Донасьен Альфонс Франсуа де Сад - Жюльетта

• Название: Жюльетта
• Автор: Донасьен Альфонс Франсуа де Сад
• Издательство: НИК
• Жанр: Эротика
• Год: 1992
• ISBN: 5-8398-0010-4

«Жюльетта» – самый скандальный роман Маркиза де Сада. Сцены, описанные в романе, достойны кисти И. Босха и С. Дали. На русском языке издается впервые.

Да, я распутник и признаюсь в этом, я постиг все, что можно было постичь в этой области, но я, конечно, не сделал всего того, что постиг, и, конечно, не сделаю никогда. Я распутник, но я не преступник и не убийца… Ты хочешь, чтобы вся вселенная была добродетельной, и не чувствуешь, что все бы моментально погибло, если бы на земле существовала одна добродетель.

Маркиз де Сад

Маркиз де Сад, самый свободный из живших когда-либо умов.

Гийом Аполлинер

Представляете, если бы люди могли вывернуть свои души и тела наизнанку – грациозно, словно переворачивая лепесток розы, – подставить их сиянию солнца и дыханию майского ветерка.

Юкио Мисима

---

Подавив в себе небывалое и радостное волнение, а более всего – обуявшую меня алчность, я некоторое время молчала, покусывая губы и делая вид глубокого раздумья, потом осмелилась и обратила внимание министра на некоторые факты, а именно: обязанности, которые он на меня возлагает, столь же обременительны, сколь велики деньги, которыми я буду располагать, и мне бы очень хотелось, чтобы он никогда и ни в чем не имел разочарования; но мне кажется вполне возможным и даже вероятным, что огромные расходы, которые у меня будут, намного превысят имеющиеся в моём распоряжении средства и что, помимо всего прочего…

– Можете не продолжать, – прервал меня министр, – я прекрасно понял ваши иносказания, и вы убедили меня, что постоянно имеете в виду свой собственный интерес. А это как раз то, что мне надо, Жюльетта, ибо теперь я знаю, что служба ваша будет безупречна. Ни о чем не беспокойтесь, мадам, у вас будет десять миллионов в год, ведь нам не пристало скаредничать. Безнадежным дураком я считаю того государственного мужа, кто не пользуется казной государства для своих удовольствий: какое нам дело до того, что чернь голодает, что народ раздет и разут, если тем самым мы утоляем наши страсти? Моя же страсть требует безудержных расходов, и если бы я знал, что в жилах людей течет золото, я бы им всем, не задумываясь, выпустил кровь [По этим признакам можно узнать таких чудовищ, которые на каждом шагу встречались при старом режиме и даже олицетворяли его. Автор обещал не приукрасить их, а изобразить правдиво, и он сдержит свое слово. (Прим. автора)].

– Вы удивительный человек, – восхищенно проговорила я, – и ваша философия будоражит моё сердце. В минуту казни вы обнаружили во мне себялюбие, и, поверьте, что именно им питаются мои вкусы и что моё рвение на вашей службе будет в тысячу раз больше обязано любовью моей к подобным удовольствиям, нежели любой другой причиной.

– Я видел вас в деле, – заметил Сен-Фон, – и весьма доволен вашим поведением. Вы утолили мои страсти, а сердце человеческое не может породить ничего сладостнее, чем страсти. Человек, который может сказать: «Во мне нет предрассудков, я преодолел их все; моё влияние делает законным любой мой поступок, потому что у меня есть все средства для совершения любого преступления», – так вот, Жюльетта, такой человек – счастливейший из смертных. Вспомните, мадам, об индульгенциях, которые обещал вам в прошлый раз Дальбер. Вот бумаги, я получил их сегодня утром; это я затребовал их от королевского судьи, а не Дальбер, чья забывчивость вполне естественна при его положении.

От такого обилия свалившегося на меня неожиданного счастья, от открывшихся передо мной перспектив, я была настолько ошеломлена, что не могла вымолвить ни слова. Сен-Фон вывел меня из транса, притянув к себе.

– Не пора ли нам начинать, Жюльетта? Он поцеловал меня, обнял за талию и без лишних церемоний вставил палец в мой задний проход.

– Повелитель, мне понадобится по крайней мере три недели, чтобы все подготовить.

– Ну что ж, три так три. Сегодня первое число, Жюльетта. В семь часов двадцать второго я ужинаю в твоей резиденции.

– Есть ещё кое-что, мой господин. Вы соизволили сообщить мне о своих вкусах, и я хотела бы сказать вам о моих. Вам уже известно моё пристрастие к преступлениям, на которые я готова ради вас и вместе с вами; этот документ позволяет мне воровать для собственного удовольствия, но я прошу вас дать мне средства и права расправиться с любым врагом.

– Пойдемте со мной, – кивнул мне Сен-Фон. Мы зашли в кабинет одного, очевидно, очень важного чиновника, и министр заявил ему:

– Сударь, посмотрите внимательно на эту молодую даму, запомните её. Я вам приказываю подписывать и выдавать ей, по первому её требованию, столько «lettres de cachet», сколько ей понадобится и когда понадобится, и указать в них то место заключения, которое она захочет.

