Андрей Дышев - Отходной маневр

• Название: Отходной маневр
• Автор: Андрей Дышев
• Издательство: Книги «Искателя»
• Жанр: Боевик
• Год: 2004
• ISBN: 5-94743-212-9

---

— Принесите его сюда, — повторил он. — А двадцать пять здесь ни при чем. Мне уже не жить…

— Антон, ты лопух!

— Нет, нет… Альбинос понял это раньше вас. Потому что у него очень было похоже… Если бы тюрьма могла оживлять людей, то еще был бы смысл. А так… Без денег я ничтожество, понимаете? Что вы мне советуете? Начать убеждаться в своей ничтожности заново?

Он склонился, обнял мою ногу и коснулся ее своим обезображенным лицом.

— Мне уже не доползти… Принесите, умоляю. Я ради него жил… Пусть он останется со мной… Так будет справедливо…

Как страшно выл ветер! Мы встречали ночь на огромном леденеющем склоне, посреди темных и мрачных гор. Мураш умирал намного быстрее, чем темнело. Я смотрел на то, как он обнимал закоченевшими руками чемодан, напоминая темный холмик, и его стремительно засыпало снегом, словно художник торопливо замазывал белой краской неудавшуюся фигуру… Я копался в своей душе, пытаясь найти хоть какие-нибудь чувства. Увы, не было ничего. Лишь страшная, бездонная пустота, вроде той, из которой сложилась жизнь жалкого, обнявшего чемодан человека. Смерть его была краше. Правда, я не знаю, кем, какой субстанцией стану, когда отправлюсь в мир иной. Может, какой-нибудь сытой бесплотной свиньей, заполучившей своим глубоким раскаяньем вход в Царство Божие, и буду там в вечном блаженстве. Но если в моей усмиренной и обласканной душе останутся крохи человеческих чувств, то носить мне глубокий незаживающий шрам, и боль воспоминаний не отпустит никогда, превратив блаженство в непреходящую скорбь, и никогда, никогда не избавиться мне от нее…

44

Если кому-то захочется пощекотать себе нервы, я могу рассказать о том, как возвращался домой. Как без документов, обросший недельной щетиной, в рваном и окровавленном комбинезоне я прятался от милиции, запрыгивал в товарные вагоны, идущие на северо-запад, как ночевал с бомжами, как мылся в ночном фонтане и как все это время думал о моей Ирине. Я жил надеждой на возвращение к прежней жизни, думал о будущем и с содроганием изгонял из памяти все то, что пришлось мне пережить. Лежа на куче угля в товарном вагоне я строил планы своей реабилитации и реанимации, просчитывал ходы, как с наименьшими потерями и безболезненно вернуть паспорт и получить крепкое алиби. Все мои надежды легли на Никулина с его огромными связями и моих знакомых адвокатов.

Я выпрыгнул из вагона на ближайшей к моему городу товарной станции и в лесу дождался наступления сумерек. Идти домой я не мог, ибо не был уверен в том, что за моей квартирой не следит милиция. Я стал необыкновенно недоверчивым и осторожным и предпочитал десятки раз перестраховаться, чем пойти на минимальный риск.

Укрываясь в тени домов и деревьев, я шел к Никулину, к единственному человеку, которому был готов поведать обо всех своих злоключениях и который мог располагать хоть какой-нибудь информацией об Ирине. Около его подъезда толпились и шумели подростки, и мне пришлось почти час выжидать на детской площадке, спрятавшись в деревянном домике.

Я поднялся на третий этаж, задыхаясь от нехватки воздуха и мучительно подавляя кашель. Ледник подорвал мои силы и всякий раз напоминал о себе. Я надавил на кнопку звонка, с тревогой ожидая от Никулина чрезмерно шумной реакции и шквала вопросов, что могло привлечь внимание соседей. Из-за двери донесся негромкий голос Никулина: то ли он говорил по телефону, одновременно направляясь в прихожую, то ли у него были гости, и он извинился. Дверь распахнулась во всю ширь — Никулин открывал ее только так, неосознанно копируя широту своей души. Наверное, я отвык от здоровых лиц здоровых людей, и потому лицо Никулина показалось мне неестественно-лубочным, похожим на муляжные овощи, которыми украшают кухни.

— Наконец-то! — воскликнул он. — Наконец-то, чудовище, твой изыскательский гений привел тебя ко мне!

Он схватил меня за руку и втянул в прихожую. Я толкнул дверь ногой, захлопывая ее за собой. У Никулина головокружительно пахло домашней едой и жильем — отголосками спокойной и счастливой жизни.

— Почему так долго? — громко и радостно говорил Никулин. — Скидывай ботинки! А где ты так извалялся? О, ты решил отпустить бороду? А знаешь, неплохо, тебе идет! Ирина будет приятно удивлена… Проходи! Что будешь жрать? Есть пельмени, есть отбивная, есть жареная форель… И, разумеется, море водки!

Он завалил меня вопросами и эмоциями, и я едва не почувствовал себя так, как в тоннеле, когда начал обваливаться свод.

