Донасьен Альфонс Франсуа де Сад - Жюстина

• Название: Жюстина
• Автор: Донасьен Альфонс Франсуа де Сад
• Жанр: Эротика

«Да, я распутник и признаюсь в этом, я постиг все, что можно было постичь в этой области, но я, конечно, не сделал всего того, что постиг, и, конечно, не сделаю никогда. Я распутник, но не преступник и не убийца… Ты хочешь, чтобы вся вселенная была добродетельной, и не чувствуешь, что все бы моментально погибло, если бы на земле существовала одна добродетель.»

Маркиз де Сад

«Кстати, ни одной книге не суждено вызвать более живого любопытства. Ни в одной другой интерес – эта капризная пружина, которой столь трудно управлять в произведении подобного сорта, – не поддерживается настолько мастерски; ни в одной другой движения души и сердца распутников не разработаны с таким умением, а безумства их воображения не описаны с такой силой. Исходя из этого, нет ли оснований полагать, что „Жюстина“ адресована самым далеким нашим потомкам? Может быть, и сама добродетель, пусть и вздрогнув от ужаса, позабудет про свои слезы из гордости оттого, что во Франции появилось столь пикантное произведение».

Из предисловия издателя «Жюстины» (Париж, 1880 г.)

«Маркиз де Сад, до конца испивший чащу эгоизма, несправедливости и ничтожества, настаивает на истине своих переживаний. Высшая ценность его свидетельств в том, что они лишают нас душевного равновесия. Сад заставляет нас внимательно пересмотреть основную проблему нашего времени: правду об отношении человека к человеку».

Симона де Бовуар

---

– Думаю, – заметил Сильвестр, – что наши добрые доминиканцы находят в своих судилищах весьма пикантную приправу для своего сладострастия.

– Даже не сомневайтесь в этом, – сказал Северино. – Я семь лет прожил в Испании и был очень близок к нынешнему инквизитору. Однажды он мне сказал так: «Мои казематы превосходят любой восточный гарем: там есть женщины, девушки, юноши на любой вкус, самого разного возраста и разных национальностей; по одному мановению пальца они падают к моим ногам, мои евнухи – это мои поставщики товара, а смерть – моя сводница, и трудно себе представить, какой она наводит ужас».

– Ах ты, черт побери! – пробормотал в этот момент Жером, который снова начал возбуждаться и уже ухватил восемнадцатилетнюю жертву. – В самом деле, нет на свете ничего более сладострастного, нежели деспотические утехи: чем сильнее мы топчем желанное тело, тем больше удовольствия оно нам доставляет. Это сладострастная мысль воспламенила наших собеседников, и стало заметно, что ужин закончится новыми вакханалиями.

– Я предлагаю немного позабавиться с этими беременными тварями, – сказал Антонин, который и был виновником их нынешнего положения. Предложение было принято, посреди комнаты поставили пьедестал высотой несколько футов, на котором обе несчастные , привязанные друг к другу спинами, едва могли поставить ногу. Остальная поверхность диаметром три фута была усыпана колючками и шипами, они были вынуждены стоять на одной ноге, каждой дали гибкий шест, чтобы держаться, так что, с одной стороны, им приходилось делать все, чтобы не свалиться на «пол, с другой, было почти невозможно оставаться в устойчивом положении. И вот этот жестокий выбор составлял удовольствие монахов. Они окружили пьедестал, их окружили предметы наслаждения – возле каждого было не менее трех, которые возбуждали его самыми разными способами. Несмотря на беременность, жертвы оставались наверху более четверти часа. Первой не выдержала та, что была на восьмом месяце: она пошатнулась, увлекла за собой подругу по несчастью, и обе с пронзительными криками упали на острые колючки. Наши злодеи, подгоняемые вином и похотью, как безумные набросились на них: одни били несчастных ногами, другие втирали в их кожу шипы, одни их содомировали, другие сношали во влагалище, и все шестеро наслаждались от всей души, когда у тридцатилетней женщины начались сильные боли, которые известили присутствующих о том, что она вот-вот избавиться от своей тяжкой ноши. Ей, естественно, было отказано во всякой помощи, так как природа сама о себе заботится, но бедняжка произвела на свет крошечный трупик, и он стал причиной гибели матери. I Напомним, что одной было двадцать шесть, другой – тридцать лет. Их портрет можно найти выше. Первая была 'на шестом месяце беременности, вторая

