Марина Воронина - У смерти женское лицо

• Название: У смерти женское лицо
• Автор: Марина Воронина
• Издательство: АСТ
• Жанр: Боевик
• Год: 2000
• ISBN: 5-17-003486-5

У Справедливости — много лиц, и одно из них — лицо Смерти. Страшно, когда именно это лицо — женское...

...Она хорошо знает, что большой город не спит никогда. Просто ночами в нем начинается другая жизнь — криминальная. Жизнь, где преступление — норма, а жестокость — право сильного. Она приходит на ночные улицы, чтобы вершить справедливость. Она — судья и палач одновременно. У врагов ее — стволы наемных киллеров, власть, деньги, сотни подручных. А у нее — только отвага, честь и вера в свою правоту. Это — неравный бой. Бой, в котором можно только погибнуть — или победить...

---

А теперь еще Голова. Голова и эта бешеная сучка, которую он ни с того ни с сего решил продвинуть из официанток в охранники... и вообще, носится он с этой приблудной девкой, как с писаной торбой, нашел сокровище в навозной куче... Хахаль у нее, видите ли, появился. Кому интересно, с кем трахается эта шалава? Уж, во всяком случае, не мне, решил стукач. Голове это интересно, так пусть бы и пас ее сам... бизнесмен, мать его.

Он торчал здесь, в этом арбатском дворике, уже битый час. За это время какая-то наглая ворона успела обгадить капот его машины. Птичье дерьмо разъедает эмаль — он весь извелся, представляя, что делает эта дрянь с вишневым лаком и какое после нее останется пятно, — но выйти из машины и стереть с капота отвратительное белое пятно не решался. Если, упаси Боже, подозрения Головы не беспочвенны, то засветиться сейчас было бы смерти подобно. Черт с ней, с эмалью — насквозь не проест, не кислота все-таки...

Справа певуче заскрипела и пушечно бухнула, закрываясь, дверь подъезда. Стукач резко повернул голову на звук и застыл, не донеся сигарету до губ. Ему захотелось сжаться в комок и закатиться куда-нибудь в уголок сиденья, а еще лучше — под педали... а я что, я — ничего... лежу вот, отдыхаю... Он остался сидеть неподвижно, мгновенно сообразив две вещи: во-первых, то, что стекла в машине тонированные и разглядеть его лицо с улицы никак невозможно, а во-вторых, то, что сопляк знает его машину, как облупленную. Он не воспринял это задание Головы всерьез, и — вот он, результат. Хавай, дружок, расхлебывай... смотри, не подавись.

Чего там, наискосок метнулась в мозгу паническая мысль, — уже подавился. Пока доберешься до телефона, пока Голова пошлет людей, пока те доедут до места, мальчишка, хоть и сопляк, успеет все понять и даже, скорее всего, доложить — по телефону или лично...

— Не думай о секундах свысока, — бормотал он, лихорадочно навинчивая глушитель на ствол пистолета. — Свистят они... как пули, блин... как пули у виска...

Он совершенно не сознавал, что делает и что говорит, полностью поглощенный наблюдением за вышедшим из подъезда человеком. Ай да Голова, думал он. Но полковник-то, полковник! Ишь, чего удумал! Все попробовал, а теперь, значит, решил через кровать... Разумно, конечно, — с точки зрения полковника. Шалишь, брат, подумал он. Пора бы тебе угомониться. Так ведь всех перешлепают, и останешься ты командовать своей Зинулей, старый козел...

Мальчишка оказался полным лопухом — он даже не посмотрел по сторонам, быстрым шагом пройдя под самой стеной дома и свернув на Арбат. Да, подумал стукач. Да, полковник. С такими орлами тебе Голову не взять... а уж меня и подавно. Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел... а от тебя, полковник, и подавно уйду. Молодец, Голова. Вот бы кого в президенты. У него бы вся эта чиновничья сволочь копейки под ноготь не зажала...

Только теперь он заметил, что держит в руках пистолет, и запоздало похолодел. Это что же, с растущим ужасом подумал он, — что же это я, замочить его, что ли, собирался? Прямо здесь? Прямо из своей машины? Засветло? Совсем ополоумел, недоносок...

Кое-как затолкав пистолет в бардачок, он трясущейся рукой запустил двигатель, сквозь узкую арку выехал со двора и отправился на поиски исправного таксофона — следовало немедленно поставить Голову в известность о том, что его подозрения подтвердились на все сто процентов, и ухажер Птицы, как говорится, казачок засланный.

Катю разбудил звонок в дверь. «Андрюшка, — подумала она, не открывая глаз, и почувствовала, как откуда-то от сердца по всему телу разливается блаженное тепло. — Пришел... Только что же это он в дверь-то наяривает, у него же ключ... Забыл, наверное, или руки заняты. А вот не буду вставать. Пусть сам войдет, а я его подожду... тепленькая».

Звонок, однако, продолжал надоедливо дилинькать, прогоняя остатки сна. «Точно, руки заняты», — подумала Катя, сбрасывая ноги с раскладушки и протирая глаза. Мысль получилась будничная, какая-то очень семейная, словно Катя была не Катя, а обремененная тремя детьми домохозяйка, которая, устав от хлопот по дому, прилегла отдохнуть, а теперь вот вынуждена вставать, чтобы открыть дверь растяпе-мужу, который не догадается поставить на пол пакет с продуктами и достать из кармана ключ.

