Чарльз Диккенс - Крошка Доррит. Книга вторая

• Название: Крошка Доррит. Книга вторая
• Автор: Чарльз Диккенс
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1960

«Крошка Доррит» — книга не менее увлекательная и глубокая, чем самые известные романы Диккенса.

Произведение, в котором «чувствительная» и почти сентиментальная история юной бедной девушки становится изящной рамкой для многопланового классического остросюжетного «романа тайн».

---

— Вот мы с мамочкой и подумываем, — продолжал мистер Миглз, — а не уложить ли нам чемоданы и не пуститься ли снова аллон-маршон? Проще говоря, не махнуть ли нам прямым путем через Францию в Италию к нашей милой Бэби?

— Что ж, отличная мысль, — сказал Артур, тронутый материнской радостью, озарившей ясное лицо миссис Миглз (она, должно быть, в молодости была очень похожа на дочь). — И если вы спросите моего совета, так я вам скажу: поезжайте завтра же.

— Нет, в самом деле? — воскликнул мистер Миглз. — Ну, мамочка, это ли не доказательство, что мы правы!

Мамочка, с сияющей улыбкой, явившейся лучшей наградой для Кленнэма, подтвердила, что доказательство убедительное.

— К тому же, сказать вам правду, Артур, — добавил мистер Миглз, и знакомое облако набежало на его лицо, — зять мой успел наделать новых долгов, и без моей помощи дело, видно, не обойдется. Так что и по этой причине неплохо будет мне повидать его и поговорить с ним по-дружески. Да и с мамочкой сладу нет: все тревожится о здоровье Бэби (впрочем, оно и не мудрено) и твердит, что нельзя заставлять ее тосковать в такое время. Что верно, то верно, Артур; очень уж далеко наша бедная девочка, и в ее положении ей в самом деле должно быть тоскливо на чужбине. Пусть даже о ней там заботятся, как о самой знатной даме, а все-таки очень уж она далеко. Как ни хорош Рим, а все не родной дом, — заключил мистер Миглз, обогащая родную речь новой поговоркой.

— Все ваши соображения верны, — отвечал Артур, — и все говорит за то, чтобы вам ехать.

— Очень рад, что вы так думаете; это облегчает мне решение. Мамочка, можешь начинать сборы, душа моя. Теперь уж с нами не будет нашей милой переводчицы (она ведь превосходно говорила на трех языках, Артур; да вы сами не раз слышали); придется тебе, мамочка, меня выручать, как сумеешь. Мне в чужих краях всегда требуется поводырь, Артур, — заметил мистер Миглз, качая головой, — без поводыря я шагу ступить не могу. Еще имена существительные одолею с грехом пополам, но дальше — никуда; а бывает, что и на существительных, спотыкаюсь.

— Знаете что, — сказал Клениэм. — Я сейчас подумал о Кавалетто. Он может поехать с вами, если желаете. Я бы не хотел потерять его, но ведь вы мне его вернете целым и невредимым.

— Очень вам благодарен, голубчик, — отвечал мистер Миглз как бы в раздумье, — но, пожалуй, не стоит. Нет, уж как-нибудь меня мамочка выручит. Вам нужен ваш Каваллюро (видите, я даже имени его не выговорю толком, выходит что-то на манер припева куплетов), и я не хочу его у вас отнимать. Тем более что неизвестно, когда мы вернемся; нельзя же увозить человека на неопределенный срок. Домик наш теперь не тот, что прежде. Всего двух юных обитательниц недостает в нем — Бэби и бедной Тэттикорэм, ее служанки, но весь он словно опустел. Если мы уедем, бог весть когда нам захочется вернуться назад. Нет, Артур, пусть уж меня мамочка выручает.

«Может, и в самом деле, им будет лучше без чужого человека», — подумал Кленнэм и не пытался настаивать.

— Если бы вы иной раз заглядывали сюда в свободное время, — снова заговорил мистер Миглз, — мне отрадно было бы думать — и мамочке, я знаю, тоже, — что вы приносите к наш домик кусочек той жизни, которой он был так полон когда-то, и что кто-то хоть изредка ласково смотрит на малюток на портрете. Вы ведь нам все равно что родной, Артур, и им тоже, и как бы мы все были счастливы, если бы — да, кстати, а какая на дворе погода — благоприятна ли для путешествия? — Мистер Миглз оборвал свою речь, закашлялся и отвернулся к окну.

Решили сообща, что погода обещает быть превосходной; и Кленнэм заботливо придерживался этой спасительной темы, покуда разговор не обрел прежнюю непринужденность; только тогда он осторожно перевел его на Генри Гоуэна, заговорив о том, какой у него живой ум и сколько в нем природных достоинств — нужно только уметь подойти к нему; а уж о том, как он любит свою жену, и говорить нечего. Расчет Кленнэма оказался безошибочным: добрый мистер Миглз так и расцвел, слыша эти похвалы, и тут же призвал мамочку в свидетели, что ничего иного никогда не желал в отношениях с зятем, как взаимной дружбы и взаимного доверия. Спустя несколько часов в доме уже скатывали ковры и надевали чехлы на мебель — «накручивали папильотки» по образному выражению мистера Миглза — а спустя несколько дней папочка и мамочка покинули Англию. Миссис Тикит и доктор Бухан заняли свой сторожевой пост у окна в гостиной, и только шорох облетевшей листвы сопутствовал Кленнэму в его одиноких прогулках по саду.

