Евгений Войскунский - Незаконная планета

• Название: Незаконная планета
• Автор: Евгений Войскунский
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1980

Научно-фантастический роман о людях XXI века, о сложных судьбах исследователей новой формы жизни, питаемой космическим излучением, о проблемах эволюции биологической жизни на Земле, о скрытых возможностях мозга человека.

---

— Мы, Лев Сергеич, хотели проверить ее догадку по направлению и во времени.

— Во времени, — кивнул Лавровский. — Я так и думал, что у вас была чисто научная цель.

Он подхватил Морозова под руку и повел в лабораторию.

— Так вы еще не видели «Церебротрон-2», — значит, вы вообще ничего не видели, дорогой Алеша.

Пробежав коридор пристройки, он ввел Морозова в прохладный зал размером с добрый стадион. Огромное кольцо сияющих плафонов лило дневной свет на сплошную линию приборных щитов и шкафчиков вдоль стен, на застекленные кабины, в которых работали операторы, на десяток сооружений необычных форм в центре зала.

— Да-а, — сказал Морозов уважительно, припомнив тесноту и скученность приборов в старой лаборатории. — Здорово, Лев Сергеич!

— Здорово? Ну, так я вам скажу, что под нами еще два этажа. Запоминающий блок этого комплекса в сто двадцать раз больше, чем на первом «Церебротроне», но все равно этого не хватает.

Они пошли по периметру зала. Морозов всматривался в бесчисленные панели, в малопонятные и вовсе непонятные надписи, в рисованные схемы.

— Когда-то вы хотели освободить человечество от излишка приборов. Помните? Но такой концентрации автоматики, как у вас, Лев Сергеич, я еще не видел.

— Только через посредство приборов можно прийти к освобождению от них. Парадоксально, но факт. Вы ужаснетесь, Алеша, если я вам назову цифру электроэнергии, которую мы потребляем в дни испытаний. Всякий раз грозятся отключить Нас. Что?

— Я ничего не сказал. Сочувствую, Лев Сергеич.

Их шаги по мягкому покрытию были неслышны. «Гиппокампов круг», — прочел Морозов на щите длинной секции, мимо которой они проходили. В кабине работала на телетайпе, высунув от усердия кончик языка, девушка с высокой прической.

— Вы сочувствуете, — сказал Лавровский. — Вы просто не представляете, сколько понадобится энергии, чтобы зафиксировать в запоминающем блоке вот одну эту простую мысль о сочувствии. Идите за мной, я покажу главное наше достижение.

Они вошли в «хижину» — так назвал Лавровский помещение в середине зала, в котором находился пульт управления комплексом. Один из щитов был снят, обнажились цветные потроха электронных схем, пучки бесчисленных проводников, а за ними виднелась прозрачная камера, заполненная микроэлементами, как аквариум крохотками-рыбками.

Принцип работы «Церебротрона» был Морозову — в общих чертах — известен. Здесь осуществлялась совместная работа мозга и машины. Информация — сознательно направленная мысль или рассеянная, когда «ни о чем не думаешь», — поступала в «подвалы» запоминающего блока. Вступал в действие анализирующий центр — оценивал количество информации и как бы сортировал ее, определяя сравнительную ценность. Чем дольше ты лежишь вот в этом удобном кресле с «короной» на голове — этакой диадемой, от которой тянутся к блоку усилителей сотни тоненьких нитей, — тем полнее запись твоих мыслей, воспоминаний, всего того, из чего слагается твой жизненный опыт. В какой-то мере — всегда в какой-то мере, никогда в полной — фиксируется в этой записи твое «я», стороны твоей личности, — взгляни на себя, если пожелаешь, самокритическим оком.

Знал и то Морозов, что долгие годы пытается неутомимый Лавровский проникнуть дальше, в глубь, в подкорку — зафиксировать состояния мозга, при которых информация из несознаваемой долговременной памяти может поступить в действующую кратковременную. Дать выход полезным инстинктам, дремлющим в подсознании, хочет Лавровский — ну, хотя бы таким, какие усилят слух, обоняние, мышечную силу…

— Видите? — наставил Лавровский палец на «аквариум». — Над этой штукой мы бились много лет, а продвинулись сильно за последние полтора месяца. Это — аттентер.

— Что?

— Кстати, название предложил ваш друг Буров, он мне очень помог. Аттентер. От латинского attentio — внимание. Когда я думаю или вспоминаю, в моем мозгу пробегает цепочка нервных возбуждений, — ну, это в школе проходят. Как бы луч света выхватывает из тьмы в коре мозга, в каждый данный момент, нужные группы клеток, соответствующие ходу мысли. Этот «световой луч» — внимание. Похоже, что мы нащупали механизм переключения внимания. Он не проникает в подсознание, не высвечивает тайные области. Но почему, собственно?..

