах. Мебели. Украшениях. Обо всем этом. – Она подняла свои чистые глаза и прямо взглянула ему в лицо. – Наверное, вам это трудно понять… – Она замолкла. – Вы когда-нибудь были голодны – по-настоящему голодны?

– Очень голоден, думаю, да – раз или два.

– Я чувствую голод по этим вещам. По всему этому. Я хочу знать о них. Понимать их. Я… в общем, я выросла в очень маленьком местечке.

– И поэтому вы приехали в Париж?

Эдуард посмотрел на нее с любопытством, потому что в ее голосе впервые послышались чувства. Словно тоже заметив это и тут же раскаявшись, она бегло улыбнулась.

– Это одна из причин. И я прикладываю очень много сил. Знаете, чем я занимаюсь каждое утро перед работой и каждый вечер после конца рабочего дня?

– Расскажите мне.

– Я хожу по Парижу и смотрю. На рынки. Галереи. Дома. Церкви. И магазины, разумеется. В самые знаменитые мне ходить затруднительно, потому что я не так одета, но я смотрю на витрины. Разглядываю платья, шляпки и перчатки, и туфли, и чулки. Смотрю на сумочки и шелковое белье. Я уже была в «Вюиттоне», «Гермесе» и «Гуччи», а вчера я побывала около магазинов «Шанель», «Живанши» и «Диор» – их я оставила напоследок. Снаружи, конечно, никаких платьев не видно, для этого надо войти внутрь, поэтому я ограничилась знакомством с фирменными знаками. – Она смущенно улыбнулась.

– Понятно. – Эдуард, растрогавшись и развеселившись, заколебался. – И что вам больше всего понравилось из того, что вы видели?

– Это трудно сказать, – нахмурилась она. – Сначала все казалось безупречным. Потом я начала различать, чту мне не нравится – вещи с инициалами, вещи, в которых слишком много золота, вещи… те, что слишком крикливы. А больше всего – да, больше всего мне понравилась пара перчаток.

– Пара перчаток?

– Они были очень красивые. – Она слегка покраснела, – В «Гермесе». Очень простые, мягчайшие, серые. Облегающие запястье. У них здесь три складочки, – и она указала место на тыльной стороне ладони. – И у них маленький плоский простроченный бантик вот здесь, на границе запястья. Они были такие красивые.

Я люблю красивые перчатки. И моя мать любила. Ей бы иметь их сотни…

– Понимаю. – Эдуард взглянул на нее со всей серьезностью. Ее серо-голубые глаза встретили его взгляд с вызовом, словно она приглашала его сказать что-нибудь издевательское. Он опустил взгляд на белую льняную скатерть.

– А драгоценности? – спросил он осторожно. – Их ведь вы тоже хотите изучить? Вы заглядываете в витрины ювелиров?

– Иногда. – Она тоже опустила глаза. – Ваши я видела. Это ведь ваши, не так ли, на улице Фобур-Сент-Оноре?

– Да, это в самом деле мои.

– Я была там два дня назад. А потом пошла к «Картье». – В ее глазах появился озорной огонек.

– И какая экспозиция вам больше понравилась? Моя или моего соперника?

– Честно говоря, Картье. Но я так невежественна. Я ничего не знаю о камнях, об оправах.

– А есть такой камень, который вы предпочитаете?

– О да! Есть. Конечно. Мне нравятся бриллианты.

– Они не обязательно самые дорогие… – Он внимательно наблюдал за ней. – Безукоризненный изумруд – темно-зеленый, какие теперь очень редки, может стоить дороже…

– О, здесь дело не в стоимости… – В ее голосе появился оттенок легкого презрения. – Мне нравятся бриллианты, потому что они чистые. Без цвета. Потому что они одновременно холодны и горячи. Как огонь и лед. Бриллианты, которые я видела в… – Она запнулась. – Словно смотришь на свет. В самое сердце света. Вы, наверное, думаете, что я глупая.

– Вовсе нет. Я сам думаю точно так же. Знаете ли вы, что у бриллианта есть одно любопытное качество, благодаря которому бриллианты не имеют себе равных среди других камней? – Нет.

– Знаете ли вы, каково ощущение от бриллианта, если держать его в руке? Ощущение холода. Ледяного холода. Такого холода, что он обжигает кожу.

– Огонь и лед?

– Как вы и сказали. Именно так.

Их глаза на мгновение встретились и застыли. Эдуард почувствовал, что голова его слабеет и начинает бешено кружиться, ему вдруг показалось, что он падает с огромной высоты, и это было долгое, страшное свободное падение, безрассудное опьяняющее, но и вселяющее ужас. Король пик, Королева бубен… В его сознании мелькнуло воспоминание о том, как Полина Симонеску гадала ему на картах, и тотчас исчезло.

