Станислав Десятсков - Смерть Петра Первого

• Название: Смерть Петра Первого
• Автор: Станислав Десятсков
• Издательство: Отечество, Воениздат
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1992
• ISBN: 5-87778-004-2

В повести рассказывается о последних днях жизни императора, о том, какие интриги, заговоры, измены творились в Зимнем дворце, за дверями покоев, в которых умирал великий преобразователь России.

---

Здесь же иное, и быть Катьке-мужичке со временем битой и поднятой на дыбе! Петр хрустунул сильными пальцами, и глаза налились безумием, словно уже узрел кровь на белоснежных плечах, которые столь часто целовал. С трудом остыл и вдруг поразился: отчего же это он так ревнует Катьку к мертвому Монсу? Ведь когда брал ее в жены, знал же, что она солдатская девка, которая с кем только не спала — и со шведским капралом, и с русским солдатом, и с другом сердешным Алексашкой. Да и покойному фельдмаршалу, Борису Петровичу Шереметеву, не токмо портки стирала! И вот поди же, ни к кому из тех бывших амантеров он Катьку не ревновал, а к Монсу сразу же прикипел лютой ненавистью. И не потому даже, что Монс был братом покойной Анхен, и выходило, что Анхен мстила ему даже из могилы. Нет, здесь иное!

Петр нагнулся с кресла, в коем сидел, укутавшись в одеяло от сильного озноба, приоткрывая дверцу ровно гудевшей печки-голландки, взглянул, как бешено пляшут языки пламени. Здесь иное, иное! Здесь предали его честь, надсмеялись над высшей властью! Ведь для него в Екатерине заключалось две женщины: одна, лифляндка Марта Скавронская, солдатская подстилка, ушла в прошлое и давно исчезла, а другая — венчанная жена Екатерина Алексеевна, которую он всего полгода как короновал императрицей и тем как бы указал своей преемницей. Но она через сие преступила. И когда она изменила и предала, Екатерина Алексеевна тотчас исчезла, и снова явилась на свет Катька-блудница. Оно, конечно, он и сам грешил многократно, но ведь на то — природный царь! К тому же он всегда ставил себе прямой заслугой, что никогда не позволял со своими полюбовницами никакого мотовства, в отличие, скажем, от своих союзничков — дрожайшего друга короля Августа или Фредерика Датского.

— Моя цена всем ветроходным женкам самая солдатская — копейку за поцелуй! — поучал он, например, короля Фредерика в Копенгагене, укоряя его за широкое мотовство с фаворитками.

«А вот Катьке я не копейку, целое царство пожаловал, а она за это и ломаного гроша не поставила!» — подумал горько.

И снова вскипел великий гнев. Крикнул обер-камергера Матвея Олсуфьева и приказал, кивнув на голову Монса:

— Поставь-ка к ней в опочивальню, да так, чтоб к изголовью поближе.

Олсуфьев трясущимися руками взял банку с головой. Петр взглянул на него с жестким любопытством: оно, конечно, Матвей — человек верный, да ведь его младший братец Васенька у Катьки в любимцах ходит. Так что придется пытать и Ваську. Ну а коли повинится, то и Матвея. Верных-то людей вообще, как выходит, на свете нет!

Олсуфьев перехватил жесткий царский взгляд и едва не уронил банку от страха: знал, что за таким взглядом кроется дыба и плаха. А ну как и его голову в склянку? Свят, свят, свят! — и поспешил выйти за дверь.

А Петр снова нагнулся к печке. И вдруг резкая боль пронзила поясницу. Он не выдержал и застонал громко. Тотчас двери распахнулись, и в комнату брюхом вперед важно вплыл доктор Блюментрост.

— Немедля в постель, мой государь, немедля в постель! — Блюментрост от серьезности надувал щеки.

На сей раз Петр не стал спорить со своим медикусом, хотя всегда был невысокого мнения о его талантах и не дале как в сентябре прибил Блюментроста палкою. Но что поделаешь, его любимый доктор Арескин уже несколько лет как скончался, а других медицинских светил в Петербурге не водилось. Вот и пришлось взять Блюментроста, отец которого лечил еще самого батюшку, Алексея Михайловича.

В постели боль в пояснице несколько стихла, но начался жар. «Должно быть, напрасно я у Лахты спрыгнул в ледяную воду, спасая людей с тонущего бота. Людей-то спас, да себя, выходит, погубил!» — мелькнула у Петра последняя мысль, а затем он словно провалился в жаркую тьму. Впал в забытье. Доктор Блюментрост пощупал пульс и велел отворить царю кровь.

У прусского посла в Санкт-Петербурге барона Мардефельда собирался по четвергам небольшой, но изысканный кружок ценителей музыки. Обычными посетителями были французский посол маркиз Кампредон, посол Швеции граф Цедеркрейц и датский посланник барон Вестфаль. Иногда к небольшому оркестру Мардефельда присоединялись музыканты герцога голштипского, которых привозил президент тайного совета Голштинии Бассевич. Почти весь дипломатический корпус в Петербурге собирался на сих музыкальных четвергах.

