Теодор Драйзер - Американская трагедия. Книга 2

• Название: Американская трагедия. Книга 2
• Автор: Теодор Драйзер
• Жанр: Классическая проза

В «Американской трагедии», самом известном произведении Теодора Драйзера (1871 — 1945), затронуты острые социальные проблемы американской действительности, показана реальная картина деятельности американского суда, прессы и политических деятелей.

---

— Ты дашь ему место на фабрике, папочка? — воскликнула она. — Ой, как интересно! Надеюсь, он красивее других наших двоюродных братьев.

— Белла! — с упреком сказала миссис Грифитс, а Майра многозначительно улыбнулась, вспомнив, как несколько лет назад их навестили неуклюжие дядя и двоюродный брат из Вермонта.

Тем временем Гилберт, сильно раздосадованный, мысленно восстал против всей этой затеи. Он просто не мог понять отца.

— Разумеется, мы никогда не отказывали тем, кто хотел бы работать на фабрике и изучить наше дело, — сказал он резко.

— Нет, отказывали, — возразил отец, — но только не двоюродным братьям я не племянникам. Кроме того, он, по-моему, очень неглуп, у него есть честолюбие. Что плохого, если мы дадим нашему родственнику возможность приехать сюда и показать, на что он способен? Не понимаю, почему бы нам не взять его на службу, как и всякого другого.

— А я знаю. Гилу не хочется, чтобы в Ликурге появился второй молодой Грифитс, да еще похожий на него! — лукаво и не без ехидства сказала Белла, стараясь отплатить брату за его постоянные придирки и поучения.

— Какая чушь! — раздраженно фыркнул Гилберт. — Хоть бы ты раз в жизни сказала что-нибудь разумное. Не все ли мне равно, как его фамилия и похож он на меня или нет.

Он был очень зол.

— Гилберт! — с упреком воскликнула миссис Грифитс. — Как ты говоришь с сестрой!

— Ну, я не стану ничего делать для этого молодого человека, если из-за него тут разгораются страсти, — сказал Грифитс-старший. — Но его отец никогда не был практичным человеком, и я подозреваю, что у Клайда до сих пор не было никакой возможности выйти в люди. (Гилберта передернуло, когда отец так дружески и фамильярно назвал двоюродного брата по имени). Я предложил ему перебраться сюда просто потому, что хотел помочь ему сделать первый шаг. Понятия не имею, выйдет ли из него толк. Может быть, он сумеет работать, а может быть, и нет. Если нет… — И он сделал жест рукой, как бы желая сказать: «Если нет, мы, разумеется, от него избавимся».

— Что ж, по-моему, это очень великодушно с твоей стороны, — любезно и дипломатично заметила миссис Грифитс. — Надеюсь, он выдержит испытание.

— И вот еще что, — многозначительно прибавил отец семейства. — Я вовсе не желаю, чтобы к этому молодому человеку, пока он будет служить у меня на фабрике, относились иначе, чем ко всем служащим, только потому, что он мой племянник. Он приезжает сюда работать, а не развлекаться. И, пока он будет здесь на испытании, вам незачем завязывать с ним светские отношения, — ни в коем случае. Мне кажется, он не из навязчивых и не вообразит, что мы здесь примем его как равного. Это было бы глупо. Позже, если он докажет, что действительно стоит того, способен сам позаботиться о себе, знает свое место и не выскакивает вперед, и если кому-нибудь из вас захочется оказать ему немножко внимания, — ну что ж, тогда посмотрим… но не раньше!

Тем временем служанка Аманда, помощница миссис Трюсдейл, убрала со стола остатки обеда и подала десерт. Глава семьи редко ел сладкое и обычно, если не было посторонних просматривал в это время биржевые и банковские бюллетени, которые хранились у него в маленькой конторке в библиотеке; так и сегодня — он отодвинул стул, встал и, извинившись перед женой и детьми, ушел в библиотеку, которая помещалась рядом со столовой. Остальные принялись за десерт.

— Хотела бы я посмотреть, какой он, этот двоюродный брат, — сказала Майра. — А ты, мама?

— Я тоже. Надеюсь, он постарается оправдать ожидания вашего отца. Было бы нехорошо с его стороны, если бы он этого не сделал.

— Я все-таки не понимаю, — заметил Гилберт, — зачем нам выписывать еще людей, когда мы с трудом можем дать работу своим, здешним. И потом, вообразите, какие тут пойдут разговоры, когда все узнают, что наш двоюродный брат до приезда сюда был всего-навсего рассыльным.

— Но как об этом узнают? — сказала Майра.

— Как узнают? А как мы можем помешать ему рассказывать о себе? Тогда придется специально предупредить его. И потом, сюда может приехать кто-нибудь, кто видел его там. — В глазах Гилберта вспыхнул недобрый огонек. — Впрочем, я надеюсь, что он не станет болтать. Это, конечно, не принесло бы нам ничего хорошего.

