Александр Дюма - Царица Сладострастия

• Название: Царица Сладострастия
• Автор: Александр Дюма
• Жанр: Исторические приключения
• ISBN: 5-7287-0244-9

---

Его слова сильно смутили меня; я не осмеливалась, да и не хотела сердиться; однако это надо было сделать: он поступил довольно дерзко, довольно оскорбительно по отношению ко мне. Я продолжала стоять, ожидая, пока он объяснится; молчание его длилось недолго.

— Я пришел, чтобы спасти вас, — сказал он, — у вас не осталось никого, кроме меня, и если вы не хотите погубить свою красоту, молодость, а может быть, и жизнь, доверьтесь мне — я прежде всего стану вашим другом.

— Ваша светлость…

— Давайте сядем и выслушайте меня. Я знаю все. Вашу Марион собирались отправить в Америку на верную смерть, но она нашла способ предупредить меня, бросившись к моим ногам с прошением от имени графини ди Верруа, и я прочел его до конца. В тот же вечер она была в надежном месте во дворце: я спрятал ее в комнате одного из моих камердинеров, и с тех пор мы встречаемся с ней каждый день; каждый день я велю ей рассказывать в мельчайших подробностях обо всех ваших страданиях. Ее рассказ причинил мне адские муки, и я стал придумывать разные способы, чтобы вырвать вас из этого ада, но не надеялся на успех, ведь в первую очередь надо было получить ваше согласие; к счастью, вы переехали сюда, и с этого времени я стал надеяться, что с помощью вашей верной служанки сумею добраться до вас.

Я слушала, одновременно обдумывая его слова, и в мыслях зашла очень далеко!

Герцог объяснил мне предельно ясно и здраво, что только он один обладает достаточной властью, чтобы избавить меня от моих страданий, и что я должна оценить его преданность, позволив доказать ее.

Воспользовавшись случаем, которого он так давно ждал, герцог заговорил со мной о любви, которую ничто не могло погасить. Он предложил мне свое сердце, могущество, славу, богатства, умоляя принять их, царить подле него, занять первостепенное положение в его государстве, обещал отомстить моим врагам, унизив их. В страшных красках изобразил он мне жизнь, на которую я теперь была обречена, сравнив ее с той жизнью, которая предлагалась им. Использовав все свое красноречие и силу убеждения (они по праву принесли ему известность), он встал передо мной на колени и заявил, что не поднимется до тех пор, пока я не пойду навстречу его страстным желаниям.

Я не любила герцога Савойского, мое сердце целиком принадлежало мужу, к тому же я находилась в известной комнате, отделанной венгерским кружевом, комнате, с которой было связано такое страшное пророчество… Оснований для того, чтобы устоять, оказалось немало!

Но я была унижена, несчастна, доведена до крайности; с одной стороны, мне представлялись гибель, нищета, страдания, с другой — блеск короны и в перспективе — мщение; я колебалась…

Этого было уже достаточно! Виктор Амедей заметил мои сомнения и усилил натиск.

— О! Прошу вас, последуйте за мной! — умолял он, взяв меня за руки, хотя я робко сопротивлялась. — Никто не следит за нами; все забыли, что есть этот выход и спокойно спят под охраной часовых. Мои поди тут недалеко, карета — в трех шагах. И завтра вас ожидает дворец, а преследователи узнают, что вы подруга герцога Савойского; вы одержите над ними верх, заставите их склониться перед вами и стать свидетелями вашего счастья! Я не стану говорить о своем счастье, ибо вы не настолько любите меня, чтобы это придало вам решимости; но все же как я буду счастлив, Боже мой! Ничего не пожалею и буду доказывать вам это всегда, в каждое мгновение нашей жизни!

Я ничего не отвечала, боялась отказать, но боялась и согласиться, ведь тем самым я бы обесчестила себя, своего мужа и всех родных!

Принц догадался, что теперь только эта мысль останавливала меня, и пошел в наступление. Он стал превозносить любовные связи Людовика XIV, представив моему взору почести, которыми были окружены его возлюбленные, описывал радости, успех и удовольствия, дарованные им. Он доказывал, что г-жу де Монтеспан обожала ее семья; что все чтили и уважали эту женщину, принимавшую даже непреклонную аббатису де Фонтевро. свою сестру; наконец, он пустил в ход соблазн честолюбия, заблиставший всеми своими гранями, как призма, и заметно ослепивший меня; я была настолько ошеломлена, что прибегла к последней слабой защите.

— Но ваша светлость, — залепетала я (и это был последний возглас умирающей добродетели), — я все еще люблю мужа!

— Вашего мужа? Вашего палача? Разве он достоин вас? Разве он любит вас?.. О! Я помогу вам забыть его!