– на восьмом. (Прим. автора.) Здесь исступление монахов достигло предела: все они одновременно испытали оргазм – в вагину, в задний проход или в рот; сперма текла ручьями, ужасные богохульства сотрясали своды, и спокойствие восстановилось не сразу. Мертвых унесли в одну сторону, через другую дверь в сераль ушли оставшиеся в живых жертвы; наставник оставил при себе только Жюстину и двадцатипятилетнюю девушку по имени Омфала, чей портрет изображен выше, и обратился к нашей героине с такими словами:

– Вы только что видели, что я вам спас жизнь, иначе вас приговорили бы к смерти. Сейчас следуйте за этой девушкой, она покажет вам вашу комнату и введет в курс ваших обязанностей, и хорошенько запомните, что только абсолютная покорность и полное смирение не позволят мне раскаяться в том, что я для вас сделал. А теперь посмотрим вашу задницу. Кроткая, испуганная Жюстина, дрожавшая всем телом, подчинилась.

– Вас спасли ваши ягодицы, – продолжал монах, – я без ума от них, так что вы должны подогревать и удовлетворять желания, которые они мне внушают: моё безразличие будет столь же невыгодно для вас, как и пресыщение, ибо я накажу вас как за то, что ничего не почувствую, так и за то, что почувствую слишком много.

– Какие ужасы, о Господи! Сжальтесь надо мной и будьте благородны, соблаговолите вернуть мне свободу, которую вы так коварно у меня отобрали, и я буду молиться за вас до конца моих дней.

– Эти причитания, милочка, – прервал её монах, – не будут способствовать моему счастью, зато удовольствие заставить вас служить моему сладострастию ни с чем не сравнимо. И Северино, при помощи Омфалы ввел свой член в задний проход Жюстины, после нескольких толчков он покинул его.

– Я сегодня же отвел бы её в свою спальню, – сказал он Омфале, – если бы этой ночью меня не ждали юношеские покои, но это случится на днях. А пока объясните ей наши правила. Настоятель исчез, обе наложницы удалились в сераль, и за ними тут же захлопнулись окованные медью двери. Жюстина, слишком уставшая, слишком потрясенная, ничего не замечала и ничего не слышала в тот первый вечер, она думала лишь о том, как бы немного передохнуть, и её подруга, уставшая не меньше, не стала настаивать. На следующий день, открыв глаза, Жюстина увидела, что находится в одной из келий, которые мы уже описали. Она поднялась, осмотрелась и пересчитала другие комнаты, они также располагались по периметру зала, середину которого занимал круглый стол, и за ним могли поместиться тридцать человек. Когда Жюстина встала, вокруг царила необычная тишина. Она обошла зал, освещаемый скупым солнцем, проникавшим через очень высокое окно, забранное тройной решеткой. Кельи не закрывались: каждая девушка могла в любое время выйти или в общий зал, или в комнату подруги, поэтому Жюстина не могла запереться у себя. На каждой двери была табличка с именем хозяйки, и Жюстина быстро отыскала Омфалу; первым её побуждением было броситься на грудь этой прелестной девушки, чей приветливый и скромный вид внушал ей доверие, потому что она надеялась на её понимание.

