Александр Дюма - Княгиня Монако

• Название: Княгиня Монако
• Автор: Александр Дюма
• Жанр: Исторические приключения
• ISBN: 5-7287-0241-4, 5-0001-2

---

Прежде всего я набросаю здесь свой портрет, как это меня вынудили сделать однажды вечером у покойной королевы-матери в присутствии всего двора. Подобные развлечения были тогда в моде, и ни одной из нас не удалось этого избежать. На мой взгляд, портрет получился похожим: по крайней мере мои недоброжелательницы уверяли меня, что я себе не польстила. Лишь г-жа де Монтеспан, которая меня ненавидит и которой я отвечаю тем же, утверждала, что у меня получился поясной портрет в маленькой овальной рамке. Если она когда-нибудь прочтет эти мемуары, ей уже не удастся такое заявить, ибо я исполнена решимости написать портрет в полный рост, не упуская из вида ни одного из своих изъянов. Мне кажется, что после этого я стану менее несчастной.

Я родилась в 1639 году, в июне, через двадцать один месяц после рождения короля, нашего государя; стало быть, в настоящее время, когда я пишу эти строки, в 1675 году, мне тридцать шесть лет. Моя молодость уже позади; настала пора раздумий; впрочем, я не слишком много пребываю в раздумьях, ибо сожаления о прошлом причиняют мне боль: я никак не могу свыкнуться с тем, что занимаю место во втором ряду нынешних красавиц, причем скорее ближе к третьему ряду.

Я дочь Антуана III де Грамона, владетельного князя Бидаша и Барнаша, герцога и пэра королевства, маршала Франции, кавалера королевских орденов и пр., и Маргариты Дюплесси де Шивре, племянницы кардинала де Ришелье. У меня было два брата: одного из них, прославившегося своими любовными похождениями, отвагой и своеобразным характером, звали граф де Гиш, как и всех старших сыновей нашего рода; он умер совсем молодым, и я уверяю вас, что причиной тому была скука — ничто в жизни уже не доставляло ему удовольствия. О моем брате высказывались самые различные мнения; быть может, то, что я расскажу о нем в дальнейшем, заставит людей судить о нем несколько иначе. Мой второй брат, граф де Лувиньи, станет герцогом де Грамоном после кончины нашего отца, и эта надежда, на которую он не смел ранее рассчитывать, быстро примирила его с утратой бедного графа де Гиша, а его жена просто едва могла скрыть свою радость.

Я высокая и красивая — это неопровержимый факт, и никто никогда не оспаривал его. У меня прекрасные волосы пепельного цвета, карие глаза, нежные и живые одновременно, свежий цвет лица, изящные, хотя и не безупречные кисти рук и ступни, а также замечательные руки и фигура. Кроме того, у меня точеные плечи и грудь — о них столько говорили в пору моей юности, что с моей стороны было бы жеманством это отрицать. Все считают, что у меня весьма представительная внешность, величественная осанка, умное лицо и необычайно приветливая улыбка, когда я не хмурю брови (ибо тогда я отпугиваю от себя). У меня белоснежные зубы и алые губы. На моем лице, пониже носа, виднеется очень темная родинка, похожая на мушку. Господин Монако всегда порывался заставить меня ее оторвать, и я не простила ему этой причуды, как и прочих его прихотей. Вот мой физический портрет; куда сложнее описать мой внутренний мир.

Во-первых, я недостаточно образованна и никогда не пыталась принудить себя учиться. В детстве меня избаловали: то была пора Фронды, когда совсем не занимались воспитанием детей. Наши отцы сражались, а матери прятались, если только они не были вынуждены участвовать в битвах. Я наделена природным умом и умнее, чем это казалось людям: я старалась скрыть его, чтобы при случае воспользоваться им с наибольшей для себя выгодой; я веду себя любезно лишь тогда, когда мне того хочется, что создает мне противоречивую репутацию: одни превозносят меня до небес, другие считают дикаркой (г-н Монако относится к числу последних). Я же наедине с собой смеюсь над всеми, ибо у меня никогда не было иных наперсниц, кроме самой себя.

Я по праву горжусь своим происхождением и положением и не сближаюсь с теми, кто уступает мне в достоинстве; что бы ни утверждали клеветники, я не знаю, что значит смотреть на кого-нибудь сверху вниз; в крайнем случае, я смотрю снизу вверх, хотя такое случилось со мной лишь однажды; обычно мои глаза не поднимаются и не опускаются — они остаются на одном и том же уровне. Моя душа достаточно расположена к тем, кто любит меня; я не признаю неуемных страстей и плаксивых чувств — таким образом никому еще не удавалось меня растрогать. Кроме упомянутого выше человека, который был и навсегда останется моим повелителем, ни один мужчина и четверти часа не властвовал надо мной.

