Александр Дюма - Царица Сладострастия

• Название: Царица Сладострастия
• Автор: Александр Дюма
• Жанр: Исторические приключения
• ISBN: 5-7287-0244-9

---

Мне незачем приводить полный отчет о нашем путешествии в Венецию, о приеме, оказанном дожем и догарессой их королевским высочествам. Это отняло бы слишком много времени и вышло бы за рамки моего повествования. Только два факта достойны упоминания, и я перехожу к ним.

Первый — чисто политического свойства, однако сегодня я могу об этом рассказать: последствий можно уже не опасаться. Герцог Савойский провел в Венеции несколько встреч с представителями Аугсбургской лиги, с которой он сумел вступить в контакт, несмотря на двойную слежку — со стороны и дожа, и посла Франции. Маска и карнавал послужили герцогу великолепным прикрытием.

Лишь намного позже я узнала, какую роль невольно играли герцогиня и я в этой комедии. Однажды вечером мы отвлекали д'Аво, пока герцог в маске и костюме лакея шел следом за нами в сопровождении двух посланцев Лиги, переодетых таким же образом; более двух часов мы кружили с этим эскортом около театров и кукольных балаганов на площади Святого Марка. В это время князь делла Чистерна, точно такого же роста, как герцог, закутавшись в его плащ, заигрывал на наших глазах с масками. Он не разговаривал с нами и делал вид, что не имеет отношения к нашей компании, — чтобы поразвлечься от души, как объявил он нам, уходя.

Мы обманулись так же, как посол. Но позднее он узнал правду, и вы увидите, каковы были последствия этого открытия.

Другой факт был более странным и непонятным. Я расскажу о нем прежде всего по этим причинам, а также потому, что характер герцога Савойского предстал тут совсем в новом свете: таким он никому не был известен.

Этот человек глубокого ума, тонкий политик и храбрый воин оказался доверчивым, как ребенок, и подверженным самым смешным суевериям. Он ничего не делал в пятницу, если только его не принуждали; никогда не ступал с левой ноги, бледнел, заметив крупинку соли на столе, верил в колдовство и колдунов. И но многих жизненных обстоятельствах он оказывался под их влиянием.

Историю такого рода я и собираюсь вам рассказать. Она сохранилась в моей памяти вопреки моему желанию, и до сих пор я не могу изгнать ее из моих мыслей. Это и в самом деле странная параллель.

Я уже говорила, что принц стал уделять мне некоторое внимание; во время путешествия, казалось, его занимали другие мысли, и в первые две недели особое отношение ко мне никак не проявлялось.

Однажды вечером мы катались в открытой гондоле вместе с догарессой, а после этого собирались сесть за стол; неожиданно пришел герцог, которого мы не видели с утра.

Он выглядел озабоченным, хмурил брови, не замечая этого, совсем не разговаривал, а по окончании ужина ушел к себе, так ничего и не сказав, чего с ним никогда не случалось.

— Что с монсиньором? — задала довольно глупый вопрос глупая придворная дама герцогини.

— Наверное, влюбился в бесчеловечную красавицу, а та посмеялась над ним и покинула в решающую минуту, — шутливо ответила принцесса.

Она совсем не была ревнива.

— Видимо, побывал в Гетто или на набережной Скьявони, — подхватил молодой Контарини, самый ветреный из всех венецианских ветреников.

— И зачем же, сударь? — спросил г-н д'Аво, поедая глазами этого вертопраха.

— Клянусь честью, господин посол, Совет Десяти и вы знаете это лучше меня, потому что сами устраиваете за ним слежку каждый день.

Всем присутствующим было от чего прийти в замешательство.

Так и случилось.

Все, за исключением г-на д'Аво, буквально остолбенели. Он же был слишком опытен и слишком умел владеть собой, чтобы смешаться.

— И в самом деле, сударь, — ответил он с самым непринужденным видом, — не знаю, давал ли Совет Десяти такое поручение вам; но я бы, например, не осмелился этого делать. Вы слишком нуждаетесь в том, чтобы шпионили за вами, как мне кажется, ведь слово «шпионить» стало очень модным в этой стране.

— Что? За герцогом Савойским не следят в Гетто и на набережной Скьявони? Это было бы слишком, господин посол. Мой отец вчера так и сказал по секрету проведитору, который, заметив мое присутствие, знаком остановил его.

— О сударь, если бы мне пришлось держать пари, я бы поспорил, что ничего подобного нет, тем более что ваш отец сказал это проведитору, не заметив, что вы его слышали, как будто в Венеции можно что-то не заметить!

На этом дело и кончилось, что не помешало каждому задуматься об услышанном. Постепенно все разошлись.

