Александр Дюма - Графиня де Шарни. Том 1

• Название: Графиня де Шарни. Том 1
• Автор: Александр Дюма
• Жанр: Исторические приключения

Александр ДЮМА ГРАФИНЯ ДЕ ШАРНИ

---

— Злоба? — переспросил король. — Неужели вы думаете, что мой народ меня ненавидит? Опасность? Если не принимать всерьез мрачные мысли, навеянные мне этим портретом, я могу с уверенностью сказать вам, что самая большая опасность позади.

Жильбер посмотрел на короля, испытывая к нему глубокую жалость.

— Вы согласны со мной, не правда ли, господин Жильбер? — спросил Людовик XVI.

— По моему мнению, вы, ваше величество, только вступаете в борьбу, а четырнадцатое июля и шестое октября — лишь предвестники страшной драмы, которую Франции предстоит сыграть перед лицом других народов.

Людовик XVI слегка побледнел.

— Надеюсь, вы ошибаетесь, доктор, — молвил он.

— Я не ошибаюсь, государь.

— Как же вы можете быть осведомлены на этот счет лучше меня? Ведь у меня

— полиция и контрразведка!

— Государь, у меня нет ни полиции, ни контрразведки, это верно; однако благодаря моему положению я являюсь естественным посредником между тем, что близко к поднебесью, и тем, что пока скрывается в недрах земли. Государь, государь! То, что мы пережили, — это лишь землетрясение; нам еще предстоит пережить огонь, пепел и вулканическую лаву.

— Вы сказали «пережить», доктор; не правильнее ли было бы сказать: «избежать»?

— Я сказал «пережить», государь.

— Вы знаете мое мнение по поводу иностранных государств. Я никогда не позову их во Францию, если только — не скажу, моя жизнь, — что мне жизнь? я давно принес ее в жертву! — если только жизнь моей супруги и моих детей не будет подвергаться настоящей опасности.

— Я хотел бы пасть пред вами ниц, государь, чтобы выразить вам признательность за подобные чувства. Нет, государь, в иностранных государствах нужды нет. К чему помощь извне, если вы еще не исчерпали собственные возможности? Вы боитесь, что вас захлестнет Революция, не правда ли, государь?

— Да, я готов это признать.

— В таком случае есть два способа спасти короля и Францию.

— Что же за способы, доктор? Скажите, и вы будете достойны всяческих похвал.

— Первый способ заключается в том, чтобы возглавить и направить Революцию.

— Она увлечет меня за собой, господин Жильбер, а я не хочу идти туда, куда идет толпа.

— Второй способ — надеть на нее удила покрепче и обуздать.

— Как же называются эти удила, доктор?

— Популярность и гений.

— А кто будет кузнецом?

— Мирабо!

Людовик XVI подумал, что ослышался, и пристально посмотрел на Жильбера.

Глава 18. МИРАБО

Жильбер понял, что ему предстоит долгая борьба, но он был готов к ней.

— Мирабо! — повторил он. — Да, государь, Мирабо! Король обернулся и вновь взглянул на портрет Карла I.

— Что бы ты ответил, Карл Стюарт, — спросил он, обращаясь к поэтическому полотну Ван-Дейка, — если бы в то мгновенье, когда ты почувствовал, что земля дрожит у тебя под ногами, тебе предложили бы опереться на Кромвеля?

— Карл Стюарт отказался бы и правильно бы сделал, — заметил Жильбер, — потому что между Кромвелем и Мирабо нет ничего общего.

— Я не знаю, как вы относитесь к некоторым вещам, доктор, — сказал король, — однако для меня не существует степеней предательства: предатель есть предатель, и я не умею отличить того, кто предал в малом, от того, кто предавал в большом.

— Государь! — проговорил Жильбер почтительно, хотя и с едва уловимым оттенком непреклонности. — Ни Кромвель, ни Мирабо не являются предателями.

— Кто же они?! — вскричал король.

— Кромвель — восставший раб, а Мирабо — недовольный дворянин.

— Чем же он недоволен?

— Да всем… Отцом, заключившим его в замок на острове Иф, а потом в главную башню Венсенского замка; трибуналами, осудившими его гений и до сих пор не воздавшими ему должное.

— Главное достоинство политика, господин Жильбер, — живо возразил король, — это его честность.

— Красивые слова, государь, слова, достойные Тита, Траяна или Марка-Аврелия; к несчастью, опыт показывает, что это неверно.

— То есть как?

