Анатолий Бритиков - Русский советский научно-фантастический роман

• Название: Русский советский научно-фантастический роман
• Автор: Анатолий Бритиков
• Издательство: Наука
• Жанр: Критика
• Год: 1970

Автор хотел бы надеяться, что его работа поможет литературоведам, преподавателям, библиотекарям и всем, кто интересуется научной фантастикой, ориентироваться в этом популярном и малоизученном потоке художественной литературы. Дополнительным справочником послужит библиографическое приложение.

---

Еще раньше ленинская установка на длительное мирное соревнование двух социальных систем нашла отражение в «Стране счастливых» Яна Ларри. В предисловии к повести И. Глебов-Путиловский" писал: «Автор не берет весь мир. Он предоставляет капиталистическое окружение его естественному историческому развитию, которое… все равно… приведет его к одному знаменателю с СССР» (стр. III). Леонов в «Дороге на Океан» тоже наряду с вооруженной борьбой предвидел и невоенные пути распада капиталистической системы.

Концепция советского социально-фантастического романа, если ее рассматривать в целом и в историческом развитии, достаточно полно отразила диалектику ленинской доктрины победы коммунизма в мировом масштабе. Сегодня, по прошествии целой эпохи, интересно вместе с тем отметить идейно-художественную плодотворность произведений, в которых эта диалектика была учтена. Перенесение внимания на внутренние проблемы коммунизма позволило фантастам наметить весьма важные для романа о будущем нравственно-психологические мотивы.

Войдя в коммунизм, человечество оставит за порогом старую социальную драму. Но исчезнут ли вообще драмы и трагедии? В «Тосте» Куприна, в «Празднике Весны» Олигера будущее изображалось довольно унылым карнавалом. Автор «Страны Гонгури» Итин перенес в советскую утопию наивное представление о коммунизме как вечном празднике искусства и науки; драматизм этой повести либо в суровой эпохе революционных войн, либо в сугубо личных переживаниях. Романы Окунева «Грядущий мир» и «Завтрашний день» тоже рисовали за «последним и решительным боем» одно безоблачное цветенье. Потери и горе неизбежны и в будущем, потому что неизбежна борьба во имя жизни. Коммунизм снимет проклятье раздора между людьми, не будет страдания и гибели в борьбе сильного против слабого за власть и богатство, бедного против богатого за освобождение. Но порождающее трагедии противоречие между необходимостью и человеческими возможностями, постепенно убывая, не исчезнет вовсе. Потому что человечество не может остановиться на своем пути. Потому что возможности никогда не перекроют возрастающих потребностей. Потому что ненасытна жажда знания, ибо она стократ умножает могущество человека.

Таков источник трагического в фантастических главах «Дороги на Океан» Леонова. Могущество человека над природой, размышляет писатель, — «так, вот оно могущество, оплаченное такою ценой». [234] Человечество скорбит о гибели космопроходцев — цвета земного племени. Символика Океана многозначна. Это и безбрежное будущее, это и бездонная природа. Каждый шаг на бесконечном пути к Океану, увеличивая силу человека, раскрывает и все более грозное сопротивление природы. «Дорога на Океан» была одним из первых романов, в которых выявился спор уже не между сторонниками и противниками коммунизма, а между теми, кто хотел бы обрести в нем тихий рай, и теми, кто ищет в коммунизме сложное и героическое время.

Писателя интересовало, как войдет в мораль, этику людей, обеспеченных всем, необходимость риска и жертв для того, чтобы жить лучше и выше. Но для него нет проблемы, допустимы ли такие жертвы, — проблемы, которая стала камнем преткновения для героев киноповести Уэллса «Облик грядущего». «Неужели в этом мире никогда не будет покоя?» [235] — трагически восклицает отец одного из молодых людей, вызвавшихся первыми слетать в космос. Уэллс решительно выступал против филистерского индивидуализма, измеряющего интересы общества желаниями самых отсталых и слабых его членов. Но он переносил в будущее, по сути, междоусобный спор либеральной буржуазной интеллигенции. Сознавая невозможность лучшей жизни без борьбы, она все-таки неспособна принять самоотречение как этическую формулу будущего.

Герои Леонова сознают, что жизнь без драматического напряжения расточит плоды тысячелетних мук человечества. Их коллективизм — это ответственность за кровь и пот предшествующих поколений во имя будущих. Этот «вечный бой» — не ради личного самоутверждения или даже утоления страсти познания, ибо и само познание — ради утверждения человечества в огромном мире на Земле и за ее пределами. Пафос космических эпизодов — органический компонент этической концепции романа. При коммунизме счастье гибнущих в борьбе с природой останется родственным счастью тех, кто отдал жизнь социальной революции: тех и других вдохновляло сознание, что они на своих плечах подымают человечество к небу.