Он растолковал мне суть поведения г-на ди Верруа без всяких прикрас, ничего не прибавив, показал его в истинном свете и сделал это мастерски: с виду отдавая ему должное, он осудил его во всем.

Графиня ди Верруа поддалась соблазну, сердце женщины готово было уступить, но сердце матери сопротивлялось дольше.

— А мои дети! Дети! — воскликнула я. — Я же не увижу их больше!

— Вы всегда будете видеться с ними. Кто осмелится отнять их у вас?.. Впрочем, сейчас вы их разве видите? Где они? Может быть, с вами?.. Я заставлю вернуть их вам. Никто не осмелится ослушаться меня, будьте спокойны! Я уже доказал, что здесь я властелин. Оставьте ваши сомнения, примите любовь, что взывает к вам. . Пойдемте! Пойдемте!

Что вам сказать?

Он повел меня за собой… Сама не знаю, как я очутилась рядом с ним, в его карете; Марион и Бабетта следовали за нами в другом экипаже.

Мы были одни той прекрасной итальянской ночью; всемогущий принц обожал меня, и вместе с тем его уважение ко мне не уступало его нежности: теперь он даже не дотронулся до моей руки, как сделал это в той злополучной комнате с венгерскими кружевами, оправдавшей свое роковое предназначение.

Герцог рассказывал обо всем, что он сделает для меня, став моим покровителем, о том, какие почести меня ожидают. Он собирался поселить меня на восхитительной вилле, которую уже давно подготавливали неподалеку от его дворца Риволи. Он хотел в тот же день сам объявить моей свекрови, что впредь я буду находиться под его защитой, что ей больше незачем беспокоиться обо мне и что он будет рассматривать как личное оскорбление любое посягательство на мой покой.

Я опустила глаза; необыкновенно благородное, полное достоинства лицо моего отца словно по волшебству предстало перед моим мысленным взором, щеки у меня запылали, ведь наряду с обещанным мне блестящим будущим мне были уготованы стыд и позор, и, уткнувшись лицом в ладони, я горько зарыдала и воскликнула:

— О! Я погибла!

Виктор Амедей вложил всю силу своего красноречия и любви в слова утешения, но не осушил моих слез: невзирая на его мольбы, просьбы и обещания, они катились по моим щекам.

Однако оставаться равнодушной к такому проявлению чувств я больше не могла и дала ему обещание в будущем быть более спокойной и разумной.

Герцог сам поселил меня в очаровательном доме (в нем я прожила довольно долго) и разместил там своих гвардейцев. Ко мне было приставлено множество лакеев и служанок; в своих покоях я обнаружила изумительные драгоценности, великолепное белье, чудесную одежду, изготовленную по моим меркам, много прекрасной мебели; здесь было все, что я любила, все, что душе моей было угодно, — то есть все, что настоящая любовь могла подсказать мужчине, обладающему безграничной властью.

Остаток ночи Бабетта и Марион провели рядом со мной.

Я все еще плакала; принц оставил меня, выполнив мою просьбу, как бы трудно это ни было для него; ему хотелось доказать мне, что он готов покоряться и угождать мне во всем.

На следующее утро курьер привез мне чрезвычайно трогательное и почтительное письмо от него, а также очень красивый подарок из драгоценных камней и восхитительный букет. Он смиренно просил разрешения отужинать со мной.

Я, разумеется, приняла его; он вошел, пылая страстью, был нежен и предупредителен, но очень сдержан, как и обещал в своем письме.

Герцог объявил г-же ди Верруа, что она больше не должна меня искать, и лишь подтвердил мои прежние подозрения, признавшись, что, глядя на нее, был поражен последовавшей реакцией: вместо суровости, естественной в подобных обстоятельствах, ее лицо осветилось еле сдерживаемой улыбкой. Ответ свекрови был прост:

— Меня это не удивляет, ваша светлость: нам этого следовало ожидать! Имя мужа вертелось у меня на языке, но я не осмеливалась произнести его. Дон Габриель сообщил мне, что г-н ди Верруа был в отчаянии, а его мать, делавшая все возможное, чтобы смягчить горе сына, добилась лишь того, что он обрушил на нее свою ярость, обвинив в том, что все произошло по ее вине; он вспомнил, как я старалась избежать позора, как боролась и страдала. Теперь он уже не мог отрицать, что его жену подтолкнули в объятия принца помимо ее воли.

— Вина лежит не на ней, — говорил он матери, — а на мне, и главное — на вас, поскольку именно вы сделали меня слепым, заткнули мне уши и не позволили моей душе внять мольбам и жалобам моей жены! А теперь я овдовел, мои дети осиротели; к тому же я обесчещен, и все оттого, что вы довели честную женщину до отчаяния. И пусть вас простит Бог, если пожелает, — я же никогда не прощу вас и больше не буду видеться с вами!