— Разве можно считать честным человеком Августа, принявшего участие в разделе мира вместе с Лепидом и Антонием, а потом изгнавшего Лепида и убившего Антония, чтобы стать единственным владельцем? Может быть, вы считаете честным человеком Карла Великого, который отправил брата Карломана доживать свои дни в монастырь и который, желая покончить со своим врагом Видукиндом, человеком почти столь же высоким, как и он сам, приказал отрубить готовы всем саксонцам, рост которых превышал длину меча? Может быть, честным человеком был Людовик Одиннадцатый, который восстал против отца с целью свержения его с престола и, несмотря на неудачу, внушал несчастному Карлу Седьмому такой ужас, что из страха быть отравленным он сам себя уморил голодом? Считаете ли вы честным человеком Ришелье, затевавшего в альковах Лувра и на лестницах Кардинальского дворца заговоры, которые заканчивались на Гревской площади? Или, может быть, вы называете честным человеком Мазарини, подписавшего пакт с благодетелем, но отказавшего Карлу Второму не только в полумиллионе и пятистах солдатах, но и выдворившего его из Франции? Был ли честен Кольбер, предавший, обвинивший, свергнувший своего благодетеля и бесстыдно занявший его еще теплое кресло, когда того живьем бросили в подземелье, откуда у него был один выход — на кладбище? Однако никто из них, слава Богу, не нанес ущерба ни королям, ни королевской власти!

— Но вы же знаете, господин Жильбер, что господин де Мирабо не может принадлежать мне, потому что он состоит на службе у герцога Орлеанского.

— Ах, государь, с тех пор, как герцог находится в изгнании, у господина де Мирабо нет хозяина.

— Каким образом, по вашему мнению, я могу довериться человеку, который торгует собой?

— Купив его… Неужели вы не можете дать ему больше других?

— Этот ненасытный человек потребует миллион!

— Если Мирабо продастся за миллион, государь, то он его и отработает. Вы думаете, он стоит меньше, чем господин или госпожа де Полиньяк?

— Господин Жильбер!

— Если король лишает меня слова, я умолкаю, — с поклоном отвечал Жильбер.

— Нет, нет, продолжайте.

— Я все сказал, государь.

— Тогда давайте обсудим сказанное.

— С удовольствием! Я знаю моего Мирабо как свои пять пальцев.

— Так вы — его друг!

— К сожалению, я не имею такой чести; кстати, у господина де Мирабо — только один друг, общий с ее величеством.

— Да, знаю: граф де Ламарк. Дня не проходит, чтобы мы его в этом не упрекнули.

— Вашему величеству следовало бы, напротив, защищать его и ни в коем случае с ним не ссориться.

— А какой вес в общественном мнении может иметь дворянчик вроде Рикети де Мирабо?

— Прежде всего, государь, позвольте вам заметить, что господин де Мирабо — не дворянчик, а дворянин. Во Франции не так уж много дворян, ведущих свою родословную с одиннадцатого века, потому что наши короли, желая окружить себя несколькими лишними людьми, имели снисходительность потребовать от тех, кому они оказывают честь, позволяя им сесть в свою карету, доказательство их дворянства лишь с тысяча трехсот девяносто девятого года. Нет, государь, он — не дворянчик, ведь его предок — Аригетти Флорентийский; в результате поражения партии гибеллинов он осел в Провансе, Он не может быть дворянчиком, потому что среди его предков был марсельский коммерсант, — вы ведь знаете, государь, что марсельская знать так же, как и венецианская, имеет привилегию не нарушать закона чести, занимаясь коммерцией.

— Развратник! — перебил его король. — По слухам, это мясник, мот!

— Ах, государь, нужно принимать людей такими, какими их создала природа; Мирабо всегда бывали в молодости шумными и необузданными; однако с годами они остепеняются. В молодости они, к несчастью, действительно именно такие, как вы сказали, ваше величество; но как только они обзаводятся семьями, они становятся властными, высокомерными, но и строгими. Король, который не желает их знать, был бы неблагодарным королем, ибо они поставили в сухопутную армию бесстрашных солдат, а во флот — искусных моряков. Я твердо знаю, что с их провинциальным мировоззрением, совершенно не приемлющим централизации, в их полуфеодальной-полуреспубликанской оппозиции они пренебрегали с высоты своих башен властью министров, а иногда и властью королей; я знаю, что они не однажды бросали в Дюрансу налоговых инспекторов, покушавшихся на их земли; мне известно, что они с одинаковым небрежением и даже с презрением относились к придворным и к приказчикам, а откупщик был для них то же, что писатель; они уважали только две вещи в мире: шпагу и плуг; один, как мне известно, написал, что «раболепствовать так же свойственно бледным и бездушным придворным, как свойственно уткам копаться в грязи». Однако все это, государь, ни в коей мере не свидетельствует о том, что он — дворянчик, скорее — наоборот: это показатель высшей морали и уж наверное — дворянского благородства.