Тут пропищал сигнал вызова. Лавровский вынул из кармана видеофон, нажал кнопку ответа. На экранчике — Морозов мельком увидел — возникло круглое лицо женщины, обрамленное белокурыми кудряшками. Похоже на старинную миниатюру, вскользь подумал он.

— Здравствуй, Кира, — сказал Лавровский. — Ты уже приехала?

— Я только что прилетела и удивлена, — раздалось сочное контральто. — Ты бы мог меня встретить.

— Я очень занят.

— Как всегда. Когда ты приедешь сегодня? Я хочу позвать Семеновых и Келлера, я привезла дивные видовые фильмы.

— Кира, я не смогу рано приехать.

— Очень мило, — в голосе женщины послышалась обида. — Я вижу, ничего не изменилось…

— А что могло измениться за три недели? Я постараюсь выбраться пораньше, но вы меня не ждите и смотрите фильмы.

— Кто там стоит рядом с тобой? Эта особа?

— Рядом со мной стоит Морозов, и ему неинтересно слушать наш разговор. До свиданья.

Лавровский выключил видеофон и, потирая лоб, сел в кресло.

— На чем мы остановились?

— Механизм переключения внимания не проникает в подкорку, — напомнил Морозов.

— Да, да! Почему вы стоите, Алеша? Налейте-ка себе и мне витаколу, вон стаканы на полке, и сядьте. — Лавровский отхлебнул пенящегося напитка. — Ну так, переключим внимание. Подсознательная работа мозга доступна сознанию, но не попадает в самоотчет, потому что ее не «высвечивает» аттентер, вот этот механизм переключения внимания. Что-то мешает, какой-то заслон. Заслон, созданный многими тысячелетиями эволюции человека, и неспроста созданный, — но это особый разговор. Вы следите за мыслью?

— Я — весь внимание, — сказал Морозов.

— Но есть люди, у которых, обычно при сильных эмоциональных встрясках, этот заслон на какое-то время, пусть даже на миг, снимается. И тогда аттентер свободно проникает в подсознание и выдает наверх, то есть в кору, результаты его работы. Управляет этим процессом гипоталамус, великий дирижер гормонального оркестра.

Тут Лавровский задумался. Остро, с прищуром, смотрели его бледно-голубые глаза, но — куда-то вдаль, не видя собеседника.

— Лев Сергеич, — сказал Морозов после долгой паузы. — Вы, наверно, имеете в виду Заостровцева…

— Что? — вскинул на него взгляд Лавровский. — Подите вы со своим Заостровцевым! Когда-то я пытался заполучить его для исследования, но он — трус. На мое счастье, совсем не такой оказалась его дочь.

— Я удивился, когда узнал, что Надя теперь ваша лаборантка. Она кончала исторический, и, кажется, с блеском…

— Надя одарена разносторонне, она сама еще не знает, в какой области талант ее достигнет наибольшего блеска. Замечательно то, что она о самоутверждении вовсе не заботится, — Надя просто играет в игры, которые ей нравятся. Играючи, интуитивно она снимает заслон, о котором я говорил, и тогда обнаруживаются… ну, вот вы рассказали, что она нашла вас, когда вы заблудились. Ее природная чувствительность к тому, что мы называем рассеянной информацией, необычайна.

— Значит, странности, которые были у ее отца…

— Да. Но ей это не мешает. Да и почему — странности? Уж скорее странно то, что при потенциальных возможностях мозга так ограничен круг наших восприятии. То, что мы сознаем, куда меньше, чем в действительности знаем. Я думаю, Алеша, что такая одаренность, как у Нади, должна стать нормой. — Лавровский посмотрел искоса на Морозова, ссутулившегося на табурете. — Вы хотите возразить?

— Пока нет. Думаю о том, что вы сказали.

— Пока нет — это уже хорошо. Жаль, что люди не любят задумываться… Вот звонит Антонина Григорьевна и напускается на меня за то, что я, видите ли, порчу жизнь ее дочери… Я пытаюсь объяснить, но она не слушает, твердит свое — мужа, дескать, уберегла, а теперь…

Лавровский махнул рукой, не закончив фразы.

— Лев Сергеич, — сказал Морозов, — а ваши опыты не опасны?

— Нисколько! «Церебротрон» фиксирует работу ее мозга, для Нади это просто развлечение, а для нас — бесценная информация. Без Нади мы не сумели бы смоделировать аттентер.

— Понятно. Но вы, насколько понимаю, не собираетесь на этом останавливаться. Вот вы говорите, что это должно стать нормой. Намерены ли вы распространить опыты на…

— До распространения еще далеко.

— А вообще — нужно ли ускорять естественный процесс? Разносторонняя одаренность, владение собственным мозгом — к этому и сама приведет эволюция…

— Приведет, но когда? Через тысячелетия? Странно мне от вас это слышать, Алеша. Природа создала превосходный инструмент, способный переделать, пересоздать, улучшить и ее самое, и ее творение. Почему же нам не пустить этот инструмент в дело, если мы научились — ну, научимся скоро! — им пользоваться?