Ей в жизни тоже пришлось пройти какой-то опыт, он видел это. Глаза ее расширились, губы приоткрылись, она слегка прерывисто вздохнула, словно в изумлении. На мгновение она показалась удивленной, затем встревоженной. Эдуард медленно протянул руку через стол и прикрыл ее руку. Впервые он коснулся ее, и это прикосновение вызвало в нем бурю чувств, более сильных, чем ему довелось испытать со времен детства. Он стал желать ее с того момента, как увидел, и теперь, ощутив, как его тело пронизало столь острое желание, он вздрогнул.

Инстинкт самосохранения был в нем прекрасно развит и отточен за долгие годы. Он тут же быстро убрал руку и встал.

– Уже поздно. Мне надо отвезти вас домой.

Она подняла голову, видимо, совершенно не отметив его внезапности, и тоже медленно встала. Спокойная, в венце своей красоты, она проследовала за ним из ресторана и уселась на мягкое кожаное сиденье «Астон-Мартина». Пока они ехали, она не заговорила ни разу, сидела молча, с очевидным удовольствием отдыхая и глядя на улицы и бульвары. Эдуард, сам сильный человек, привыкший распознавать силу в других, обычно в мужчинах, сейчас чуял силу в ней. Он чувствовал флюиды этой силы так отчетливо, как аромат духов в воздухе. Он взглянул в ее сторону, и плоть его напряглась и забилась: широкий рот, высокая полная грудь, длинная изящная линия бедер и ягодиц. Малейшее ее движение говорило о сексуальном обещании, бесконечном восторге. И в то же время в ее глазах ему чудилось что-то дразнящее и пренебрежительное, словно она осознавала силу своей красоты и почти презирала ту немедленную реакцию, которую она вызывала.

Он притормозил машину, когда они подъехали к ярко освещенному кафе, где, как она сказала, она работает. Она выпрямилась.

– Высадите меня здесь, пожалуйста.

– Позвольте мне довезти вас до дома.

– Нет, лучше здесь. У меня очень злая консьержка. – Она улыбнулась. – Это квартала за два отсюда. Я потом дойду пешком. Мне все равно надо повидать хозяина – узнать мое расписание на завтра. – Она повернулась к нему и протянула длинную тонкую руку. – Спасибо. Ужин был прекрасный. Я получила огромное удовольствие. – Она торжественно пожала его руку, и Эдуард проклял небеса и собственную явную неспособность сказать что-либо членораздельное. Ему казалось, что ему хочется попросить ее выйти за него замуж. Или поехать к нему. Или уехать с ним. Или еще что-нибудь. Все равно что.

– Вы работаете каждый день? – выдавил он наконец, помогая ей выбраться из машины.

Она посмотрела на него, слегка улыбаясь.

– О да. Моя работа кончается около шести. До свидания.

Она повернулась, больше на него не взглянув, пошла между столиками перед входом и исчезла в дверях кафе.

Эдуард смотрел ей вслед и спрашивал себя, в силах ли он уехать отсюда и никогда не вернуться, и понимал, что не в силах. Он повернулся к машине. Как сквозь пелену он различал лица, голоса и смех за переполненными столиками на terrasse[35], смутно видел обычный мир, живущий где-то в ином месте. Какая-то хорошенькая девушка посмотрела в его сторону, но он ее не заметил. В дальнем углу terrasse толстый уродливый коротышка тоже бросил на него взгляд и стал внимательно присматриваться. Его Эдуард тоже не увидел. Он думал о том, что этой женщине восемнадцать лет. Где она научилась этой абсолютной уверенности в себе, этому явно хладнокровному осознанию собственного сексуального величия? Научил ли ее какой-нибудь мужчина – и если да, то какой, где и при каких обстоятельствах?

Он громко застонал, залез обратно в свой «Астон-Мартин» и погнал на бешеной скорости в Сен-Клу, где попытался утопить свои воспоминания о ней в бутылке арманьяка и бессонной ночи.

Наутро он послал человека в «Гермес» за парой серых лайковых перчаток. На палец одной из них он надел бриллиантовое кольцо с солитером. Бриллиант был пятнадцати каратов, степени О, высочайшего класса чистоты цвета, и степени IР за прозрачность и отсутствие дымки внутри. Его огранил мастер, он горел голубовато-белым огнем и представлял собой безупречный плод союза природы и искусства.