Маркиз де Сад - Жюльетта. Том I

• Название: Жюльетта. Том I
• Автор: Маркиз де Сад
• Издательство: Продолжение Жизни
• Жанр: Эротика
• Год: 2003
• ISBN: 5-94730-002-8

Этот том включает первую, вторую и третью книги одного из самых значительных произведений скандально известного маркиза Донасьена Альфонса Франсуа де Сада (1740-1814) — романа «Жюльетта».

В нем, как и в других своих сочинениях, маркиз де Сад описывает весьма жестокие способы сексуальных «развлечений» высшего сословия Франции середины XVIII века, поэтому это издание будет интересным для всех любителей жесткой эротической литературы.

---

7) Все, что ныне считается преступлением в пылу распутства — убийство во время оргии, инцест, насилие, содомия, адюльтер и прочее, — будет наказываться только в том случае, если их совершит представитель касты рабов.

8) Будут учреждаться награды для самых знаменитых распутниц в публичных домах, равно как и для юношей, достигших искусства ублажать посетителей. Тот, кто придумает новый способ наслаждения, будет получать премии и стипендии, то же самое относится и к авторам наиболее циничных и непристойных книг, и ко всем либертинам и либертенам, заслужившим всеобщее признание.

9) Рабы будут жить как илоты у древних лакедемонян. А поскольку исчезнет различие между рабом и домашним животным, какой смысл наказывать за убийство первого строже, чем за убийство второго?

— Господин мой, — вставила я, — последний ваш пункт, по-моему, требует разъяснения. Я хотела бы услышать доказательство, что не существует различия между рабом и скотом.

— Взгляни на творение Природы, — отвечал этот удивительный философ, — и суди сама: разве не создала она изначально два разных вида людей? Скажи, разве у всех людей одинаковый голос, одинаковая кожа или походка, одинаковые вкусы? Скажи на милость, разве одинаковы их потребности? Никто не убедит меня в том, что различия эти обусловлены случайными обстоятельствами или воспитанием и что раб и господин, находясь в чреве матери, неотличимы друг от друга; я тщательно взвесил все факты и внимательно проанализировал результаты анатомических исследований и пришел к выводу, что нет никакого сходства между детьми из двух разных слоев общества. Предоставь их самим себе и ты увидишь, что ребенок из высшего класса обнаруживает вкусы и наклонности, совершенно отличные от тех, что имеет отпрыск простолюдина, и поразишься несходству их чувств и ощущений.

А теперь проведи такое же исследование над животными, более всего похожими на человека, например, возьми шимпанзе, и сравнив эту обезьяну с любым представителем низшего класса, ты найдешь невероятное количество общих признаков. Человек из народа — это просто вид, который стоит на одну ступень выше шимпанзе, и разделяющее их расстояние, если оно вообще существует, меньше, чем между ним и человеком из высшего класса. Так для чего эта мудрая и пунктуальная Природа установила столько различий и оттенков? Неужели, скажем, одинаковы все растения? Конечно же, нет. Разве все животные обладают одинаковой силой или похожи друг на друга внешне? Тоже нет. Разве придет тебе в голову сравнивать жалкий кустарник с величественным тополем, мопса с гордым датским догом, корсиканскую горную лошадь с одухотворенным андалузским жеребцом? Видишь, сколько различий в одном только виде, так почему не признать такие же различия между людьми? Ведь тебе не придет в голову включить в одну категорию Вольтера и Фрерона[78] или, скажем, мужественного прусского гренадера и слабоумного готтентота. Поэтому, Жюльетта, перестань сомневаться в неравенстве людей и пользуйся им без колебаний; пойми, наконец, что если Природе было угодно, чтобы мы по рождению принадлежали к высшему классу человеческого общества, надо извлекать выгоду и удовольствие из своего положения и усугублять участь черни, заставляя ее служить нашим страстям и нашим потребностям.

— Поцелуйте меня, мой дорогой, — и я бросилась в объятия человека, чьи доводы так восхитили меня. — Вы мой бог, и у ваших ног я хочу провести всю свою жизнь.

— Кстати, — заметил министр, поднимаясь из-за стола и увлекая меня на кушетку, — забыл сказать, что король благоволит ко мне как никогда прежде, и я только что получил очередное доказательство его расположения. Ему пришло в голову, что я обременен долгами, и он выделил из казны два миллиона на поправку моих дел. Половину этой суммы получишь ты, Жюльетта, и если и впредь будешь уважать мои взгляды и верно служить мне, я вознесу тебя на такую высоту, откуда ты ясно увидишь свое превосходство над остальными; ты не представляешь, с какой радостью я поведу тебя к сияющим вершинам, сознавая, что твое величие зиждется на твоем унижении передо мной и на твоей безусловной ко мне преданности. Я хочу сделать тебя идолом для всех прочих и одновременно своей рабыней, при одной этой мысли у меня поднимается член… Давай совершим нынче немыслимые, чудовищные злодейства, мой ангел!

