Донасьен Альфонс Франсуа де Сад - Жюстина

• Название: Жюстина
• Автор: Донасьен Альфонс Франсуа де Сад
• Жанр: Эротика

«Да, я распутник и признаюсь в этом, я постиг все, что можно было постичь в этой области, но я, конечно, не сделал всего того, что постиг, и, конечно, не сделаю никогда. Я распутник, но не преступник и не убийца… Ты хочешь, чтобы вся вселенная была добродетельной, и не чувствуешь, что все бы моментально погибло, если бы на земле существовала одна добродетель.»

Маркиз де Сад

«Кстати, ни одной книге не суждено вызвать более живого любопытства. Ни в одной другой интерес – эта капризная пружина, которой столь трудно управлять в произведении подобного сорта, – не поддерживается настолько мастерски; ни в одной другой движения души и сердца распутников не разработаны с таким умением, а безумства их воображения не описаны с такой силой. Исходя из этого, нет ли оснований полагать, что „Жюстина“ адресована самым далеким нашим потомкам? Может быть, и сама добродетель, пусть и вздрогнув от ужаса, позабудет про свои слезы из гордости оттого, что во Франции появилось столь пикантное произведение».

Из предисловия издателя «Жюстины» (Париж, 1880 г.)

«Маркиз де Сад, до конца испивший чащу эгоизма, несправедливости и ничтожества, настаивает на истине своих переживаний. Высшая ценность его свидетельств в том, что они лишают нас душевного равновесия. Сад заставляет нас внимательно пересмотреть основную проблему нашего времени: правду об отношении человека к человеку».

Симона де Бовуар

---

– Ни единой! И никто из нас, просыпаясь по утрам, не уверен в том, что вечером вновь ляжет в постель.

– Какая ужасная судьба!

– Она, разумеется, ужасна, но с этим смиряешься, когда вечно приходится быть к этому готовым, и несмотря на косу смерти, занесенную над нашими головами, ты увидишь и веселость и даже беззаботную невоздержанность в нашей среде.

– Это и есть смиренное отчаяние, – сказала Жюстина. – Что до меня, то я никогда не перестану плакать и трястись от страха. Однако заканчивай свои наставления, прошу тебя, и ответь, отпускают ли когда-нибудь монахи своих узников из монастыря.

– Этого никогда не бывает, ответила Омфала, – оказавшись в этом доме, человек теряет всякую надежду снова глотнуть воздух свободы. Поэтому нам запрещено даже мечтать об этом, приходится просто ждать конца, который может случиться чуть позже или чуть раньше, но судьба наша предопределена окончательно.

– С тех пор, как ты здесь, – продолжала Жюстина, – ты, должно быть, видела немало кровавых реформации?

–До меня такое случалось двенадцать раз, кроме того, я несколько раз была свидетельницей замены почти всех узников.

– Ты потеряла много подруг?

– И самых близких! _ О, какой кошмар! Я так хотела бы полюбить тебя, но смею ли я думать об этом, если нам суждено вскоре расстаться. И нежные подруги, бросившись в объятия друг друга, окропили свои груди слезами горя, беспокойства и отчаяния. Едва закончилась эта трогательная сцена, как вместе с директрисой появился дежурный регент: это был Антонин. Все женщины согласно обычаю выстроились в две шеренги. Монах бросил на них безразличный взгляд, пересчитал присутствующих, затем сел. После чего все по очереди должны были поднять перед ним юбки – с одной стороны до пупка, с другой до поясницы. Антонин принял этот почтенный ритуал с апатией пресыщенности, потом, осмотрев Жюстину, вдруг грубо спросил её, как она себя чувствует, и, увидев слезы вместо ответа, рассмеялся и добавил:

– Ничего, она привыкнет: во Франции нет заведения, где девушек воспитывают лучше, чем у нас. Он взял в руку список провинившихся, который подала ему директриса, и снова взглянул на Жюстину; она задрожала: все, что исходило от этих распутников, было для неё равносильно смертному приговору. Он заставил её присесть на краешек дивана и тотчас велел Викторине обнажить грудь нашей несчастной героини, а другую девушку заставил высоко поднять ей юбки. Затем приблизился, раздвинул нежные девичьи бедра и присел перед раскрытым влагалищем. Другая наложница, лет двадцати, в той же позе присела прямо на голову Жюстине, таким образом вместо лица Жюстины перед его взором предстала ещё одна вагина, и развратник, наслаждаясь одним предметом, мог целовать второй. Третья девушка, выбранная из класса дуэний, начала рукой возбуждать регента, а четвертая, совершенно обнаженная, принадлежавшая к весталкам, раскрывала пальцами нижние губки Жюстины, готовые принять монашеский член. Одновременно эта девушка возбуждала Жюстину другой рукой, массируя ей клитор, а Антонин то же самое делал с двумя очаровательными пятнадцатилетними девочками, которых в свою очередь целовали в губы, чтобы привести в надлежащее состояние, ещё две девочки по тринадцати лет. Трудно представить себе все грязные выражения и ругательства, которыми вдохновлял себя этот распутник, пока не пришел в желаемое состояние: его посох взметнулся, стоявшая наготове женщина постарше взяла его в руки и подвела к влагалищу Жюстины, в которое он вломился грубо и поспешно.

