Петер Демпф - Тайна Иеронима Босха

• Название: Тайна Иеронима Босха
• Автор: Петер Демпф
• Издательство: АСТ
• Жанр: Триллер
• Год: 2005
• ISBN: 5-17-026832-7

«Сад наслаждений» — загадочнейшая работа самого таинственного из фламандских живописцев Иеронима Босха…

Триптих, в котором историки и искусствоведы до сих пор находят мотивы множества еретических учений — от катарского до адамитского…

Триптих, который едва не погиб, когда на него плеснул кислотой полубезумный католический священник…

Для восстановления «Сада наслаждений» приглашен знаменитый реставратор Михаэль Кайе — первый, кто попытался расшифровать тщательно скрытые в триптихе буквы и цифры.

КАКОВ ИХ СМЫСЛ?

Возможно, погребенная под пылью веков ТАЙНА ИЕРОНИМА БОСХА скоро будет раскрыта…

---

— По крайней мере… — начал подмастерье и подавился собственной слюной, — это начало.

Патер Берле поднял бумагу, расправил и прочитал:

— Якоб ван Алмагин. Похоже, вы действительно начали.

VII

«Я, Петрониус Орис из Аугсбурга, сижу в прохладной келье в заточении, в решающий момент моей жизни и пытаюсь окоченевшими от осеннего ненастья пальцами привести в порядок смутные мысли. Когда я оглядываюсь назад, то рассматриваю свои прежние устремления в этом мире как безудержное движение в потоке времени, которое колеблется между единой и вечной верой, данной нам матерью-церковью в утешение и надежду, и между суеверием, вызываемым суетой и нерешительностью, порочностью, ослеплением и ересью, распространяемой братьями и сестрами свободного духа. Изменивший единственному Богу, проклятый вечно гореть в чистилище, в этой рукописи я каюсь и исповедуюсь, возвращаюсь в лоно церкви в надежде быть снова милостиво принятым в сообщество верующих, дабы спасти свою душу. Данными словами я подтверждаю свою волю к возвращению и излагаю причины отклонений и ереси в словах, делах, поступках и произведениях моих. Покорно прошу у тех, кто будет читать эти скучные строки, прощения в сердце и милости в душе.»

Петрониус вскрикнул и швырнул перо через всю комнату так, что брызнувшие чернила оставили на стене темные пятна.

Лицемерие и фальшь, пропитавшие эти строки, доводили юношу до безумия. Он чувствовал себя опустошенным. И даже в дневных сновидениях запутавшегося духа его преследовал своим тупым взглядом человек-дерево.

Точно медведь в клетке, ходил подмастерье от окна к окну, одной и той же дорогой, наступая на одни и те же следы, поворачивался на одном и том же месте. Ни о Зите, ни об инквизиторе он ничего не слышал, хотя прошло уже десять дней. И мастер Босх не навестил его. А Якоб ван Алмагин, судя по всему, сидел в тюрьме, закованный в кандалы.

Плечо художника уже зажило. Его исповедь лежала стопкой бумаги на письменном столе. Казалось, никто ею не интересуется. Листы лежали, как Петрониус сложил их, нетронутые, склеившиеся от чернил. Юноше регулярно приносили еду и нужник. Последние строки, своего рода введение, в котором он описывал ситуацию с арестом и таким образом исполнял свой долг, оправдываясь за написанное, еще не были готовы. И именно поэтому художник отчетливо осознавал ложь и видимость благополучия своего положения. Внутри кипела ярость, и Петрониус с удовольствием разнес бы все в этой комнате в пух и прах.

Последнее время ветер все чаще приносил в его келью запах паленого мяса и крики умирающих на костре. В такие минуты Петрониус поднимал глаза от рукописи и радовался, что не ощущает пламя костра на собственной шкуре.

Обхватив руками голову, подмастерье ждал, когда принесут еду. В желудке урчало. Петрониус прислушивался к движению за дверью, звону ключей, скрипу металлического замка, шепоту и беготне, кашлю, шарканью ног мужчин и женщин. Вдруг раздались крики, громкие приказы, несколько пар сапог прогрохотали по лестнице, заскрипели половицы. С шумом отворилась дверь комнаты Петрониуса, и поток воздуха подхватил листок бумаги со стола. Запах оружейного масла и грязной кожи смешался с затхлым воздухом кельи. Петрониус продолжал сидеть, не оборачиваясь.

— Петрониус Орис? — выкрикнул человек. Художник обернулся. Перед ним стоял палач со своими подручными; лица в черных масках были скрыты под черными капюшонами, виднелись одни лишь глаза. Каждый держал в руке меч.

— Да, — сказал Петрониус.

Все, конец!

— Ступайте с нами!

Художник почувствовал, как защекотало в горле, закашлялся и спросил:

— Куда?

Палач молча махнул рукой в кожаной перчатке. Двое помощников, опустив мечи, взяли Петрониуса под руки и подтолкнули вперед так, что он споткнулся на пороге и должен был схватиться за дверной косяк, чтобы не упасть. Петрониус не знал, радоваться ли окончанию своих мук и устремлений теперь, когда он уже выпал из колеи событий этого мира, или сожалеть, что не завершил историю своей жизни, хотя она и была такой лживой.