Не проходило недели, чтобы Кленнэм не навестил эти милые его сердцу места. Иногда он там оставался с субботы до понедельника, один или вместе со своим компаньоном; иногда приезжал только на час-другой, обходил дом и сад, и убедившись, что все благополучно, возвращался в Лондон. И всегда и при любых обстоятельствах миссис Тикит, ее черные букли и доктор Бухан оказывались на своем посту у окна гостиной.

Но вот однажды миссис Тикит встретила его словами:

— Мистер Кленнэм, мне нужно сообщить вам удивительную новость.

Должно быть, новость и в самом деле была из ряду вон выходящая, раз она подняла миссис Тикит с ее места у окна и заставила выйти навстречу Кленнэму, едва тот успел шагнуть в садовую калитку.

— Что случилось, миссис Тикит? — спросил он.

— Сэр, — отвечала верная домоправительница, но не раньше, чем ввела Кленнэма в гостиную и плотно затворила дверь. — Или я не должна больше доверять собственным глазам, или эти глаза вчера под вечер видели наше совращенное, заблудшее дитя.

— Как, неужели Тэтти…

— …корэм, да, именно ее! — договорила миссис Тикит, разом проясняя все возможные сомнения.

— Но где же?

— Мистер Кленнэм, — сказала миссис Тикит. — Я чувствовала некоторое утомление, верно, оттого, что Мэри-Джейн заставила меня дожидаться чаю дольше обыкновенного. Не то чтобы я спала, или даже, если употребить более точное выражение, дремала. Правильнее всего будет сказать, что я бодрствовала с закрытыми глазами.

Не пытаясь разузнать подробнее об особенностях этого своеобразного состояния, Кленнэм сказал:

— Понятно. Что же дальше?

— Дальше я задумалась, сэр, — продолжала миссис Тикит. — Думала о том о сем. Как могло случиться и с вами на моем месте. Как могло быть и со всяким другим.

— Да, да, разумеется, — сказал Кленнэм. — Дальше?

— Мне незачем вам говорить, мистер Кленнэм, — продолжала миссис Тикит, — что когда я задумываюсь о том о сем, то неизбежно прихожу к мыслям о нашем семействе. Да оно и не мудрено, — заметила миссис Тикит философически. — Ведь мысли человека хоть и разбегаются порой, а в общем все вертятся вокруг того, что человека больше всего занимает. Так уж оно есть, сэр, и ничего вы тут не поделаете.

Артур кивком признал справедливость этого наблюдения.

— Смею сказать, вы и на себе можете это проверить, сэр, — сказала миссис Тикит. — И каждый может проверить это на себе. А что до разницы в общественном положении, мистер Кленнэм, так это тут ни при чем; мысли, они свободны!.. Ну вот, стало быть, думаю я о том о сем, а больше всего думаю о нашем семействе. И не только в том виде, как у нас обстоят дела теперь, но и в том виде, как они обстояли раньше. Потому что, когда вот так, вечерком, сидишь и думаешь о том о сем, тут уже, знаете, перестаешь разбирать, что было раньше и что теперь, и человеку требуется время, пока он придет в себя и сообразит, что к чему.

Артур снова ограничился молчаливым кивком из боязни неосторожным словом усилить поток красноречия миссис Тикит.

— По этой причине, — продолжала миссис Тикит, — когда я приоткрыла глаза и увидела ее стоящей собственной персоной у садовой калитки, я закрыла их снова, даже не вздрогнув, потому что мои мысли витали в прошлом, когда для нее так же естественно было находиться здесь, как для вас или для меня, а об ее побеге я в ту минуту и думать забыла. Но когда я опять приоткрыла глаза, сзр, и смотрю, никого у калитки нет, тут мне словно в голову ударило, и я так и подскочила.

— Вы сразу же выбежали из дома? — спросил Кленнэм.

— Сию же минуту, — подтвердила миссис Тикит. — Бежала со всех ног; и вот поверите, мистер Кленнэм, — ни даже пальчика этой молодой особы не было видно во всем ясном небе!

Оставив в стороне вопрос об отсутствии на небосводе этого нового светила, Артур осведомился у миссис Тикит, выходила ли она за калитку.

— И туда и сюда, и взад и вперед — куда только не бегала. — отвечала миссис Тикит, — но ее и след простыл.

Тогда он спросил, как она думает, сколько могло пройти времени от первого приоткрывания глаз до второго. Миссис Тикит отвечала весьма подробно и обстоятельно, однако же никак не могла сказать с определенностью, пять секунд прошло или десять минут. Слушая ее туманные выкладки, нетрудно было догадаться, что почтенная дама сладко вздремнула в то время, о котором шла речь, и Кленнэм в конце концов решил, что все это попросту привиделось ей спросонья. Но, не желая оскорбить чувства миссис Тикит столь вульгарным истолкованием, он оставил свои соображения при себе. Вероятно, так бы они при нем и остались, не случись вскоре одного события, которое заставило его взглянуть на дело по-иному.