Войдя в свои покои, я увидела Марион, с таинственным видом ожидавшую меня. Она приложила палец к губам и пригласила меня проследовать за ней в ее комнатушку, расположенную на антресолях. У порога она очень тихо сказала мне:

— Госпожа, его высочество монсиньор герцог ждет вас здесь уже давно.

— Меня?

— Да, госпожа, он приказал мне стоять у двери, когда я приведу вас. Входите же быстрее, прошу вас, уже поздно.

Я удивилась и в полном замешательстве вошла в комнату. Герцог встал при моем появлении. До этого он сидел за столом, подперев голову рукой.

— Сударыня, — обратился он ко мне, — не удивляйтесь тому, о чем я вас попрошу. Я нисколько не сомневаюсь в вашей преданности нашему дому, но жду от вас доказательства. Не угодно ли вам завтра в маске и переодетой сопровождать меня туда, куда я пожелаю вас отвести?

— Ваша светлость, не знаю, так ли я вас поняла, но мне кажется…

— Ничего не бойтесь, сударыня, вы будете в безопасности и под моей защитой, клянусь честью, ничего не будет сказано или сделано такого, что может оскорбить вас.

— По правде сказать, ваша светлость…

— Соглашайтесь, сударыня, соглашайтесь: речь идет о чрезвычайно серьезных делах, об интересах государства и моем счастье. Никто в мире не узнает об этом, верьте мне.

Уговорить меня было нелегко; но он настаивал, пока не добился от меня клятвы.

Было условлено, что на следующий день я скажусь больной, останусь в своей комнате, а с наступлением ночи оденусь и пойду в маске к потайному выходу из дворца, где он будет ждать меня. Остальное касалось только его.

Понятно, что всю ночь и весь день я волновалась. Но больше всего меня мучило любопытство, очень мучило. Я вовсе не испытывала никакого влечения к герцогу, но он достаточно ясно дал мне понять, что интересуется мною, и я этого боялась. В тот день мы беседовали как обычно и я бы забыла о своем мнимом недомогании, если б он не напомнил мне о нем своим красноречивым взглядом. Мы с рассвета находились в церкви, прослушали проповедь и всю службу. Я притворилась, что очень устала и отказалась от прогулки.

Виктор Амедей был точен, я — тоже; он уже ждал меня и протянул руку, я протянула свою. Мы отправились в путь, не говоря ни слова; за нами шел старый камердинер герцога, никогда не расстававшийся с ним.

Миновав два-три мрачных прохода, мы подошли к узкому и темному каналу, где тут же появилась гондола. Мы сели в нее, по-прежнему молча. Герцог сделал мне знак, и я села рядом с ним; вскоре наша гондола уже рассекала волны со скоростью молнии, пронзающей тучу. У меня чуть дыхание не перехватило.

Но поездка длилась недолго; гондола остановилась, и лакей, отдернув занавеску, тихим голосом произнес:

— Монсиньор, мы прибыли.

Часть вторая

I

Мы сошли на берег, так же как и садились в гондолу, в полном молчании. В этом узком и темном, как подземелье, канале вода ударялась о громадную черную стену с единственной дверью, стоявшей между двумя грязными опорами с обеих ее сторон. Казалось, мы находимся за тысячу льё от сверкающей площади Святого Марка, заполненной толпами людей и светом; грохот музыкальных инструментов и громкие голоса сюда почти не доносились, лишь время от времени нарушая тишину в этом уединенном месте.

После того как Беппо постучал условным стуком в дверь, она открылась. Мы вошли в коридор, еле освещенный коптящей лампой. Надо было быть шестнадцатилетней, быть Жанной д'Альбер, которую так притесняли и держали взаперти после ее мнимого превращения в графиню ди Верруа, чтобы позволить молодому принцу увести себя в подобную трущобу. До сих пор не могу понять, как я могла на это согласиться.

Я и в самом деле немного испугалась, хотя всегда была смелой, но быстро заставила себя успокоиться и последовала за его высочеством, а он шел впереди с уверенностью человека, знающего дорогу.

Невозможно описать, что это было за жилище. Отовсюду, сверху донизу, текло, стены были зеленоватыми, поросшими мхом; ступать приходилось по какой-то скользкой грязи. Я была вынуждена опереться на руку его высочества, когда он протянул ее мне.

В конце коридора находилась другая дверь, наполовину прогнившая и с огромными щелями. Она открылась на шум наших шагов, и перед нами предстал седобородый старик, закутанный в длинное зеленое платье. Он сказал принцу несколько слов на неизвестном мне языке, и герцог ответил ему что-то, показав на меня. Старик поднес к моему лицу лампу, которую он держал в руке, и, увидев на моем лице маску, явно рассердился. В гневе он обернулся к принцу, и тот стал очень смиренно объяснять ему что-то: я поняла, что герцог оправдывается. Старик в нетерпении постукивал ногой, словно не желая ничего слышать, и герцог Савойский, поколебавшись, повернулся ко мне.