Донасьен Альфонс Франсуа де Сад - Жюльетта

• Название: Жюльетта
• Автор: Донасьен Альфонс Франсуа де Сад
• Издательство: НИК
• Жанр: Эротика
• Год: 1992
• ISBN: 5-8398-0010-4

«Жюльетта» – самый скандальный роман Маркиза де Сада. Сцены, описанные в романе, достойны кисти И. Босха и С. Дали. На русском языке издается впервые.

Да, я распутник и признаюсь в этом, я постиг все, что можно было постичь в этой области, но я, конечно, не сделал всего того, что постиг, и, конечно, не сделаю никогда. Я распутник, но я не преступник и не убийца… Ты хочешь, чтобы вся вселенная была добродетельной, и не чувствуешь, что все бы моментально погибло, если бы на земле существовала одна добродетель.

Маркиз де Сад

Маркиз де Сад, самый свободный из живших когда-либо умов.

Гийом Аполлинер

Представляете, если бы люди могли вывернуть свои души и тела наизнанку – грациозно, словно переворачивая лепесток розы, – подставить их сиянию солнца и дыханию майского ветерка.

Юкио Мисима

---

Душа, или, если хочешь, активный принцип, который оживляет, формирует нас и движет нами, есть не что иное, как облагороженная до некоторой степени материя, и в результате этого она приобретает свойства, которые приводят нас в изумление. Разумеется, не всякая часть этой материи способна на такое превращение, но за счет сочетания с другими частями, образующими наше тело, материя достигает столь высокой степени развития; это можно сравнить с искрой, которая становится пламенем, когда попадает в маслянистые или другие горючие материалы. В конце концов, душу можно рассматривать двояким образом: как активный принцип и как принцип мыслящий, и в том и в другом случае можно доказать её материальность при помощи двух неопровержимых силлогизмов. Первый: активный принцип предполагает деление, так как сердце после умирания тела довольно долгое время продолжает работать, продолжает биться, то есть материально то. что способно к делению. Душа, рассматриваемая как активный принцип, делима и, следовательно, материальна. Второй: все, что подвержено структурному разложению, материально, я то, что духовно, разлагаться не может: состояние души связано с телом, душа слаба в юном теле и дряхлеет в старом, словом, испытывает телесное воздействие, однако все, что структурно разлагается, является материальным: душа увядает, значит, и она материальна.

Пора сказать прямо и честно, что нет ничего чудесного в феномене мысли, по крайней мере нет ничего, что доказывало бы отличие этого феномена от материи, ничего, что указывало бы на неспособность этой материи, облагороженной или организованной каким-то образом, порождать мысль, и вот это понять несравненно легче, чем понять существование Бога. Если бы эта возвышенная душа на самом деле была делом рук Божьих, почему тогда она участвует1 во всех изменениях и случайностях, которым подвергается тело? На мой взгляд, будь она божественным творением, душа была бы совершённой, а совершенство состоит не в том, чтобы претерпевать изменение вместе с такой низменной материальной субстанцией как человеческое тело. Если бы она была творением Бога, она бы не ощущала телесного разложения и не была бы его жертвой; если бы душа обладала божественным совершенством, ей не нужно было бы стремиться к этому – она формировалась бы с самого начала, вместе с зародышем, и Цицерон написал бы свои «Tuskulanae disputationes», ["Тускуланские письма» Цицерона.] а Вольтер свою «Альзиру» ещё в колыбели. Однако это не так и быть так не может, потому что душа созревает шаг за шагом по мере развития тела, потом, вместе с ним, деградирует, следовательно, душа состоит из частей материального порядка. Я ясно выражаюсь? Ну так вот, теперь тебе придется признать абсолютную невозможность существования души без тела, а последнего – без души.

Точно так же нет ничего удивительного в верховенстве души над телом. Тело и душа – одно целое, составленное из равных частей, однако в этой системе более грубое должно занимать подчиненное положение по отношению к более утонченному по той же самой причине, по какой пламя свечи – материальная субстанция – вторично по отношению к пожираемому им воску, который также материален; так и в нашем теле мы видим конфликт между двумя веществами, причем более тонкое главенствует над более грубым.

