Георг Борн - Евгения, или Тайны французского двора. Том 2

• Название: Евгения, или Тайны французского двора. Том 2
• Автор: Георг Борн
• Издательство: Терра
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1996
• ISBN: 5—300—00300-Х

Георг Борн — величайший мастер повествования, в совершенстве постигший тот набор приемов и авторских трюков, что позволяют постоянно держать читателя в напряжении. В его романах всегда есть сложнейшая интрига, а точнее, такое хитросплетение интриг политических и любовных, что внимание читателя всегда напряжено до предела в ожидании новых неожиданных поворотов сюжета. Затаив дыхание, следит читатель Борна за борьбой самолюбий и воль, несколько раз достигающей особого накала в романе.

---

Но не станем опережать время.

Императорский двор удалился в Сен-Клу и там устраивал такие же празднества, как и в Фонтенбло.

В Сен-Клу ничто не мешало! Сюда не проникал ни один звук неудовольствия, ни один вздох страдания, здесь не видно было голодных рабочих, просящих подаяния матерей; здесь едва выслушивались предложения преданных министров, и эти благородные мужи нежно заботились о том, чтобы не расстраивать прекрасных дней в Сен-Клу неблагозвучными тонами неудовольствия и правды!

По их уверениям, вся Франция наслаждалась счастьем, благосостоянием, довольством и питала любовь к Людовику Наполеону и к его более и более берущей верх супруге, а также к императорскому принцу, обыкновенно называвшемуся «Люлю» и ставшему к этому времени хотя слабым, но довольно большим мальчиком, и бывшему уже в чине лейтенанта. Пороху он еще не понюхал, это должно было случиться при Саарбрюкене, где глубоко тронутые гренадеры проливали слезы о том, что у Люлю хватило настолько храбрости, чтобы отыскивать на довольно порядочном расстоянии лопнувшие гранаты и класть их в карман.

В это время, о котором мы будем теперь рассказывать, он забавлялся в Сен-Клу велосипедом, который был тогда еще в новинку.

Император часто хворал, но чем более он страдал, тем более шумными и блестящими были праздники, с помощью которых старались скрыть от парижан настоящее положение дел. Людовик Наполеон еще настолько мог владеть собой, что всегда являлся на этих праздниках, которые были так рассчитаны и обдуманы, что давали ему возможность совершенно свободно показываться на них.

Вдруг он так опасно заболел, что Пелатон, бывший до этого времени его лейб-медиком, впал в немилость и вынужден был уступить свое место другим врачам.

Но никто не должен был знать об опасном положении Наполеона, и не было более ловкой актрисы, чтобы скрыть это обстоятельство, чем Евгения.

Евгения, уже Приготовившаяся взять в случае внезапной кончины императора бразды правления за малолетством принца, нашла средство скрыть отсутствие своего супруга на предстоящем празднике, который она не хотела откладывать, поскольку это неприятное известие долетело бы в несколько минут из Сен-Клу в Париж.

— Устроим маскарад, — предложила она обер-церемониймейстеру и государственному казначею. — Это будет новинка.

И отсутствие императора, думала она, будет ловко скрыто.

Удивляясь благоразумию императрицы, приближенные согласились с ней и не переставали удивляться находчивости, с какой Евгения придумывала для своих гостей и двора различные удовольствия.

Маскарад!

С каким чувством супруга Людовика Наполеона наряжалась к этому маскараду, когда ее супруг, император, был опасно болен? Что было у нее тогда на душе, когда она надевала бархатную маску и велела подать себе бриллиантовую диадему?

Любви Евгения не знала — любовь, как она сказала однажды Олоцага, была тормозом ко всему великому и возвышенному! Но это были, может быть, боязнь, мучительные ожидания, которые спорили с ее ярким разноцветным убором — уйди Людовик Наполеон неожиданно из жизни, и все здание рухнуло бы с грохотом.

Маскарад начался!

Гости, одетые в разноцветные драгоценные наряды, прогуливались по залам, террасам замка и по аллеям парка; оживленные дорожки парка освещались громадными канделябрами, факелами, деревья до самых вершин были обвешаны маленькими разноцветными фонарями, дававшими волшебное освещение; во мху горели маленькие лампочки в виде цветов; большую поляну, где танцевали кадриль a la Louis XIV, ярко освещал электрический свет; на берегу ручья непрерывно горели огненные колеса и вензеля, пучки лучей которых отражались в темной воде.

Вблизи террасы были разбиты разноцветные шелковые палатки, в которых были устроены буфеты: в одном шампанское лилось рекой, в другом драгоценнейшие французские, рейнские, испанские и венгерские вина, в третьем подавали плоды и восточные лакомства, в четвертом мороженое и освежительное желе.