Благодаря моему избраннику я изведала все на свете, испытав сильнейшие страдания и радости. Другие мужчины мне нравились и забавляли меня, но они затрагивали лишь мое самолюбие и мою чувственность. Я была выше их всех; по прошествии двух часов близкого общения с мужчинами я видела их насквозь, и ни один из них не стоил мне и слезинки.

Во мне мало благочестия, если иметь в виду обычный смысл этого слова, но я неукоснительно исполняю свои обязанности ради соблюдения приличий, а также чтобы не давать тем, кто стоит ниже меня, повода меня осуждать. Я деятельна и отважна; как только выдается свободная минута, я отправляюсь в путь и ишу приключений — это для меня насущная потребность. От природы я весела и смешлива и умело пускаю в ход остроумие, сочетая его с проницательностью, что делает меня опасной для окружающих. Горе тем, кто задел или оскорбил меня! Я не склонна прощать и еще менее склонна что-либо забывать — все мои чувства обладают памятью.

Я признаю, что у меня мало друзей. Виной тому скорее моя гордыня, нежели то, что я недостойна дружбы. Я полагаю, что, напротив, моей дружбы достойны очень редкие люди, и поэтому не стараюсь искать себе друзей.

Отец не особенно меня любит, он любит лишь себя и свой род; мы с Лувиньи ничего для него не значим; он оплакивал своего старшего сына, потому что тот был графом де Гишем, и не позволил Лувиньи взять себе этот титул.

Моя мать — святая, много страдавшая по вине своего мужа и своих детей; ее сердце полно участливости, а ее ум столь же незначителен, сколь и зауряден. Семейный дух у нас не отличается особенным пылом, но дух имени никогда не позволял всем нам это показывать. Мы поддерживаем и хвалим друг друга, но, в сущности, за этим таится равнодушие, и мы не поступимся ради ближних даже безделицей.

Я нуждаюсь в удовольствиях, развлечениях и знаках внимания. Двор необходим мне как воздух. Я кокетлива, и меня привлекают интриги — они поддерживают мою душу в состоянии бодрости. Я не лжива и не лицемерна, а просто скрытна. Я не терплю, когда угадывают мои мысли, — это кажется мне чем-то вызывающим. Я люблю повелевать: скромная корона Монако и почести, которые она доставляет мне в моем королевстве, нередко вызывали у меня приступы неистового властолюбия и досаду на то, что я не подлинная государыня. И если я стою в стороне от событий эпохи, то это потому, что не чувствую себя на своем месте; я стремлюсь подняться выше, а невозможность этого останавливает меня, внушая мне отвращение к любого рода делам: я позволяю им идти своим чередом или по воле Бога.

Превыше всего я ценю великолепие и роскошь. Скупость и даже бережливость кажутся мне гнусными пороками для людей нашего происхождения. Это грехи простонародья, которые не следует у него заимствовать, ибо оно само в них нуждается. Мы получили наши богатства, чтобы их тратить и обладать благодаря им дополнительным превосходством. Это малодушие — беречь их для себя, теряя таким образом одно из своих преимуществ.

Я вспыльчива и неукротима, однако простое ощущение собственной гордости заставляет меня немедленно успокаиваться. Я не позволяю безучастным наблюдателям присутствовать при вспышках моей ярости — впоследствии они стали бы их осуждать, а я этого не терплю.

Вот мой портрет, и, как я надеюсь, он без прикрас. Нетрудно заметить, что в этом описании я добавила некоторые штрихи к изображению, сделанному мной когда-то в покоях королевы-матери. Подобные признания неуместны перед придворными, готовыми неустанно высмеивать тех, кто открывает перед ними свою душу, тем более когда зависть — эта проказа царедворцев — находит подходящий объект вроде меня, чтобы вцепиться в него своими стальными зубами.

Как было сказано выше, я родилась через двадцать один месяц после рождения короля Людовика XIV. Людовик XIII еще здравствовал, и наша семья была в большой милости. Мой отец, уже ставший маршалом Франции, входил в число тех, кого называли «Семнадцать вельмож», — иными словами, в число самых изысканных, самых мужественных и самых благородных людей своего времени. Господин кардинал, выдавший за него свою племянницу, засвидетельствовал ему таким образом свое глубокое почтение. Король любил отца, а королева его боялась; страшное отвращение, которое она испытывала к моему дяде, графу де Лувиньи, довольно скверному человеку, следует это признать, отражалось на всех нас. Эта ненависть подогревалась фавориткой королевы г-жой де Шеврёз по вполне понятной причине. Граф де Лувиньи когда-то предал несчастного графа де Шале, любовника герцогини: он выдвинул против него ложное обвинение, которое привело графа на эшафот; дядя сделал это исключительно ради того, чтобы угодить кардиналу и извлечь для себя какую-нибудь выгоду.