Я надеюсь, Жюльетта, что дала тебе даже больше, чем требуется, чтобы убедить тебя в ничтожестве Бога, о существовании которого нам твердят столько веков подряд, и его догм, приписывающих душе бессмертие. Как же хитры и коварны были те нищие, что придумали эту парочку чудовищных понятий! Как только они не изощряются, как не измываются над людьми, называя себя служителями божьими, и от их настроения, в конечном счете, зависит все в этой жизни! Насколько сильно их влияние на умы простого люда, который из страха перед предстоящими муками вынужден поклоняться этим лжецам – самозванным и единственным посредникам между Богом и человеком, всемогущим шарлатанам, чьё вмешательство, минуя Господа, может решить судьбу любого. Таким образом, все эти сказки являются плодом тщеславного воображения, корысти, гордыни и нечистоплотности кучки самоуверенных типов, процветающих на лишениях всех остальных, и посему заслуживают нашего презрения и забвения. Ах, милая Жюльетта, я тебя прошу и умоляю презирать их так, как презираю я! Говорят, что подобная философия ведет к деградации нравов. Ерунда! Тогда получается, что для них нравы важнее, чем религия? Нравы зависят единственно от географической широты, в которой угораздило оказаться той или иной стране, поэтому представляют собой игру случая и ничего больше. У Природы нет никаких запретов, сами люди сочиняют законы, которые самым мелочным образом ограничивают их свободу. Законы и обычаи зависят от того, холодно или жарко в данной стране, плодородна или бесплодна почва, от климата и типа живущих там людей, и эти непостоянные факторы формируют наши манеры и нашу мораль. Человеческие законы и постановления – это всегда и неизбежно путы и оковы, они ничем не освящены и ни на чем не основаны с точки зрения философии, которая моментально обнаруживает ошибки, разоблачает мифы и дает умному человеку знания о великом промысле Природы. Аморальность – вот высший закон Природы: никогда не опутывала она человека запретами, никогда не устанавливала правил поведения и морали. Возможно, ты подумаешь, что я слишком категорична, слишком нетерпима ко всяческому игу, однако прежде всего я хочу раз и навсегда покончить с абсурдным и ребяческим обязательством по отношению к другим людям. Подобные обязательства противоречат тому, что внушает нам Природа, так как единственная её заповедь гласит, наслаждайся как тебе угодно, с кем угодно и за счет кого угодно. Я не отрицаю что наши удовольствия могут стать причиной чьих-то страданий, но разве от этого удовольствия для нас менее приятны? В свое время мы вернемся к этому разговору, а пока я вижу, что мои рассуждения о морали были не менее убедительны, чем мои мысли насчет религии. Теперь пора перейти от разговора к делам, тогда только ты окончательно поймешь, что можно делать все, абсолютно все, не опасаясь, что совершаешь при этом преступления. Два-три неординарных поступка – и ты сама убедишься, что все позволено.

Возбудившись от её речей, я бросилась в объятия своей старшей и мудрой подруги и тысячью разных способов продемонстрировала ей благодарность за заботу, проявленную о моём воспитании.

– Я обязана вам больше, чем жизнью, несравненная Дельбена! Я поняла, что нельзя жить без философии. Можно ли назвать жизнью жалкое прозябание под игом лжи и глупости? Я к вашим услугам, – продолжала я, сгорая от нетерпения. – Я хочу быть достойной вашей нежной дружбы и на вашей груди дать клятву навсегда забыть о заблуждениях, которые вы уничтожили во мне. Умоляю вас: продолжайте моё обучение, продолжайте вести меня к счастью – я доверяюсь вам целиком; делайте со мной, что хотите, и знайте, у вас никогда не будет более пылкой и послушной ученицы, чем Жюльетта.

Дельбена была вне себя от восторга: для развращенного ума нет острее удовольствия, чем развращение учеников и последователей. Сладкой дрожью сопровождается процесс обучения и не с чем сравнить наслаждение, когда мы видим, как другие заражаются той же безнадежной болезнью, которая пожирает нас самих. А как радостна власть над их душами, которые как будто творятся заново благодаря нашим советам, настояниям и ласкам. Дельбена С лихвой вернула мне все поцелуи, которыми я её осыпала, и вперемежку с ласками бормотала, что скоро, совсем скоро, я сделаюсь такой же беспутной, как она – неуязвимой, неукротимой и жестокой маленькой распутницей, – что в том волшебном мире, куда она ведет меня, я совершу множество злодеяний, а когда Господь захочет узнать, что же случилось с доброй маленькой Жюльеттой, она, Дельбена, гордо выступит вперед и примет наказание за разрушение моей юной души. Когда страсть наша ослабевала от утомления, мы разжигали её пламя пылающей лампой философии.

– Послушай, – сказала, наконец, Дельбена, – если уж ты так хочешь потерять невинность, я удовлетворю тебя незамедлительно.

При этой мысли распутница снова обезумела от вожделения, немедля вооружилась искусственным органом и стала, сначала осторожно, водить им по моим нижним губкам, повторяя, что это подготовит меня и поможет перенести предстоящую боль; потом она неожиданно содрогнулась в бурном оргазме, с силой втолкнула инструмент в отверстие и с моей невинностью было покончено. Невозможно описать словами мои страдания, но резкая пронизывающая меня боль, вызванная ужасной операцией, тут же сменилась невообразимым наслаждением. Между тем ярость неутомимой Дельбены только возрастала: осыпая меня сильными хлесткими ударами, она глубоко проникла своим языком мне в рот, потом, терзая мои ягодицы обеими судорожно стиснутыми руками, заставила меня кончать в своих объятиях чуть не целый час подряд и прекратила сладостную пытку, только когда я взмолилась о пощаде.