Три оркестра в различных местах парка играли самые лучшие пьесы, так что гуляющие замаскированные пары везде находились под влиянием очаровательных звуков; запах цветов, приносимый легким ночным ветерком, наполнял аллеи, и над всем этим великолепием — безоблачное звездное небо.

Здесь, смеясь и болтая, прохаживались обольстительные фигуры, там на дорожках и на поляне они, дразня друг друга, беззастенчиво обнимались — маски уничтожили и те границы приличия, которых обыкновенно придерживались при этом дворе; маски и наряды были выбраны с обдуманным кокетством; бархат, шелк, золото и драгоценности, казалось, потеряли здесь свою цену, все искусство туалета было направлено к тому, чтобы раздражить чувственность; красивые формы выставлялись, напоказ и так мило были закрыты, что, казалось, здесь совершались вакханалии.

И мужчины не уступали дамам в желании нравиться. Костюмы шились с тем, чтобы подчеркнуть достоинства фигуры. Театрально-рыцарские костюмы с гербами, шитыми шелком и золотом, шапочки, на которых развевались драгоценные перья, узкое, белоснежное трико, казалось, очень нравились; были также и испанские костюмы, домино в тяжелых шелковых мантиях, римские нобили.

Самый красивый и со вкусом выбранный туалет принадлежал, без сомнения, княгине Меттерних — ей следовало вручить пальму первенства. Она выбрала прелестный костюм албанки, столько же романтический, сколько и привлекательный. Ярко-красный шелковый, богато вышитый золотом корсет обтянул ее восхитительную талию.

Белые, как снег, шея, грудь и плечи были закутаны в прозрачные, как облако, кружева, стоившие несколько тысяч франков. Прекрасные, густые волосы были живописно переплетены, наподобие короны, шелковой лентой, между тем как роскошные локоны падали на плечи; золотая стрела, осыпанная бриллиантами, придерживала диадему на голове.

На груди висел великолепный амулет, камни которого играли всеми цветами радуги. Тяжелое красное платье падало роскошными складками к маленьким ножкам, обутым в белые маленькие сапожки, разукрашенные красными и золотыми петлями.

С княгиней шел военный министр Лебеф, одетый в костюм дожа. Он был красивый мужчина, хотя немножко глуп и с претензиями.

С истинно французской галантностью предложил он свою руку княгине, и они пошли по заманчиво освещенным дорожкам парка.

Они говорили тихо; предметом разговора, казалось, было таинственное приключение, о котором говорили с предосторожностями.

— Когда третьего дня доложили о смерти маркиза Фульда, я была поражена, ибо еще в этот самый вечер видела его в зале принца Наполеона и даже в весьма хорошем расположении духа, — проговорила княгиня.

— Маркиз был ловкий комедиант! Когда он смеялся, можно было заметить глубокую грусть в его глазах; когда он был молчалив, то обдумывал план; который сулил ему счастье в будущем, — говорил Лебеф.

— И вы думаете, что он…

— Пустил себе пулю. Я вчера "видел рану в его груди.

— Ужасно! Это послужит новым поводом к толкам о внезапной смерти его жены и ребенка.

— Угрызение совести, — сказал дож, пожимая плечами. Прекрасная пара исчезла в темных дорожках парка.

Двое черных рыцарей, совершенно одинаковых, так что их трудно было различить, когда они являлись поодиночке, стояли под густой тенью раскидистого каштана. На них были черные бархатные с перьями береты, черные короткие плащи, маски и такого же цвета панталоны, черные чулки и башмаки. У каждого на боку висел меч, даже золотые концы ножен были одинаковы. Они наблюдали из своего темного убежища, замечая все, что вокруг них совершалось.

— Княгиня Меттерних и Лебеф, — прошептал один в то время, когда албанка и дож прошли мимо.

— Смотрите туда, — отвечал второй тихо, взяв своего спутника за руку, — эта дама в дорогом бальном наряде с бриллиантовым крестом на груди, закрытой дорогим кружевом, должна быть императрица…

— А камергер в древнефранцузском костюме, в напудренном парике и с саблей на боку — Бачиоки; он разговаривает с Евгенией.

— И даже очень интимно.

— Они строят новые планы.

— Тише, может быть, услышим что-нибудь из их разговора.

— Ты прав, это он.

Оба черных рыцаря замолчали. Евгения и Бачиоки приблизились.

— Это, вероятно, ошибка, господин государственный казначей…

— Можете поверить моим словам! Генерал Олимпио Агуадо здесь, между масками. Я его видел и узнал. Он с ног до головы одет в черное.

— Он здесь? Невозможно! — прошептала Евгения. — Но как вы узнали его под маской?

— По его шпаге, — отвечал Бачиоки.

— Это очень странно!

— И однако для меня несомненно.

— Говорите откровенно, граф.

— Несколько часов тому назад я получил письмо…

— От Олимпио?

Бачиоки, камергер времен Людовика, пожал плечами.

— Напрасно искал я подписи под этим письмом…