Георг Борн - Евгения, или Тайны французского двора. Том 1

• Название: Евгения, или Тайны французского двора. Том 1
• Автор: Георг Борн
• Издательство: Терра
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1996
• ISBN: 5-300-00300-Х

Георг Борн — величайший мастер повествования, в совершенстве постигший тот набор приемов и авторских трюков, что позволяют постоянно держать читателя в напряжении. В его романах всегда есть сложнейшая интрига, а точнее, такое хитросплетение интриг политических и любовных, что внимание читателя всегда напряжено до предела в ожидании новых неожиданных поворотов сюжета. Затаив дыхание, следит читатель Борна за борьбой самолюбий и воль, несколько раз достигающей особого накала в романе.

---

— Почему же вы говорите с такой уверенностью? Я говорю вам, что обруч у нее!

— Лусита невиновна в краже, сеньор, она свято клялась, что не находила обруча и даже никогда его не видела.

— Вы же сами выдаете себя! Вы, значит, видели ее, вы прячете ее у себя! Но, клянусь честью, я не допущу, чтобы вы так безнаказанно покровительствовали проклятым поселенцам, — закричал управляющий.

— Вы очень взволнованы, сеньор Эндемо, если бы я действительно укрывал у себя бедную Луситу, я ни в коем случае не решился бы ее выдать!

— Как, вы смеете мне возражать, негодный человек? Ваш предшественник поплатился за подобную дерзость жизнью, вас же я проучу кнутом, если вы посмеете еще раз мне противоречить! Выдайте мне воровку или вы узнаете меня!

— Лусита не воровка, сеньор, — произнесла Долорес, став между управляющим и отцом, — я же подозреваю вас в том, что вы преследуете бедную девушку, как осмелились преследовать и меня!

— Что ты говоришь, Долорес? — с удивлением спросил старый Кортино.

— Я хотела скрыть этот случай, отец, но теперь должна рассказать тебе, что этот сеньор Эндемо в твое отсутствие был здесь в хижине! Я подозреваю, что он желает выместить на Лусите потерю золотого обруча своей лошади именно потому, что бедная Лусита скорее пожертвует своей жизнью, чем отдастся этому негодяю!

Управляющий побледнел от злости, губы его дрожали, руки сжались в кулаки.

— Негодная, — закричал он, — как ты смеешь говорить такое! Но я в настоящую минуту имею дело не с тобой, а с этим старым злодеем, который осмеливается мне возражать! Ты укрываешь воровку в своем доме! Выдай ее или ты пожалеешь!

— Я не боюсь вас, сеньор Эндемо, — с невозмутимым спокойствием возразил старый Кортино, входя в переднюю комнату своей хижины, вокруг которой уже собрались поселяне, вдруг сбежавшиеся со всех сторон.

— Я требую от тебя выдачи воровки, проклятый старик, — закричал Эндемо, войдя в хижину вслед за старостой, — или, клянусь честью, ты и твоя гордая дочь дорого поплатитесь за это!

— Придите в себя, сеньор, и освободите мою хижину. Я бы ни за что не осмелился обойтись с вами так резко, но так как дочь сказала, что вы пользуетесь моим отсутствием для нежелательных посещений, то я должен попросить вас никогда не переступать больше через порог моего дома. Долорес добрая, честная девушка, а Лусита не брала обруча вашей лошади! Этого достаточно! Опомнитесь, сеньор Эндемо, вам здесь искать нечего!

— Как, негодяй, ты осмеливаешься указывать мне на дверь! Вот тебе ответ на твои дерзкие слова! Ты такой же раб, как и все другие, и горе тебе, если ты вздумаешь делать мне замечания!

При этих словах управляющий поднял хлыст и замахнулся им на Мануила Кортино; исполненный негодования и бешенства, Эндемо ударил им по лицу сельского старосту, который в ужасе закричал и закрыл глаза руками. Долорес громко вскрикнула и бросилась к отцу, а дьявольски улыбающийся Эндемо, не теряя ни минуты, поспешил в другую комнату, чтобы найти Луситу.

В эту минуту при виде бедного, оскорбленного старика добродушной, кроткой Долорес овладела непреодолимая жажда мести. Гордо выпрямившись, поспешила она к комнате, где находился Эндемо, и прежде чем тот успел выйти из нее, быстро закрыла дверь на задвижку. Управляющий был заключен в темной комнате, в которую воздух и свет проходили только через маленькое отверстие в двери.

— Идите сюда, добрые люди, — позвала взволнованная Долорес, — сюда, сюда, вы, бедные, преследуемые труженики, взгляните на животное в клетке! Посмотрите через это отверстие! Это проклятие герцогства Медина! Соблазнитель ваших жен и детей, убийца старосты, обидчик моего отца, который, вон посмотрите, корчится от боли!