– Вот теперь у вас есть все средства, – сказал мне министр, когда мы вернулись. – Теперь покажите, на что вы способны. Жгите, топчите, режьте – вся Франция у ваших ног; какое бы преступление вы ни совершили, как бы чудовищно оно ни было, не бойтесь ничего – я дал слово, что безнаказанность вам гарантирована, и моего слова вполне достаточно. Более того, как я уже говорил вам, вас ждут тридцать тысяч франков за каждое преступление, которое вы совершите по собственной инициативе и в своих собственных интересах.

Друзья мои, я не в силах описать, какую бурю чувств вызвали во мне его обещания и потрясающие перспективы.

Впрочем, в этом нет ничего невероятного, подумала я. Природа одарила меня беспредельным воображением, а теперь я была достаточно богата, чтобы удовлетворить любую свою прихоть, -любой каприз, и достаточно могущественна, чтобы избежать возмездия. Нет для человеческой души наслаждения выше, чем знать, что ты всесильна и поэтому свободна, не с чем сравнить вожделение ума и плоти, которое вызывает это ощущение.

– Итак, мадам, давайте заключим договор, – несколько торжественным тоном продолжал министр. – Для начала вот вам маленький подарок, сущая безделица. – С этими словами он протянул мне шкатулку, в которой я увидела пять тысяч луидоров и драгоценности и украшения на сумму вдвое большую. – Возьмите его и помните о коробочке с ядами.

Потом он завел меня в потайную комнату, обставленную тяжелой, роскошной и необычайной мебелью.

– Переступив порог этого дома и все время, пока вы здесь находитесь, вы будете обычной проституткой, а за его стенами вы будете одной из самых знатных дам королевства.

– Везде и всюду, мой повелитель, я буду только вашей рабой, вашей вечной поклонницей и душой всех, самых восхитительных ваших наслаждений.

Я разделась. Дрожа от радости, что наконец-то нашел верную сообщницу, Сен-Фон творил в тот вечер ужасные вещи. Я уже рассказывала вам о некоторых его причудах, а теперь узнала о многих других. Отныне, выходя из его дома, я чувствовала себя властительницей мира, а в его присутствии была унижена до крайности; там, где дело касалось похоти, он, без сомнения, был самым мерзким человеком, какого можно себе представить, и самым деспотичным, самым жестоким. Он заставлял меня оказывать высшие почести своему члену и своему заду; он испражнялся, и я должна была боготворить даже его экскременты. Кроме того, у него была весьма любопытная мания: он осквернял те самые вещи, которые символизировали все то, на чем была основана его гордыня; он требовал, чтобы я испражнялась на высшие символы почета, он вытирал мне зад своей «голубой лентой». Однажды я высказала свое удивление по поводу такого поведения.

– Вы должны понять, Жюльетта, что все эти тряпки и ленты, предназначенные для того, чтобы ослеплять идиотов, не могут вызывать почтения у философа.

– Однако минуту назад вы заставляли меня целовать их.

– Все верно, но в той же степени, в какой я горжусь этими безделушками, мне доставляет удовольствие пачкать и осквернять их. И вот эта-то причуда понятна лишь либертенам моего масштаба.

Между тем орган Сен-Фона вырос до невероятных размеров, и я кончила в его объятиях, так как для меня, с моим воображением, вопрос о том, вызывает или не вызывает отвращение та или иная вещь, никогда не возникал, и единственное, что меня заботит, – это безудержность и чрезмерность. Тут внутренний голос подсказал мне, что Сен-Фон сгорает от желания, чтобы я съела его дерьмо; я попросила позволения на это, тут же получила его, и он был в экстазе; потом он жадно высасывал все, что было у меня в потрохах, и отрывался только затем, чтобы как можно глубже проникнуть языком в мой анус. Когда он показал мне портрет своей дочери, удивительного и очаровательного создания, которому едва исполнилось четырнадцать, я попросила его как-нибудь привести её к нам на обед.

– Её здесь нет, – ответил он, – иначе вы давно бы увидели её в нашем обществе.

– Мне кажется, прежде чем отправить её к Нуарсею, вы насладились ею?

– Вы совершенно правы, – улыбнулся он. – Со мной приключился бы удар, если бы я позволил кому-нибудь сорвать первые и такие сладкие плоды.

– Значит, вы её разлюбили?

– Разлюбил? Я никого и никогда не любил, Жюльетта, и вообще мы, распутники, не страдаем этой болезнью. Когда-то это дитя вызывало у меня хорошую эрекцию, но теперь уже не возбуждает меня. Мне надоело забавляться с ней, и я отдаю её Нуарсею, которого она весьма и весьма воспламеняет. Так что речь идет об элементарном обмене.

– А что будет, когда она надоест Нуарсею?

– Ну что ж, тебе известна судьба его жён. По всей вероятности, я сам буду участвовать в этой церемонии, как участвовал во всех прочих, это очень стимулирует, и мне нравятся такие вещи.

При этом его член разбух ещё больше.

– Повелитель мой, – заметила я, – мне кажется, будь я на вашем месте, я бы не удержалась и иногда злоупотребляла своим положением.

– Вы имеете в виду моменты возбуждения?