Жюльетта Бенцони - Катрин. Книга третья

• Название: Катрин. Книга третья
• Автор: Жюльетта Бенцони
• Жанр: Исторические любовные романы

Действие историко-авантюрного романа «Катрин» разворачивается на фоне реальных исторических событий, происходивших во Франции в XV веке. Судьба главной героини, чья красота сделала ее игрушкой в руках сильных мира сего, — драматична. Но всепоглощающая любовь к бесстрашному рыцарю де Монсальви поддерживает ее жизненные силы и веру в их счастье…

---

В молчании они поели хлеба с сыром, который им дали на дорогу монахини Лувье. Потом обе женщины улеглись, завернувшись в плащи, а Готье сел в стороне на большой камень. Со своего места Катрин хорошо видела его силуэт, чернеющий на фоне темно-голубого ночного неба. Он сидел совершенно неподвижно, напоминая отдыхающего льва, однако Катрин чувствовала, что время от времени по его телу проходит дрожь. Вспомнив короткое сражение с английскими солдатами, Катрин подумала, что Сара, вероятно, права: этот человек с его ужасающей силой и воинской сноровкой может быть опасен. Но вскоре страхи ее улеглись. Нормандец стал вполголоса напевать что-то на непонятном языке. Катрин не могла разобрать ни единого слова и вместе с тем была заворожена диким суровым величием этой песни, каждый куплет которой заканчивался тоскливым жалобным восклицанием.

Даже пронзительный крик какой-то ночной птицы, раздавшийся совсем рядом с ней, не нарушил очарования. Впрочем, веки ее уже отяжелели, и мало-помалу она начала погружаться в сон, убаюканная странным монотонным напевом. Сара, невзирая на свои подозрения, давно похрапывала. И ночь прошла без всяких происшествий…

Утром, когда они уже собирались отправиться в дорогу, Катрин, воспользовавшись тем, что Сара отошла умыться, спросила Готье:

— Я слышала, как ты пел вчера ночью, но ни слова не поняла.

— Это песня на языке моих предков, древних нормандцев. Она называется «Сага о смелом Харальде».

— О чем же в ней говорится?

Готье отвернулся и стал отвязывать лодку от дерева к которому привязал ее накануне, а затем, не глядя на Катрин, ответил:

— В ней говорится: «Я родился среди скал, где звенит тетива луков; корабли мои наводят ужас на людей из чужих племен; я доходил до мест, где не ступала нога человека; я избороздил все моря… но русская девушка глядит на меня и не замечает».

Голос нормандца звучал печально. Катрин ничего сказала и молча уселась в лодку, поплотнее закутавшись в плащ. Щеки ее пылали, и она дала себе слово внимательно следить за поведением Готье.

После четырех дней плавания в утренний час, когда красно-золотистое солнце всходило на горизонте, они увидели впереди черные башни Шартра. Казалось, сам Авр радовался, что путешествие подходит к концу: течение его стало более быстрым, а вода стала бледно-голубой. Река в этом месте так сузилась, что походила на журчащую тропинку, бегущую сквозь буйные заросли кустарника и травы. По обе стороны от нее простирались выжженные поля.

Путь оказался нетрудным для обеих женщин. Готье умело правил лодкой, а его страшный топор без промаха разил дичь. О лучшем спутнике и мечтать было нечего.

Под стенами старого города Карнутов Авр разделялся на два рукава, один из которых уходил под куртины через отверстие, забранное частой решеткой, а второй заполнял широкий ров, опоясывавший крепостные укрепления. Готье вытащил лодку на отмель, расположенную прямо под одной из мощных башен, которую защищали ворота Друэз.

— Попробую продать ее или обменять на мула, — сказал он женщинам, разминавшим затекшие от долгого сидения ноги.

Катрин, прикрыв глаза ладонью, взглянула вверх. Прямо над ними виднелась черепичная крыша кордегардии. Над подъемной решеткой из почерневших дубовых кольев висела позолоченная статуя Богородицы с младенцем на руках. Еще выше хлопало на ветру красное полотнище, на котором были изображены изготовившиеся к прыжку леопарды. Кивком она указала Готье на красно-золотой стяг.

— Что будем делать? Город в руках англичан… но нам нужно поесть, отдохнуть и раздобыть мулов или лошадей. Пропуска у нас тоже нет, и по виду нашему не скажешь, что он может у нас быть.

Однако великан нормандец, не слушая ее, внимательно изучал крепостные стены. Между его лохматых соломенных бровей появилась складка, глаза были сощурены, а лицо все больше и больше мрачнело. Катрин испугалась. Хотя она не забывала о подозрениях Сары, но постепенно прониклась к Готье доверием, а в трудных ситуациях привыкла Целиком полагаться на него, потому что никто не мог сравниться с ним в силе, ловкости и быстроте решений.

— Что там? — спросила она, невольно понизив голос.