Шаркая по полу кроссовками — она спала, не раздеваясь, — и зевая во весь рот, она подошла к двери и отперла замок, даже не удосужившись заглянуть в глазок — в конце концов, кто это мог быть, если не Андрей?

За дверью стоял очень серьезный молодой человек, который был бы очень похож на Андрея, если бы не милицейская форма с погонами старшего лейтенанта. Катя отшатнулась — слава Богу, только внутренне — и вовремя сдержалась, чтобы не захлопнуть дверь. Вот черт, обреченно подумала она. Андрей придет, а меня нет... в кутузке я, знаете ли. Оперативно работают, про себя похвалила она «внутренние органы». Молодцы.

— Здравствуйте, — вполне мирно сказал милиционер. — Войти можно?

— А зачем? — осторожно спросила Катя. — Вы, вообще-то, кто?

— О, Господи, — устало сказал старший лейтенант. — Участковый я. Старший лейтенант Вологдин. Вот мое удостоверение.

Катя бросила на удостоверение быстрый невнимательный взгляд и посторонилась, пропуская милиционера в квартиру. Когда тот прошел мимо нее, повернувшись спиной, она подумала, что неплохо было бы гвоздануть его чем-нибудь по фуражке и дать тягу, но гвоздить старшего лейтенанта было нечем, а позади, на лестнице, явственно прослушивались какие-то голоса и смутная возня. Кто-то охнул там испуганным бабьим голосом, и другой голос — мужской и сердитый — сказал: «Проходите, проходите...» «Они что, всем отделением пришли меня арестовывать?» — все еще ничего не понимая, подумала Катя. Она закрыла дверь и пошла за участковым.

Тот стоял на пороге комнаты и с интересом оглядывал богатую обстановку, состоявшую из старой раскладушки и одинокого морского пейзажа на стене.

— Кучеряво живете, — сказал он как бы между прочим. — Что-то я вас раньше здесь не видел.

— Я купила эту квартиру, — сказала Катя. — Вот только вчера въехала, еще не успела вещи перевезти.

— Ага, ага, — рассеянно покивал участковый, — ясно. Шума на лестнице не слышали? Недавно, с час назад, не больше.

— Шума? — переспросила Катя. — Вы знаете, я спала. Я в ночь работаю, так что... А что, случилось что-нибудь?

— Случилось, — ответил участковый. — Человека в вашем подъезде зарезали. Совсем распоясались, сволочи... извините.

Вот оно что, подумала Катя. Зарезали кого-то... Значит, он не по мою душу. Кому-то другому не повезло. Интересно, кому? Алкаши какие-нибудь бутылку не поделили...

Внутри ее тела вдруг словно начали тикать большие старые часы — неторопливо, размеренно, со все нарастающей силой. Это тиканье вскоре заполнило Катю целиком, от макушки до кончиков пальцев на ногах, превратившись в мерные глухие удары, и она не сразу поняла, что слышит биение собственного сердца. Дневной свет мигал в такт этим ударам, и Катя почти не слышала собственного голоса, когда отвечала на дежурные милицейские вопросы: имя, паспортные данные, с какого времени проживает в этой квартире... Она уже все знала и совсем не удивилась, когда старший лейтенант Вологдин, приподняв фуражку и почесав согнутым мизинцем макушку, сказал:

— Такое дело, гражданка Воробей... Соседи показывают, что убитый этот вчера у вас гостил. Бегал по квартирам, раскладушку искал... вот эту самую, похоже. — Он кивнул в сторону ничем не застеленной раскладушки, сиротливо торчавшей посреди пустой комнаты.

— А, этот... — словно со стороны услышала Катя собственный голос. — Ужас какой, Господи!

— Похоже, этот самый, — подтвердил участковый, внимательно глядя на Катю. — Шатенистый такой парень, лет двадцати пяти — двадцати семи, под метр восемьдесят. Серый костюм, серые туфли. Фомин Андрей Юрьевич. Хотите посмотреть?

— Посмотреть?

— В смысле, опознать, — поправился участковый.

— Да нет, зачем же... Это наверняка он. Правда, фамилии его я не знаю... не знала. Да, Андрей, он так назвался.

Внутри у Кати все онемело, и только огромные старые часы тикали, заглушая все звуки и заставляя солнце мигать, как подключенную к дизельному генератору лампочку. Катин голос доносился до нее словно издалека — участкового она слышала лучше, — и Катя поражалась тому, как ровно и безразлично он звучит.

— Случайный знакомый, — спокойно и ровно, словно кружево плела, говорила она. — Привязался на улице... картину вот подарил. Я по вернисажу гуляла, на Крымском валу, там он и подошел. В гости набивался. Я ему сказала, что у меня дома даже сесть не на что, а он: ничего, поехали, все достанем. Раскладушку вот откуда-то приволок. Насилу выпроводила.

— В гости вы его не приглашали? — спросил участковый, не поднимая головы от своих бумаг, в которых он что-то писал с пулеметной скоростью.

— Да как вам сказать... В общем-то, приглашала, но скорее для того, чтобы он побыстрее отвязался. Честно говоря, не думала, что он придет.