– Ах, черт побери! – простонал он. – Вот и свершилось… вот я и в пещерке, которую так жаждал прочистить! Я сейчас залью её своей спермой, я хочу, чтобы она сразу же зачала от меня. Все присутствующие принялись обхаживать его, стараясь усилить его экстаз и возбудить монаха ещё сильнее: Омфала приникла к его обнаженному заду и употребляла все средства, включая самые страстные поцелуи, которые, поначалу безрезультатные, привели, в конечном счете, к успеху. Невозможно было проследить за происходившим – с такой невероятной быстротой сменяли друг друга влагалища и под пальцами и под губами мерзкого сластолюбца. Кризис приближался; монах, в таких случаях избравший правилом испускать из себя жуткие вопли, издал такой громогласный, который сотряс своды; все ещё теснее обступили его, все поспешили ему на помощь, директриса заменила Омфалу и начала сократировать распутника сразу пятью пальцами, а он в это время впивался губами в клитор одной из прелестниц. Наконец наступил момент оргазма, увенчавшего самые необыкновенные и извращенные эпизоды.

– Вот так, – удовлетворенно выдохнул Антонин и, обратившись к одной из дежурных девушек, коротко приказал: – На колени… Соси мне член. Когда этот предмет был отполирован до блеска, негодяй удалился, чертыхаясь вполголоса. Такие сладострастные сцены происходили очень часто. Как правило, когда монах наслаждался подобным образом, его окружали несколько девушек с тем, чтобы со всех сторон воспламенить его чувства и чтобы каждая его пора сочилась похотью. Между тем подали обед: Жюстина не хотела садиться за стол, тогда директриса прикрикнула на неё, и она устроилась вместе с девицами своего класса, но ела только для того, чтобы не вызывать более нареканий. Едва обед закончился, вошел настоятель, его встретили теми же церемониями, что^и Антонина, с той лишь разницей, что наложницы остерегались оголяться спереди и представляли опытному взору святого отца только задницы. Завершив осмотр, он поднялся.

– Надо подумать, как её одеть, – проговорил он, пристально глядя на Жюстину. Затем, открыв шкаф, стоявший в большой зале, монах извлек оттуда одежду, соответствующую классу, в который предстояло вступить Жюстине.

– Примерьте это, – сказал он, – а свое тряпье сдайте. Наша бедная сирота повиновалась, не забыв предварительно спрятать в волосах свои деньги. По мере того, как она снимала с себя одежду, глаза Северино останавливались на обнажившейся части тела, и как только на ней ничего не осталось, настоятель схватил её и уложил лицом вниз на край софы. Жюстина попыталась молить о пощаде, её не слушали, шесть обнаженных женщин окружили двух главных действующих лиц и подготовили для монаха алтарь, который его возбуждал. Теперь его окружали только голые зады, его руки впивались в них, его губы прильнули к ним, его взгляды их пожирали. Началась содомия; два десятка задниц с непостижимой быстротой сменяли друг друга, на них запечатлевались поцелуи распутника и следы его костлявых пальцев, его язык не пропустил ни одно отверстие; скоро он кончил и продолжил обход с тем счастливым спокойствием, которое дается порочным людям. Жюстина, одетая в платье послушницы, предстала ещё краше перед своим мучителем; он приказал ей следовать за ним в другие помещения. В комнате, где жили содомитки, его возбудила одна из девиц.

– Оголи-ка её, – буркнул он Викторине. Директриса исполнила приказание. На сей раз предметом его вожделения стала крупная восемнадцатилетняя девушка, прекрасная как весна. Самый великолепный зад на свете, самый белоснежный и самый круглый, тотчас оказался в распоряжении развратника, который пожелал, чтобы ему помогала Жюстина; несчастная приступила к своим обязанностям с великой неохотой и неловкостью, её подруги быстро научили её, и её руки, наконец, привели в боевое положение член, который совсем недавно осквернил её прелести; потом ей подсказали, что она должна подвести его к отверстию, которое он будет пробивать, она подчинилась, орудие проникло внутрь, и монах принялся сосредоточенно работать тазом, но в продолжение операции захотел лобзать ягодицы Жюстины; остальные наложницы приняли соответствующие позы, глаза настоятеля засверкали, казалось, он вот-вот закончит акт, и он действительно закончил его, правда, воздержавшись от оргазма.

– Довольно, – заявил он, приподнимаясь, – нынче вечером у меня много дел. – И добавил, обращаясь к Жюстине: – Я очень доволен вашей попкой и часто буду сношать её; вы же будьте послушной и умной девочкой – это единственный способ надолго остаться в этом доме. И распутник вышел, взяв с собой двух тридцатилетних женщин, которых он уводил на обед к директрисе и которые, согласно утреннему распоряжению, не присутствовали за общим столом.

– Что он будет делать с этими созданиями? – спросила Жюстина у Омфалы.

– Будет с ними пьянствовать. Это профессиональные блудницы, такие же распутные, как и он; они живут здесь лет двадцать и переняли все нравы и обычаи этих негодяев. Ты увидишь, что они вернутся пьяные и покрытые синяками, которыми наградит их это чудовище во время своей трапезы.

– Неужели и после этого он собирается развлекаться? – продолжала Жюстина.

– Вполне возможно, что после обеда он пойдет в мужской сераль, где ему подадут ещё несколько жертв, и, уж конечно, он, возомнив себя женщиной, получит удовольствие от пяти или шести юношей.