Он тут же убежал на кухню, и я не успел спросить его об Ирине. Но он упомянул ее в хорошем контексте, значит, ничего тревожного о ней он не слышал.

Я застрял посреди холла, не будучи способным решить, последовать ли мне за Никулиным на кухню или пройти в гостиную, где, судя по ошеломляющим запахам еды, питья и женских духов были гости. Никулин, подлетев ко мне с подносом, хлопнул меня по спине.

— Да что ты застрял на распутье? Прямо как неродной…

Он втолкнул меня в гостиную. Я невольно зажмурился от ослепительного света. Потом увидел накрытый стол, где неприятно бросались в глаза кроваво-красные салфетки. Потом обратил внимание на двух девушек. Одна была мне незнакома. Другой была Ирина.

Она всплеснула руками и поднялась из-за стола.

— Ой, как ты похудел! А черный какой! Ты где так долго был?

Я стоял посреди гостиной, как деревянный языческий божок. Никулин, раздвинув тарелки, пристроил поднос посреди стола.

— Знакомься, чудовище! — сказал он мне, трепля мочку уха у незнакомой девушки. — Это Юля, моя подружка… Ты чего, Кирюша? Ирину не узнаешь?

Она была не такой, как прежде. Я представлял ее иначе. То ли она поправилась, то ли в глазах что-то изменилось. Она смотрела на меня, и улыбка медленно сходила с ее губ.

— По-моему, он плохо себя чувствует, — произнесла она, вышла из-за стола и приблизилась ко мне. Взяла за руку, заглянула в глаза.

— Надо ему налить! — решил Никулин.

— Штрафную! — весело поддержала Юля.

Я рассматривал Ирину, ее нос, губы, щеки, брови…

— Ты где была? — спросил я.

— Здесь, — пожала плечами она. — У Никулина. Он предложил мне политическое убежище, и я согласилась.

— Мне стало ясно, что вам просто необходимо расстаться на несколько дней, чтобы загасить опасные эмоции, — сказал Никулин, поднося мне фужер с водкой. — Мы с Иришей поспорили, через сколько дней ты догадаешься, что она прячется у меня. Ириша сказала, что через четыре. Я сказал… Ириш, я что сказал?

— Ты сказал, что через шесть.

— В итоге мы оба продули, — подытожил Никулин. — Мы завысили твои способности. Ты раскусил нас на десятый день.

— Извините, — произнес я и взял фужер.

— До дна! До дна! — начала скандировать Юля. Никулин сделал погромче музыку и погасил верхний свет, оставив только бра.

— Ты на меня сердишься? — тихо спросила Ирина. — Я ведь тоже на тебя очень сильно обиделась! Звоню тебе, а поднимает трубку какая-то барышня, да еще так нагло заявляет, что ты в ванной…

— Она умерла, — произнес я, но Ирина, кажется, меня не расслышала. Юля повисла на шее у Никулина, он подхватил ее за талию и стал кружить по комнате. Юля завизжала, с ее ножки свалилась туфелька.

— Представляешь, — продолжала оправдываться Ирина, — — Никулин звонит мне и говорит: «Меня положили в первую городскую больницу с воспалением легких». Я спускаюсь вниз, а он стоит у подъезда. В общем, он меня уболтал, чтобы я немного пожила у него. Так, говорит, будет лучше для вас с Кириллом. Мы с Юлей устраивали дни национальной кухни: то итальянские блюда готовили, то французские… А ты как?

— Ничего, — ответил я. — Катался на сноуборде.

— Везет! А я тут скучала по тебе. Несколько раз порывалась позвонить тебе на мобильник, но Никулин удерживал. Говорит, сеанс терапии надо пройти до конца… А ты что ж плачешь?

— Тебе показалось. Наверное, глаза отвыкли от света…

Я закрылся от Ирины фужером и стал медленно-медленно пить холодную, как талый лед, водку. Ирина смотрела на меня, ее глаза наполнялись немым ужасом. Я видел их через стекло фужера, и они казались искаженными, разбитыми на кусочки.

— Что-то здесь очень жарко, — произнесла она и устремилась к окну. Отдернула штору, потянулась к форточке, распахнутой настежь, но тотчас опустила руки и закрыла ими лицо. У Юли слетела вторая туфелька. Никулин громко смеялся. Оба повалились на диван… Ирина подошла ко мне. Она часто и глубоко дышала, и ее беспокойство стремительно росло, как у кошки, чувствующей приближение природного катаклизма. Она уловила, какая чудовищная тяжесть стояла за моей спиной, она начала различать шрамы на моем лице, и седину на висках, и кровавые пятна на кровавом комбинезоне, и неумолимое сближение с некой неизвестной ей истиной уже представлялось трагедией, которую ей надлежало пережить.

— Я люблю тебя, Кирилл, — произнесла она, чтобы хоть как-то защититься, как-то сохранить себя, и прижалась ко мне, чтобы не видеть моих глаз.