— А я надеюсь, что он не такой скучный, как сыновья дяди Аллена. По-моему, это самые неинтересные молодые люди на свете.

— Белла! — снова остановила ее миссис Грифитс.

3

Клайд, которого Сэмюэл Грифитс встретил в чикагском «Юнион клубе», был уже не тем юнцом, что бежал из Канзас-Сити три года назад. Ему теперь исполнилось двадцать лет: он стал выше, крепче, хотя вряд ли намного сильнее, и, конечно, приобрел немалый жизненный опыт. После того как он бросил дом и службу в Канзас-Сити, ему пришлось столкнуться с многими жизненными трудностями: он узнал, что значит выполнять тяжелую, унизительную работу, ютиться по жалким углам, не иметь ни близких, ни друзей и самому пробивать себе дорогу в жизни. И постепенно в нем развилась известная уверенность в себе, вкрадчивость и такт, на какие за три года перед тем никто не счел бы его способным. Он теперь одевался далеко не так элегантно, как во время работы в «Грин-Дэвидсон», зато у него выработалось благородство манер, которое производило хорошее впечатление, хотя и не бросалось сразу в глаза. Но главное, — и это особенно отличало его от Клайда прежних дней, удравшего из Канзас-Сити в товарном вагоне, — он стал гораздо осторожнее и сдержаннее. Ибо с тех пор как он бежал из Канзас-Сити и должен был пускаться на всяческие ухищрения, чтобы просуществовать, он понял, что его будущее зависит только от него самого. Его родные — в этом он окончательно убедился — ничем не могли ему помочь. Все они — и мать, и отец, и Эста — были слишком непрактичны и слишком бедны.

Но в то же время, несмотря на все их затруднения, его сейчас тянуло к ним, особенно к матери, и ко всей старой домашней жизни, которая была привычна ему с детства, — к брату, к сестрам, даже к Эсте; теперь он хорошо понимал, что она, как и он сам, стала жертвой обстоятельств, не зависевших от ее воли. Часто он с мучительной болью вспоминал о прошлом: как он обращался с матерю, как внезапно прервалась его карьера в Канзас-Сити, каким ударом была для него потеря Гортензии Бригс… Сколько тяжелого перенес он с тех пор и сколько горя, должно быть, доставил матери и Эсте!

Через два дня после своего бегства из Канзас-Сити он добрался до Сент-Луиса; на полпути двое кондукторов нашли его, спрятавшегося в товарном вагоне, и в серое зимнее утро он оказался на снегу, в ста милях от Канзас-Сити, избитый, оглушенный падением; кондукторы избавили его от часов и теплого пальто. В Сент-Луисе ему попался номер канзасской газеты «Стар», и тут он узнал, что его худшие опасения оправдались. Газета посвящала полтора столбца на первой странице под крупным заголовком подробному описанию случившегося: убита одиннадцатилетняя девочка, дочь состоятельных, хорошо известных в Канзасе родителей (она была сбита с ног, попала под колеса и через час умерла); Спарсер и мисс Сайп находятся в госпитале под арестом; при них, в ожидании их выздоровления, дежурит полицейский; великолепный автомобиль серьезно поврежден; отец Спарсера, служивший у владельца машины, в гневе и отчаянии из-за сумасбродного и явно преступного поведения сына.

Хуже того: злополучный Спарсер, которому уже предъявили обвинение в краже и убийстве, желая, без сомнения, уменьшить свою вину в этой катастрофе, не только назвал имена всех участников поездки и дал адрес отеля, где служили молодые люди, но и заявил что все они наравне с ним виноваты в случившемся, так как вынуждали его, вопреки его желанию, ехать быстрее, — вполне справедливое обвинение, как знал Клайд. А в отеле Скуайрс сообщил полиции и газетам имена родителей всех, кто у него служил, и их домашние адреса.

Это было самым тяжким ударом. Далее следовало волнующее описание того, как были потрясены все родные, узнав об их проступке.

Миссис Ретерер, мать Тома, расплакалась и заявила, что ее сын — хороший мальчик и, конечно, не хотел сделать ничего дурного, она в этом уверена. А миссис Хегленд — пожилая женщина, любящая мать, — сказала, что ее Оскар — честнейший и благороднейший юноша в мире и что его, наверно, напоили.

В доме Грифитсов, как описывала «Стар», мать стояла бледная, очень испуганная и расстроенная, ломая руки, и, казалось, не понимала, что произошло: она не хотела верить, что ее сын участвовал в этой прогулке; тут какое-то недоразумение, утверждала она, сын, конечно, скоро вернется и все объяснит.

Но Клайд не вернулся. И больше он ничего не слышал об этом деле, потому что из страха и перед полицией, и перед самой матерью (он боялся ее скорбных, полных отчаяния глаз) он несколько месяцев не писал домой. Потом один раз написал, сообщил, что жив и здоров и просит мать не тревожиться о нем, но не назвал ни своего нового имени, ни адреса.