Они прошли по коридору к лестнице и спустились вниз. Петрониус думал, что их путь пройдет через улицу за городские стены, где в течение последних недель не остывало кострище. Однако палач постучал в дверь, расположенную в стороне от лестницы. Темная дверь отворилась, и они вошли внутрь.

На грязных, ободранных стенах висели лучины, свет которых тускло освещал ведущую вниз лестницу. В пересохшем горле художника запершило, и он закашлялся. В проходе пахло сыростью и плесенью. Снизу доносился сладковатый запах, Петрониус с ужасом узнал его — запах крови. Перед ним вышагивали палач и двое его подручных, позади еще двое завершали процессию, закрывая путь к отступлению. Подмастерье насчитал тридцать пять ступенек, пока они не дошли до помещения, где кончалась лестница. Раздался хриплый голос:

— Где эта собака?

У Петрониуса подкосились ноги, когда он увидел, кто произносит эти слова. Патер Берле!

— Вы удивлены, мастер всезнайка и плут? Думали, меня можно провести? Меня!.. Одно вы должны запомнить навсегда, дорогой Петрониус Орис. У меня повсюду глаза, и мои уши слышат разговоры даже за самыми толстыми стенами. Поэтому бессмысленно разыгрывать здесь комедию.

Глаза Петрониуса постепенно привыкали к красноватой темноте подвала. Патер Берле стоял в нескольких шагах от него, прислонившись к колонне, которая возвышалась посередине комнаты и поддерживала своды. То, что художник увидел в отблесках матового света, заморозило кровь в жилах. Скамейка для растяжки, подъемные механизмы дыбы, маски, железо, таз с раскаленными углями, испанский сапог, щипцы и плетки всех видов.

— Оглянитесь, художник. Для любой правды здесь найдется инструмент. Отвечайте на мои вопросы по чести и совести. Если запнетесь или солжете, вами займется палач. Вы поняли?

Петрониус кивнул. В красноватом блеске пылающего горна инструменты казались подмастерью демонами пыток, которые собрались вокруг, чтобы приветствовать его перед вратами ада. По заостренному лицу инквизитора пробежала тень, нос вырисовывался остро, как клюв хищной птицы. Перед глазами Петрониуса разыгрывалась настоящая сцена ада, в его тело проникала тьма, которую он уже пережил однажды, когда горел дом его бабушки и дедушки и он не мог пройти сквозь стену пламени до порога. Тогда мальчика схватил отец и выбросил наружу, прежде чем смог перепрыгнуть сам. Но ощущение потери самого себя отпечаталось в душе Петрониуса и теперь с новой силой охватило его.

Дыхание художника участилось, зрачки застыли. Глядя на инквизитора, он растянулся бы на каменном полу, если бы один из помощников палача не удержал его за руку.

— Уже страшно, художник? Слишком рано! Сначала ответьте на мои вопросы. Вы говорили с Зитой?

Итак, их подслушивали. Поток воздуха за стеной и дыра за распятием не обманули его.

— Нет, — выдавил подмастерье.

— Вы отрицаете, что видели сестру Хильтрут?

Петрониус кивнул. Пот стекал с лица, туманя взгляд.

Он не мог видеть, как патер воспринимает его ложь.

— Где картина, которую тайно нарисовал ваш мастер?

— Мне известно только, что ее увезли, — последовал быстрый ответ.

Священник должен был знать, что Петрониус говорит правду.

— Где скрывается Якоб ван Алмагин?

Вопросы вонзались, как иголки, они означали, что ученый ушел безнаказанным. В своей рукописи подмастерье еще не упомянул Алмагина.

— Отвечайте, Петрониус Орис, или испытаете, что такое щипцы.

— Я не знаю. Я не встречал его в течение нескольких дней до моего ареста.

— Что изображено на картине, которую нарисовал мастер Босх?

— Не имею понятия, он никогда не показывал мне ее.

Задавая последний вопрос, инквизитор подошел вплотную к подмастерью и теперь изучал его лицо. Затем он отвернулся, скрестил руки на груди, словно хищник, сложивший крылья. Со зловещим спокойствием в голосе патер заявил:

— Вы лжете, Петрониус Орис! Лжете! Лжете! Вы забыли, что я приказал написать обо всем, что происходило в доме мастера Босха. Вы пренебрегли своим поручением и будете наказаны. И сейчас вы пытаетесь уклониться от ответа, в то время как я терпеливо и по-дружески напоминаю вам о вашем обещании.

В глазах Берле зажегся опасный огонек. Инквизитор указал на инструменты пыток, висевшие на стене, и проговорил:

— Палач знает свое дело. Чтобы выяснить правду в необычное время, нужно прибегать к необычным средствам. Привяжите его!

Сообщники палача железной хваткой сгребли художника за руки и потащили к скамье, к верхнему и нижнему концам которой были привязаны кожаные ремни. Они засунули его конечности в петли и затянули их. Меж тем палач снял со стены два куска железа и держал их в правой руке над горном, а левой накачивал воздух в мехи, чтобы разжечь пламя.