Так перебрасывается внутренний мост от «современных» глав романа к «будущим». Телевидение, управляемые по радио машины, освоение космоса и т. п. — эти атрибуты научно-фантастического романа только часть — и не самая главная — фантастического элемента «Дороги на Океан». Гораздо важней, что прожектором фантастики Леонов высвечивает в потоке современности контуры нравственного моста в завтра. Социально-психологические мотивы — ядро фантастических глав.

В Океан будущего впадает река времени — из прошлого через настоящее. Курилов соединяет эти, употребляя выражение М. Горького, «три действительности» не столько тем, что вместе с автором появляется в будущем, сколько тем, что его образ воплощает духовную связь между эпохами. Через Курилова нравственно-интеллектуальное единство «трех действительностей» компенсирует в какой-то мере фабульную неожиданность возвышенно-утопических глав в типично леоновском живописании обыденности. Курилов — «как мост, и люди по нему переходили в будущее» (447). И автор по мосту символики проводит читателя от обыкновенных людей, строящих социализм, к идеалу, и этот идеал тем ярче, что главы о будущем контрастно соседствуют с главами о прошлом, где обнажена одна из самых страшных язв человечества — мещанство.

Горький не понял органичности утопических мотивов в идейно-психологической концепции «Дороги на Океан». А между тем леоновский симбиоз «современного» романа с коммунистической утопией был жанровой реализацией пожелания самого Горького изображать настоящее с высоты будущего: «Мне думается, — писал Горький, — что именно эта высота» должна «послужить основой того социалистического реализма, о котором у нас начинают говорить как о новом и необходимом для нашей литературы». [236]

После войны

Научно-производственный роман и роман открытия. Через 20 или 1000 лет? Теория и практика «ближней» фантастики. Романы В. Немцова. Фантастический роман-памфлет Л. Лагина. Научно-приключенческий гибрид.
1

Великая война с фашизмом оказалась такой и не такой, как представляли фантасты. Это была война моторов, дуэль инженеров и ученых. Тем не менее машина не заменила человека. Напротив, колоссальная техника потребовала еще большей крови и духовного напряжения огромных людских масс. Война коренным образом изменила политическую карту мира. Стало очевидно, что мировая социальная революция развивается путями более сложными, чем рисовалось авторам фантастических романов 20 — 30-х годов. В еще большей мере, чем прежде, ее залогом сделалось внутреннее укрепление социалистического лагеря, прежде всего, конечно, экономическое. В научно-фантастический роман вошли хозяйственные будни.

Поворот к прикладной науке и технике происходил на фоне некоторого общего расширения тематики. В конце 30-х годов научная фантастика, по словам А. Беляева, «заблудилась в трех соснах» — межпланетных путешестниях, Арктике, атомной энергии. В 40-е годы положение несколько изменилось. А. Палей, автор космической повести «Планета КИМ», опубликовал в 1948 г. «Остров Таусена», где речь шла об эндокринологии и направленном видоизменении животных. Г. Гуревич, позднее увлекшийся космической и геологической фантастикой (последняя, впрочем, тоже была близка к практике народного хозяйства), в 1950 г. напечатал детскую повесть «Тополь стремительный» о лесозащитных полосах.

Появились романы, связанные с проблемами биологии (С. Беляев, В. Брагин), о химии (Н. Лукин), географии и этнографии (Л. Платов, В. Пальман), о преобразовании климата (А. Казанцев, А. Подсосов, Г. Адамов). Разрабатывались темы, которым прежде уделялось мало внимания. Можно назвать только два произведения довоенного времени о машинах-роботах — рассказ А. Беляева «Сезам, откройся!» (1928) и роман В. Владко «Роботы идут» (1931, на украинском языке). В 40 — 50-е годы на эту тему пишут романы, повести, рассказы В. Охотников, В. Немцов, В. Сапарин.

С особой актуальностью зазвучал после войны вечный лозунг науки и производства: «Энергии, энергии, энергии! Еще и еще!». Мы взяли эту строчку из романа В. Иванова «Энергия подвластна нам» (1951), но выраженная в ней мысль проходит и во «Властелине молний» (1947) С. Беляева, и в «Новом Гольфстриме» (1948) А. Подсосова, и в «Горячей земле» (1950) Ф. Кандыбы, и в «Покорителях вечных бурь» (1952) В. Сытина, и в «Поземной непогоде» (1954) Г. Гуревича. Общая направленность этих произведений тем показательней, что названные романы и повести — очень разные по художественному уровню и тяготеют к разным традициям. В романе Иванова «научный» материал, начисто выдуманный или позаимствованный, скреплен детективным сюжетом с претензией на политический памфлет. «Властелин молний» — типичный роман тайн вроде ранних романов С. Беляева «Радиомозг» и «Истребитель 2Z». Чаще же «производственность» фантастического материала выражалась в тематике и коллизиях, героях и конфликтах, родственных производственному роману о современности.