Александр Дюма - Инженю

• Название: Инженю
• Автор: Александр Дюма
• Издательство: АРТ-Бизнес-Центр
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2000
• ISBN: 5-7287-0001-2

Сюжет романа Дюма «Инженю» — любовная драма, которая разыгрывается на фоне событий, непосредственно предшествующих Великой французской революции.

---

— Путь так! Но без вас я умерла бы от страха.

— Это ваша вина!

— Моя?

— Да.

— Объясните, пожалуйста.

— Сколько времени он вас преследовал?

— Не знаю! Минут, наверное, десять.

— И за эти десять минут…

— Я пробежала добрых полульё.

— Но когда вы заметили, что этот мужчина вас преследует, почему вы сразу не позвали на помощь, если испугались?

— О! Я не смела… шуметь!

— Вы, парижанки, всего боитесь!

— Поймите меня, — возразила Инженю, несколько уязвленная этим столь резким суждением о парижанках, — не каждая женщина обладает вашей силой, ведь мне только шестнадцать лет.

— А мне недавно исполнилось восемнадцать, — с улыбкой ответила пассажирка кареты. — Как видите, разница не столь большая.

— Да, вы правы, — согласилась Инженю, — и вам тоже должно быть страшно, как и мне.

— Я ни за что этого себе не позволю! Именно слабость женщин придает смелости таким мужчинам, как этот. Когда он пошел за вами, надо было смело обернуться, сказать ему прямо в лицо, что вы запрещаете ему преследовать вас, и пригрозить, что позовете на помощь первого доброго человека, который пойдет мимо.

— Поверьте, мадемуазель, чтобы сказать и сделать все это, необходимо иметь больше сил, чем у меня.

— Ладно, вы уже избавились от этого человека; не возражаете, чтобы я попросила кого-нибудь проводить вас?

— О нет, благодарю вас.

— Но что скажут ваши родители, милая мадемуазель, увидев, как вы возвращаетесь домой смертельно бледной и перепуганной.

— Мои родители?

— Да. Надеюсь, ваши родители живы?

— У меня есть отец.

— Вы счастливица!.. Он будет волноваться, видя, что вы задерживаетесь?

— Не думаю.

— Он знает, что вы ушли из дома?

Инженю, очарованная незнакомкой, на этот раз не осмелилась солгать и, потупив глаза, ответила:

— Нет.

Но это признание она сделала таким кротким, умоляющим, так хорошо соответствующим роли маленькой девочки, которую Инженю разыгрывала, тоном, что провинциалка поняла ее шаловливый намек.

Правда, в поведении незнакомки проявилось нечто, чего, наверное, нельзя было ожидать от ее твердого характера: она покраснела так же сильно, как и Инженю.

— Ах! Теперь мне все ясно! — воскликнула она. — Вы провинились, и за это вы наказаны. Надо не делать дурного, милая мадемуазель, и тогда мы становимся гораздо сильнее! Бьюсь об заклад, что вы вели бы себя смелее, если бы прогуливались по городу с согласия вашего отца вместо того, чтобы украдкой пробираться по улицам.

И она залилась краской.

При этом замечании, сделанном, тем не менее, поистине материнским тоном, глаза Инженю наполнились слезами.

— Ах, вы совершенно правы! — воскликнула она. — Я поступила дурно, и вот наказание. Но надеюсь, вы не подумаете, что я действительно в чем-то виновата, — прибавила она, глядя на незнакомку глазами, в которых сияла невинность.

— Помилуйте! Я не требую от вас признаний, мадемуазель, — сказала провинциалка, отступая назад с испуганной стыдливостью.

Инженю великолепно ее поняла и, взяв за руку свою защитницу, продолжала:

— Послушайте, мне следует вам сказать, что я собиралась делать в городе сегодня вечером. Один мой знакомый (Инженю опустила глаза), человек, которого я люблю, отсутствует уже девять дней; он не дает мне о себе знать и не приходит. Недавно в городе были волнения, много стреляли, и я боюсь, что он убит или, по меньшей мере, ранен. Незнакомка молчала.

— О, как велик Бог! — воскликнула Инженю. — Как Бог добр, что послал мне вас!

Целомудренным, ясным взглядом незнакомка смотрела на очаровательное, залитое слезами личико девушки, казалось о чем-то ее умолявшей.

Глаза дочери Ретифа излучали такую кроткую добродетель, такую скромную прелесть, что было бы просто невозможно в чем-либо ее упрекать.

Незнакомка с улыбкой взяла руку Инженю, нежно ее пожала и с невыразимым обаянием призналась:

— О, мне очень приятно, что я оказала вам услугу!

— Еще раз благодарю вас и прощайте, — сказала Инженю, — ведь именно этих слов я ждала, чтобы попрощаться с вами.

— Подождите немного, — возразила пассажирка кареты, в свой черед удерживая Инженю. — Я попрошу хозяйку, чтобы она растолковала вам дорогу.

Это тотчас и было сделано.

— Ах, какая жалость! — воскликнула незнакомка, когда хозяйка закончила свои объяснения. — Похоже, ваш дом далеко и вам предстоит неблизкий путь.