И он впился в мои губы, продолжая ласкать рукой мою куночку.

— Ах, любовь моя, как сладостны преступления, когда нам внушает их безнаказанность, когда сам долг предписывает их. Как приятно купаться в золоте и иметь возможность сказать: «Вот средство для свершения черных дел, для высших наслаждений; благодаря ему я могу удовлетворить все свои желания, все прихоти; ни одна женщина не устоит передо мной, и богатство мое служит закону, а мой деспотизм безграничен».

Я сотнями поцелуев осыпала Сен-Фона и, воспользовавшись его восторженным опьянением и, прежде всего, его особенно приподнятым настроением, ловко подсунула ему на подпись указ об аресте, оформленный на имя отца Эльвиры, который собирался забрать у меня свою дочь; кроме того, я получила от министра еще две-три услуги, и каждая обошлась ему в пятьсот тысяч франков. А когда он учуял дивные запахи роскошного обеда и когда вкусил его, Сен-Фон изъявил желание поспать; я отвела его в приготовленную для него комнату, а сама занялась приготовлением к предстоящей ночной оргии.

Сен-Фон проснулся около пяти вечера. К тому времени в салоне все было готово, и участники драматического спектакля ожидали распорядителя. Справа, обнаженные, увитые гирляндами из роз, стояли три девушки, предназначенные в жертву, которых я расставила как на полотне Ботичелли «Три грации»; всех троих я нашла в монастыре в Мелунэ, и красоты они были необыкновенной.

Первую звали Луиза, ей было шестнадцать лет — юная светловолосая красавица с ангельским личиком.

Вторая звалась Елена — пятнадцатилетняя прелестница, тонкая в талии, стройная, пожалуй, несколько высокая для своего возраста, с длинными каштановыми волосами, заплетенными в две косы, с глазами, излучавшими любовь и доброту. Хотя она была прекрасна, на мой взгляд, еще прекраснее была Фульвия, очаровательнейшее создание, также шестнадцати лет от роду.

В самом центре для контраста я поставила несчастное семейство, все трое также были обнажены и опоясаны черным крепом, родители бросали друг на друга отчаянные взгляды, приготовляясь к самому худшему, у их ног лежала восхитительная Юлия; их тела обвивала тяжелая длинная цепь, и левый сосок Юлии оказался зажатым в железном звене и сильно кровоточил. Один конец цепи был пропущен между бедер мадам де Клорис, и железо впивалось прямо во влагалище. Делькур, которого я облачила в устрашающие одежды демона, восставшего из глубин ада, и вооружила мечом, предназначенным для последнего акта, держал другой конец цепи и время от времени дергал его, причиняя ужасные страдания всему семейству.

Чуть дальше в позе каллипигийской Венеры, спиной к Сен-Фону, задрапированные в белую с коричневым газовую ткань, через которую хорошо были видны их ягодицы, стояли четыре молодые женщины.

Первая, двадцати двух лет, великолепно сложенная, настоящая Минерва, звалась Делия.

Вторую звали Монтальм — двадцатилетнее, в расцвете красоты, юное создание с атласной кожей.

Девятнадцать лет исполнилось Пальмире. У нее были золотистые волосы и романтическая внешность девушек той породы, которые особенно обольстительны, когда они плачут.

У семнадцатилетней Блезины был коварный взгляд, безупречные зубки, сладчайшие, горящие желанием глаза.

Этот полукруг замыкали два здоровенных, также обнаженных лакея, около двух метров ростом, с устрашающими членами; они стояли лицом друг к другу и периодически обменивались страстными поцелуями и ласками.

— Восхитительно! — одобрил Сен-Фон, шагнув через порог. — Божественно! Это доказывает твой талант и ум, Жюльетта. Подведите обвиняемых ближе, — скомандовал он. Потом приказал мне сесть радом с ним; Монтальм опустилась на колени и начала сосать ему член, а Пальмира, грациозно изогнувшись, подставила свой зад.

Делькур подвел все семейство к Сен-Фону.

— Все вы обвиняетесь в чудовищных преступлениях, — начал министр, — и я получил от королевы приказ казнить вас.

— Это несправедливый приказ, — с достоинством отвечал Клорис, — ни я, ни моя семья ни в чем не повинны, и тебе это хорошо известно, негодяй! (При этих словах Сен-Фона охватил такой восторг, что он с трудом сдержался, чтобы не кончить.) Да, ты отлично знаешь, что мы ни в чем не виноваты. Но если нас в чем-то подозревают, пусть предадут справедливому суду и избавят от мерзкой похоти злодея, который хочет только удовлетворить свои мерзкие страсти.

— А ну, Делькур, — скомандовал министр, — пошевели-ка цепью.

Палач с такой силой и резкостью рванул за конец цепи, что из влагалища мадам де Клорис, из груди ее дочери и бедра ее мужа потекла кровь.