Вот и ныне, пока музыканты настраивали свои флейты и гобои, послы собрались в небольшой, но по последнему парижскому вкусу обставленной легкой мебелью гостиной и перебрасывались свежими петербургскими новостями. Собственно, большая часть послов и являлась на эти четверги не столько для того, чтобы внимать сладкой музыке волшебного Люлля, сколько затем, чтобы узнать о всех переменах при петербургском дворе.

— Говорят, царь безнадежно болен… — процедил сквозь зубы граф Цедеркрейц.

«Для участника столь неудачной для Швеции Северной войны болезнь Петра I была бы возмездием за все шведские беды», — подумал маркиз Кампредон и рассмеялся с показной беспечностью:

— Ну что вы, граф! Государь к Новому году беспременио выздоровеет и мы снова узрим его величество с плотницким топором на корабельной верфи.

Камиредон намекал на известную всему дипломатическому миру царскую аудиенцию, когда Петр принял маркиза на готовом к спуску корабле и заставил его вскарабкаться за собой на высокую мачту.

— Однако, господа, я счастливо выдержал это испытание, только голова немножко закружилась, Чего не сделаешь ради устройства брачных дел для моего молодого короля. — Француз весело улыбнулся и победоносно оглядел собравшихся.

Но они уже в какой раз слышали рассказ Кампредона об этой корабельной аудиенции и потому пропустили его мимо ушей. А вот нынешняя болезнь Петра интересовала дипломатов всерьез. Ведь если царь умрет, тотчас встанет вопрос о наследниках.

«Коль престол займет Екатерина или ее дочери, старшая из которых уже обвенчана с герцогом голштинским, то это будет прямым ударом для датского интереса, поскольку Голштиния давний недруг Дании… — Толстячок Вестфаль с тревогой оглядел собравшихся и отметил про себя досадное отсутствие в обществе голштинца Бассевича. — Ведь Бассевич после помолвки герцога с принцессой Анной отныне лицо самое близкое к русскому двору и потому знает все последние известия».

— Царь Петр навряд ли на сей раз одолеет болезнь, — так мне вчера сообщил сам доктор Блюментрост! — упрямо стоял на своем костлявый высоченный швед.

Его лицо, пересеченное шрамом, полученным еще под Полтавой, видимо, побледнело от волнения и оттого кровавый рубец еще более бросался в глаза. Для Цедер-крейца кончина царя означала неизбежные волнения и смуты в России, а в этом случае, как знать, у Швеции вновь могла появиться надежда вернуть утраченные земли. И, конечно, лучше, ежели на престол посадят не Екатерину, которая, наверное, останется в Петербурге, а сына покойного царевича Алексея — Петра. Ведь знатные бояре, что его окружают, и прежде всего старик Голицын, давно мечтают возвернуть столицу в Москву.

Меж тем хозяин музыкальной гостиной барон Мардефельд дал знак своему небольшому оркестру, и скрипки нежно повели тягучий менуэт Люлли. Барон в такт музыке покачивал головой и, казалось, всецело отдался своему увлечению, только вот взор его все время был устремлен на лепных амуров, трубящих в победные рога лад дверями. Барон ждал, когда двери распахнутся и появится Бассевич, обещавший доставить последние известия из дворца. Так уж случилось, что интересы Пруссии и Голштиниии на время совпали, и Мардефельд и Бассевич стали горячими сторонниками Екатерины Алексеевны. Что касается Бассевича, то здесь интерес был явный: в том случае, ежели на престол взойдет Екатерина, ее зять, герцог голштинский, само собой может рассчитывать на русскую военную помощь во многих великих прожектах (а среди них был и замысел посадить герцога на шведский престол, ведь Карл Фридрих но матери — сын старшей сестры убиенного Карла XII, в то время как ныне правящий в Швеции Фридрих Гессенский не имел в себе и капли крови династии Ваза, будучи только мужем младшей сестры Карла, Ульрики-Элеоноры).

Словом, Бассевич мог рассчитывать, что с воцарением Екатерины голштинцы не только будут заправлять при русском дворе, но и посадят со временем своего герцога на престол в Стокгольме.

Мардефельд тонко улыбнулся, словно уловил какую-то ему одному доступную ноту в музыке. Он просто подумал, что Бассевич-то, в общем, проиграет, поскольку править при Екатерине будут, конечно, не голштиицы, а некая могущественная персона, которую отчего-то все поспешили сбросить со счетов. И хорошо, что эта персона давно связана с интересами берлинского двора. Ведь никто иной, как он сам, Мардефельд, и подсказал десять годков назад передать этой персоне некий драгоценный рубин. И хорошо, что молодой король Фридрих Вильгельм послушался своего музыкального дипломата.