Анатолий Бритиков - Русский советский научно-фантастический роман

• Название: Русский советский научно-фантастический роман
• Автор: Анатолий Бритиков
• Издательство: Наука
• Жанр: Критика
• Год: 1970

Автор хотел бы надеяться, что его работа поможет литературоведам, преподавателям, библиотекарям и всем, кто интересуется научной фантастикой, ориентироваться в этом популярном и малоизученном потоке художественной литературы. Дополнительным справочником послужит библиографическое приложение.

---

Ведь НИИЧАВО занимается «прежде всего проблемами человеческого счастья и смысла человеческой жизни» (114). Разумеется, нечего ожидать от профессора Выбегаллы, выращивающего «модель универсального потребителя», чье счастье «будет неописуемым»: «чем больше материальных потребностей, тем разнообразнее будут духовные потребности» (127). Но для тонких Стругацких такой гротеск груб. Впрочем, и противостоящие Выбегаллам «честные маги» не отличаются глубиной мысли: «…даже среди них никто точно не знал, что такое счастье и в чем смысл жизни» (114).

Правда, положительные персонажи НИИЧАВО «приняли рабочую гипотезу, что счастье в непрерывном познании неизвестного и смысл жизни в том же. Каждый человек — маг в душе, но он становится магом только тогда, когда… работать ему становится интереснее, чем развлекаться в старинном смысле этого слова» (114). Но мы не видим причины упрекать того же Выбегаллу в том, что он не разделяет эту домашнюю истину. Он ли не самозабвенно «трудится» и он ли не видит в своем занятии смысла жизни?! А с другой стороны, разве «положительные» маги не занимаются такой же ерундой? Да и что другое им делать в НИИЧАВО?

Тем не менее авторы склоняются к тому, что упомянутая «рабочая гипотеза… недалека от истины, потому что, так же как труд превратил обезьяну в человека, точно так же отсутствие труда… превращает человека в обезьяну» (114).

Какой труд — и какое отсутствие… Конечно, авторы все это прекрасно знают, но остановиться в своей всеобъемлющей иронии не могут. Вот и получается, что «позитивное» представление о труде, человеке и обезьяне, с точки зрения которого мы должны судить Выбегаллу, тоже вышло из какого-нибудь отдела Ординарного Шутовства. Нам кажется, в этом — главный просчет. Нам кажется, авторам не хватило чувства ответственности, которое диктует художественную меру.

7

Роман Войскунского и Лукодьянова "Экипаж «Меконга», «Книга о новейших фантастических открытиях и странных происшествиях, о тайнах Вещества и о многих приключениях на суше и на море», поначалу воспринимается как нечто среднее между научной фантастикой и приключенческой литературой — и пародией на этот гибрид. За нарочито подробными подзаголовками, за автоироническими эпиграфами, вроде «Знаете, не надо кораблекрушений… Так будет занимательней. Правильно?» (Из И. Ильфа и Е. Петрова), встает тень доброго старого «красного Пинкертона». Затем, однако, пародия отходит в сторону и перед нами — все же приключения. Невероятные, отчасти сказочные, отчасти всерьез, но они-то и оказываются в конце концов настоящей научной фантастикой.

Петр I послал экспедицию князя Бековича Черкасского и с ней российского флота поручика Федора Матвеева искать водный путь в Индию через Среднюю Азию. Из Индии Матвеев вывез клинок, пронзающий тело, не повреждая. Он видел удивительные вещи: храмовые статуи, скрывающие мощные лейденские банки. жрецов, наловчившихся проходить сквозь стены. Через столетия вокруг далекой Индии чудес разгорится борьба, в которую включатся самые разные персонажи — от итальянского подводного диверсанта-иезуита до советских нефтяников. И все это неожиданно приведет… к проблеме нефти.

Если в "Экипаже «Меконга» что и напоминает не лучшую приключенческую литературу, то не фантастические истории с людьми-призраками, а заурядная «реалистическая» схватка молодцов-физиков с контрабандистами. А то, что читатель сперва готов отнести к причудам разгоряченного воображения, в конце концов вызывает интерес и доверие. Обнаруживаешь, например, что князь Бекович был на самом деле и поход по указу Петра тоже был. А клинок-призрак если и не был, то, похоже, может быть…

В лабиринте приключений — через Индию в «НИИ Транснефть», через красочную южную барахолку в лабораторию — попутно узнаешь множество сведений, мимоходом захваченных авторами в поисках материала для главной гипотезы. Об оснастке парусных судов и о том, знал ли море Александр Грин, об эволюции каретных осей со времен д'Артаньяна и об ордене иезуитов. Все это как будто не имеет ну решительно никакого отношения к научной фантастике — по крайней мере к транспортировке нефти от морских скважин к берегу, чем официально заняты герои романа. Да и траспортировка — какая это фантастика?