Долорес была ужасно возбуждена, она не прогнозировала последствий происходящего, а следовала в эту минуту только влечению своего возмущенного сердца. Поселяне, презрительно улыбаясь и выкрикивая ругательства, заглядывали через отверстие двери в комнату, где был заключен Эндемо, бледный от негодования и бессилия. Он, дрожа всем телом, клялся страшно отомстить Долорес, которая сделала его предметом насмешек и презрения народа.

Лусита тоже вошла в хижину. Старик Кортино тем временем настолько собрался с силами, что удержал поселян от нападения, которое стоило бы управляющему жизни. Но напрасно старый Кортино помешал толпе исполнить приговор над жалким Эндемо, это обернулось против него и Долорес!

Взбешенный управляющий, употребивший все усилия, чтобы выломать дверь и выйти из заточения, вероятно, не думал при этом о каких-либо предосторожностях и намерениях относительно Луситы, так как вдруг из его кармана выпал золотой обруч, из-за которого он преследовал дочь бедной слепой поселянки.

— Вон, — закричали поселяне, — он сам вор! Вон золотой обруч! Смерть обманщику! Долой злодея!

Долорес и Кортино не могли больше удерживать раздраженной толпы, которая выломала дверь и бросилась на свирепо защищавшегося управляющего; долго сдерживаемая ненависть поселян достигла высшей степени. И только благодаря своему влиянию удалось старосте вырвать обессиленного управляющего из рук взбешенных поселян и при помощи дочери отвести его в замок.

— Горе вам! — шептал по дороге избитый Эндемо.

XIX. МАСКАРАД

Наступило время карнавала. В Мадриде давались вечера не только при дворе, но и во дворцах грандов. Даже на площадях устраивались разного рода представления, и различные маски разгуливали по Прадо, Пуэрте-дель-Соль и Алькальдской улице.

Все еще с большой радостью предавались наслаждениям карнавала, потому что наконец после продолжительной, кровавой войны и пережитого тяжелого времени войска дона Карлоса были отброшены назад и все в скором времени ожидали заключения мира.

Февраль и март месяцы, обычно очень суровое время года в Мадриде, были в этом году умеренные и даже теплые весенние бури уже давно прошли; и кругом в садах царствовала южная роскошь цветов и деревьев.

Кто хоть раз имел случай видеть праздник карнавала южных стран, у того, наверное, никогда не изгладится впечатление, произведенное им. На этом торжестве лежит причудливая печать юга. Мы, северяне, никогда не поймем этого удивительного настроения, этих свободных движений и безумного избытка удовольствий. Все и вся присутствуют на карнавале: вы видите днем разодетого арлекина, разгуливающего по улице рядом с каким-нибудь гордым грандом Испании, бедного — возле богатого, крестьянина и дворянина, старика и юношу, служанку и госпожу, толпу бегущих за масками с криками и гамом детей. Все это вместе взятое представляет любопытное и редкое для северян зрелище.

Но вечером веселье достигает высшей своей точки. Все вооружаются пестрыми фонарями, даже к каретам подвешиваются китайские лампочки, распространяющие яркий свет, и там и сям какой-нибудь крез бросает в толпу серебряные монеты, любуясь борьбой и даже дракой из-за его денег.

Все улицы заполнены масками, только изредка встретите открытое лицо монаха или монахини, и даже нищие, которые обыкновенно занимают углы улиц и подъезды богатых, скрылись в толпе и присоединились к торжеству народа. Не слышно даже просьбы нищего «Una limosna рог el amor de Dios!» note 6 Все веселятся, даже слепые нищенки, которые своей игрой на мандолинах желают разжалобить прохожих, тоже смешались с пестрой толпой народа, чтобы хоть еще раз — в последний, может быть, вкусить радость потухающей жизни. Их странные лица скрыты под вуалью, и они еще раз в своей жизни вкушают радость и удовольствие.

Но вот наступил вечер, и говор тысячной толпы понесся по улицам. На плацце Майор, этой обширной, великолепной площади испанской столицы, был особенно сильный наплыв различных масок и экипажей; громкие возгласы веселья заглушали крики кучеров и форейторов, старавшихся проложить себе дорогу среди шумной, радостной толпы, чтобы достигнуть дворцов, ярко освещенные окна которых показывали, что в них происходили приемы богатых, знатных гостей. На балконах горели многочисленные пестрые лампочки и шкалики, драгоценные ковры были вывешены из окон, и звуки барабанов, труб и флейт, раздававшиеся на улицах, производили ужасный, невыносимый шум.

Три господина в домино, в изысканно-нарядных и дорогих костюмах, пробирались по улицам, держась ближе к домам. Один из них был в черном шелковом плаще и остроконечной шляпе, украшенной дорогим черным пером; за ним следовали на небольшом расстоянии еще двое: один необыкновенно высокого роста и широкоплечий мужчина, в темно-красном шелковом плаще, а другой — в белом и с таким же черным пером на шляпе. Лица их были скрыты за маленькими черными масками, а шляпы надвинуты на лоб.

Тот, что был в черном домино, остановился под колоннами одного из домов, чтобы избежать волны нахлынувшей толпы, и стал поджидать двух своих провожатых.