— Внешне ничего особенного. Но в воротах нет караульных, на стенах пусто, и в городе очень уж тихо. Можно подумать, что все отсюда ушли. Взгляните-ка вон туда!

Он показал на вершину холма, где возвышались стрельчатые башни собора, между которыми притулилась, словно толстая собака, квадратная башня старого графского замка. Между бойницами было укреплено древко, на котором болтался зловещий черный вымпел.

— Кто-то умер, — предположила Сара, — наверное, из знатных.

Готье, не отвечая, направился к подъемному мосту. Женщины последовали за ним. Пройдя по мосту, они вошли в ворота. Прямо перед ними круто уходила вверх, поднимаясь к епископскому дворцу, старинная улица Порт-Друэз с ее неровной булыжной мостовой, веселыми яркими железными вывесками на домах, которые словно желали встать на колени, изнемогая под тяжестью больших коричневых крыш. Улица была пуста… И это безмолвие рождало тревожно — трагическое ощущение, предвестие страшной беды.

Путники замедлили шаг. Безжизненная улица наводила ужас, и они шли почти на цыпочках. Все двери были закрыты, все ставни опущены. Ни единой живой души. Пуст было даже в двух кабаках. На середине подъема они про шли мимо колодца, заколоченного крест-накрест большими досками. Сара и Готье, побледнев, переглянулись, Катрин же глядела на заросшие мхом края колодца, не в силах понять, зачем горожане лишили себя воды.

Внезапно мертвая тишина была нарушена. С вершины священного холма, к которому на протяжении десяти веков стекались паломники, послышалось заунывное пение грубых мужских голосов, по всей видимости, монахов, которые двигались процессией вниз. Катрин первая узнала псалом.

— Они поют «Dies Irae»… — произнесла она сдавленным голосом.

— Пойдем дальше, — сквозь зубы сказал Готье, — нужно узнать, что здесь происходит!

Чуть выше улица делала поворот. На углу стоял дом с вывеской, на которой были изображены стремена и шпоры Здесь жил мастер, делающий упряжь. За домом уже был виден епископский дворец. Перед ним творилось что-то странное. Несколько солдат в шлемах и панцирях, с длинными пиками в руках, подносили вязанки, разжигая костер от которого валил густой черный дым. У всех солдат была замотана полотняной тряпкой нижняя половина лица. Распоряжался ими необычного вида человек в кожаной одежде и в маске с длинным клювом, что делало его похожим на птицу.

Человек с клювом, держа в руках полотняный мешок доставал из него ореховой палочкой порошок зеленоватого цвета и сыпал в огонь. Сильный ароматический запах смешивался с ужасающей вонью, идущей от костра, в котором штабелями были сложены трупы. Другие тела лежали на площади, дожидаясь своей очереди, и оборванные заключенные в цепях, с завязанными, как у солдат, лицами, время от времени швыряли в пламя очередного мертвеца. Очевидно, костер был разведен недавно; от каждой подброшенной вязанки поднимались клубы отвратительного дыма.

Трое путников застыли на месте. Волосы у них встали дыбом. Теперь им было ясно, отчего опустел город, почему никто не охраняет стены и ворота, что означает зловещий черный вымпел, вывешенный в древнем замке графов Шартрских. На град Господень обрушилось величайшее из бедствий, и смерть таилась за углом каждого дома. В Шартре была чума!

Из ближайшей церкви, превращенной в лазарет, появились заключенные, которые тащили крючьями раздутые почерневшие тела тех, кого поразила ужасная болезнь. При этом страшном зрелище мужество покинуло Катрин. Охваченная паникой, ничего не видя и не слыша, она ринулась назад, к воротам Друэз, мечтая только об одном — оказаться за стенами жуткого города. Вырваться, скорее вырваться отсюда! Снова увидеть зеленую траву, ясное небо, ласковое солнце, не замутненное клубами вонючего дыма. Она мчалась, подобрав юбки, а за ней неслись Сара и Готье, спотыкаясь, как и она, о булыжники мостовой.

Но из-под каменного свода, почерневшего от времени, больше не прорывался ни единый луч солнца. Путь преграждала махина поднятого моста. Налетев с разбегу на решетку, Катрин обхватила ее прутья дрожащими руками И прижалась к ним мокрым от слез лицом.

— Ворота! — всхлипнула она. — Они закрыли ворота! На ее голос из закрытой кордегардии появился солдат и, подойдя к ней, попытался оторвать ее от решетки.

— Выходить запрещено! Приказ губернатора! Никого больше не выпускать! Приказ также епископа, сира Жана Де Фетиньи.

Он говорил, медленно подбирая слова, с сильным английским акцентом. Но Катрин, словно лишившись разума, стала трясти решетку, обдирая руку о деревянные колья.

— Я хочу выйти! Говорят вам, я хочу выйти! Не хочу оставаться здесь… Не хочу!

— Придется, — терпеливо ответил солдат. — Губернатор сказал: больше никого не выпускать. Под страхом виселицы!