— О, путь меня не беспокоит: я побегу так же быстро, как бежала сюда. Потом Инженю, оробев, замолчала и, медленно подняв голову, спросила:

— Вы разрешите мне поцеловать вас, мадемуазель?

— Вот как! Неужели вы хотите того же, чего добивался от вас тот гнусный мужчина? — сказала, смеясь, путешественница. — Хорошо! Поцелуйте же меня, мне это будет приятно.

Девушки пылко расцеловались; их невинные сердца ощущали биение друг друга.

— А теперь, — шепнула Инженю на ушко своей новой подруге, — скажите мне еще кое-что, окажите любезность.

— Какую, дитя мое?

— Меня зовут Инженю, — продолжила девушка. — Мой отец — господин Ретиф де ла Бретон.

— Писатель? — воскликнула незнакомка.

— Да.

— Вот как, мадемуазель! Говорят, он очень талантлив.

— Вы знакомы с его произведениями?

— Нет, я не читаю романов.

— А теперь, пожалуйста, мадемуазель, назовите мне ваше имя, — попросила Инженю.

— Назвать мое имя?

— Я хочу, чтобы оно оставалось среди самых дорогих моих воспоминаний, чтобы ваше мужество вдохновляло меня и я, если возможно, была такой же спокойной и сильной, как вы.

— Меня зовут Шарлотта де Корде, милая моя Инженю, — ответила пассажирка. — Но поцелуйте меня на прощание, ведь лошадей уже запрягли.

— Шарлотта де Корде! — повторила Инженю. — О, уверяю вас, вашего имени я не забуду!

XL. ЛЮБОВЬ К ДОБРОДЕТЕЛИ И ДОБРОДЕТЕЛЬ ЛЮБВИ

Инженю ушла лишь тогда, когда увидела, как Шарлотта де Корде села в карету, но, несмотря на новую задержку, она все-таки возвратилась домой задолго до прихода отца.

Добряк Ретиф вернулся если и не пьяным, то сильно навеселе.

За обедом он выслушал множество комплиментов о своих книгах «Современницы» и «Ночи Парижа». Его книготорговец, упоенный этими похвалами, сделал Ретифу заказ, а Ревельон (с тех пор как Ретиф написал за него брошюру, тот причислял себя к публицистам) соизволил снизойти до того, что изредка стал высказываться не только об обоях, но и об исписанной чернилами бумаге.

За столом Ревельон усадил Ретифа рядом с собой и так же щедро подливал ему вина, как себе самому, ибо в ту эпоху, кстати не столь далекую от нашей, еще сохранялась та простота манер, что позволяла порядочному человеку от души повеселиться с друзьями за добрым вином.

Кстати, поэты, литераторы, писатели к тому времени уже добились определенного прогресса: в XVII веке они были пьяницами, а в XVIII веке стали гурманами.

Разговор, после того как в нем было затронуто множество разных тем, за десертом коснулся Оже, нового служащего Ревельона, и, в чем мы убедимся позднее, принес свои плоды.

Ретиф, вернувшийся около десяти вечера, застал Инженю сидящей за рабочим столиком; правда, она ничего не делала.

Инженю чувствовала себя виноватой, поэтому она, едва услышав доносившиеся с лестницы и шаги отца, и негромкую песенку, которую он всегда мурлыкал на ходу, если был в хорошем настроении, побежала открывать ему.

Когда Ретиф вошел, Инженю повела себя очень мило и ласково.

Нежность и приветливость дочери до глубины души растрогали Ретифа, склонного к умилению, поскольку он за ужином выпил больше вина, чем обычно.

— Наверное, милое мое дитя, ты сильно скучала, а? — поцеловав Инженю, спросил он.

— Да, отец, — ответила она.

— О, как часто я думаю об этом! — продолжал писатель. — Будь ты мужчиной, а не женщиной, я всегда брал бы тебя с собой!

— Значит, милый папенька, вас огорчает, что у вас дочь?

— Нет, ведь ты красива, мне нравятся красивые лица, это радует. Ты радость дома, милая Инженю, и с тех пор как ты выросла, у всех моих героинь голубые глаза и белокурые волосы.

— Помилуйте, отец!

— Но нет, дитя мое, подумай, как бы мы с тобой жили, будь ты, к примеру, юноша.

— И что же с нами было бы, отец? — спросила Инженю.

— Что? Все обстояло бы совсем просто: меня каждый или почти каждый день приглашают на обед. Так вот, будь ты юношей, я брал бы тебя с собой, и нам не пришлось бы готовить дома. Во-первых, вышла бы экономия, а во-вторых, ты не пачкала бы свои хорошенькие пальчики.

— Что вы, отец! Будь я молодым человеком, мне не приходилось бы беречь руки.

— Правильно. Но кроме того, я обучил бы тебя ручному набору; ты помогала бы мне в моих трудах, и вдвоем мы зарабатывали бы десять франков в день; в месяц это триста франков, а в год — три тысячи шестьсот! Не считая моих рукописей, которые, наверное, приносили бы семь-восемь тысяч… Ведь нередко можно видеть писателей…