Оказывается — самая настоящая. И начинается она с Федора Матвеева. В Индии поручик наблюдал фокус браминов: масло, налитое в бассейн с водой, «само собой» текло сквозь воду. Тайна клинка — той же природы. Кто только не старался прибрать эту тайну к рукам! И брамины, и отцы-иезуиты, и карьеристы Опрятины. А далась разгадка эффекта проницаемости вещества (на нем построена идея трубопровода без труб) молодежному экипажу яхты «Меконг», бакинским физикам.

И оказывается, что самые увлекательные приключения — среди тайн вещества. И самый важный эпиграф не из Ильфа и Петрова, а из «Шагреневой кожи» Бальзака: «Чтобы воздействовать на неведомое вещество, которое вы хотите подчинить неведомой силе, мы должны сначала изучить это вещество». Фантастическая идея развертывается из приключенческой истории. Приключение-действие и научно-фантастическая идея — не параллельные линии, сосуществующие раздельно (как в романах и повестях В. Немцова, А. Студитского, Н. Томана, Г. Тушкана). Внешнее действие незаметно переходит в историю «приключений мысли».

Тема романа не так уж нова: еще беляевский профессор Вагнер сделал свое тело проницаемым. «Нет той сказки, — говорил он, — которую наука не воплотила бы в жизнь». [336] Но когда еще она дойдет до этой сказки! И Беляев не рискнул на научно-фантастическое обоснование, спрятался за шутливую форму рассказа. Войскунский с Лукодьяновым тоже прибегли к иронии и автоиронии. Но они создали и противовес ей. Исторический фон как раз и служит этим противовесом. Авторы потрудились над ним так основательно вовсе не с тем, чтобы вогнать в конце концов романтическую историю в прозаический нефтепровод. Наоборот, «проза» нефтепровода раскрывается на этом фоне со своей необыкновенной, романтической стороны.

В исторических экскурсах сюжетно оправдывается то, что нельзя было подкрепить научно. Исторические приключения — своеобразный экран, на котором фантастическая идея обретает правдоподобие. Структура романа как бы отражает лабиринт цивилизации, которая только внешне представляется хаотическим скоплением сведений: ничто не проходит бесследно, даже миф и сказка. Пилот сверхзвукового лайнера не задумывается о крыльях Икара. Но разве не существенна невидимая нить, связывающая современный самолет со сказочным его прообразом? "Экипаж «Меконга» живо и увлекательно поэтизирует эту идею содружества «чисел» с мифами.

* * *

В 60— е годы научно-фантастический роман примечателен своеобразной поверкой легенд. Истоки современных научно-фантастических идей прослеживаются до предания и мифа, а миф и сказка испытываются современными гипотезами и понятиями. Предание о Лилит из шумерского эпоса стало отправной точкой для фантастической реконструкции первобытного сознания в повести Обуховой. Войскунский с Лукодьяновым попытались фантастически обосновать легенду о людях-призраках. Емцев и Парнов в «Последнем путешествии полковника Фосетта» (1965) расцветили загадочно высокую культуру майя фантастическими догадками.

Легенда и предание, может быть, оттого и притягивают фантастов, что как раз двуединым методом научной фантастики можно выявить вплавленные в них крупицы истины. К тому, чего нельзя обосновать логически, писатель применяет художественный домысел. Наука же обычно вовсе устраняется от истолкования странных образов народной памяти, если не располагает неопровержимыми фактами. Современный научно-фантастический роман как бы пробует прочность перегородки между научной и художественной логикой, естественно возникшей при разделении научной и художественной деятельности, но довольно искусственно оберегаемой ученым педантизмом.

В ряде случаев художественная фантастика убедительно показала, что предание и даже сказка — не только удел фольклористов; что апокрифы гораздо чаще заслуживают быть положены под увеличительное стекло современных представлений почти в любой отрасли знания. И вот здесь научная фантастика (точней — ее метод) может навести мостик между прошлым и настоящим, подобный тому, что привел археологов от гомеровского эпоса к раскопкам Трои. Химические источники электроэнергии, например, были известны шумерам за тысячелетия до вольтова столба. Сложное вычислительное устройство было обнаружено на судне, затонувшем в I веке до н. э., а из того, что мы знали о технике древних, «должно было сделать вывод… что такой прибор в то время вообще не мог существовать». [337]

Историк А. Горбовский собрал полулегендарные сведения об удивительных вспышках знания, повторявшихся через тысячелетия. [338] Древние майя, оказывается, были более сведущи в астрономии, чем наши прадеды. Египтяне ухитрились свести ошибку измерения полярного радиуса Земли к поразительно малой величине, и — что несравненно важней — знали, стало быть, что Земля шар, и притом сплюснутый от полюса к экватору! А ведь это явилось революционным переворотом в миросозерцании и привело к великим географическим открытиям! Горбовский приводит древнеиндийские тексты, в которых описано загадочное оружие, своим действием напоминающее атомное, какие-то летательные аппараты, битвы с их участием и т. п.