– Ах, моя милая, – проговорила она, садясь на постель Омфалы, – я никак не приду в себя от ужасов, которые вчера вытерпела, и от тех, которые увидела здесь. Если когда-нибудь я смогу представить себе радости наслаждения, они покажутся мне чистыми как сам Бог, который внушает их людям; это он дает их нам в качестве утешения, мне кажется, они должны рождаться из любви и нежности, и я никогда не думала, что люди, наподобие диких зверей, могут наслаждаться, заставляя страдать своих собратьев. О великий Боже! – продолжала она, глубоко вздыхая, – теперь мне совершенно ясно, что ни один добродетельный поступок не будет продиктован велением моего сердца без того, чтобы за ним тотчас не последовало какое-нибудь несчастье! Какое зло совершала я, о Боже, желая исполнить в этом монастыре религиозные обязанности? Оскорбила ли я небо своим желанием вознести к нему свою молитву? О непостижимое провидение, – так закончила она, – скажи мне. ради всего святого, неужели ты хочешь, чтобы моё сердце озлобилось? За этими горестными жалобами последовали потоки слез, которыми Жюстина залила грудь Омфалы, а нежная подруга, сжимая её в своих объятиях, твердила о мужестве и терпении.

– Поверь, Жюстина, – с жаром сказала она, – я тоже, как и ты, проливала слезы в первые дни, а теперь привыкла: то же самое произойдет и с тобой. Начало всегда кажется вам невыносимо ужасным, и не только необходимость утолять страсти этих распутников угнетает нас, но и утрата свободы и жестокость, с какой с нами обращаются в этом мерзком доме, и смерть, которая постоянно кружит над нами. Скоро несчастные немного утешились в объятиях друг друга. Как бы ни была велика боль Жюстины, она успокоившись, попросила подругу посвятить её в горести и страдания, уготованные ей.

– Во-первых, – начала Омфала, – существует одна обязанность, которой не может избежать никто из нас: я должна представить тебя Викторине. Это директриса сералей, она пользуется здесь, если только такое возможно, ещё большей властью, чем сами монахи, и мы зависим главным образом от неё. Она уже знает о твоем появлении и будет очень недовольна, если сегодня ты не придешь первым делом к ней. Приведи себя в порядок и заходи за мной, а я пока пойду предупредить её. Жюстина, озадаченная этой обязанностью, тем не менее сделала все, как ей советовали, и через некоторое время вернулась к подруге. Туалет, наведенный наспех, и изможденный вид, который придавали ей горе и усталость

– все это делало нашу прелестницу настолько притягательной, что невозможно было смотреть на неё без волнения, и любой, кто бы её ни увидел в тот момент, должен был проникнуться самым глубоким сочувствием. Пока Омфала рассказывает Жюстине о характере и внешности директрисы, мы сами опишем её читателю. Это была тридцативосьмилетняя женщина, смуглая, сухощавая, высокого роста, с черными пронзительными глазами, густыми красивыми волосами, белыми как сахар зубами, прямым римским носом, всегда злым выражением лица, громким сердитым голосом и злобным характером; она обладала незаурядным умом, была очень жестокой, очень развращенной и чрезвычайно нечестивой, она необыкновенно гордилась своим положением и исполняла свои обязанности с деспотическим наслаждением. Позже мы увидим, насколько наложницы сералей зависели от неё и какую безграничную власть она над ними имела. Викторина объединяла в себе все самые порочные вкусы и наклонности: будучи отъявленной лесбиянкой и содомиткой, она самозабвенно любила все, что может предложить разврат, и к этим недостаткам следует добавить обжорство, пьянство, лживость, коварство и безграничную распущенность. Судя по всему, эта женщина была настоящим чудовищем, и от неё нельзя было ожидать ничего, кроме ужасов. Попав в монастырь восемь лет назад, эта мегера скоро сделалась полновластной хозяйкой и добровольно осталась здесь. Только ей позволялось выходить за ворота, когда того требовали дела заведения, однако над ней висел меч правосудия, и её разыскивали по всей Франции, поэтому она очень редко пользовалась этой привилегией и, заботясь о собственной безопасности, остерегалась далеко удаляться от обители, где пользовалась абсолютной безнаказанностью, какую не смогла бы найти в другом месте. Апартаменты Викторины, состоявшие из обеденной комнаты, спальни и двух кабинетов, располагались между двумя сералями – для мальчиков и для девочек