Поль Вирилио - Информационная бомба

• Название: Информационная бомба
• Автор: Поль Вирилио
• Жанр: Прочая научная литература

---

Реклама привлекает внимание и взгляды и в общественных местах, потому считается опасной, а на скоростных дорогах и крупных автомагистралях подлежит строгой регламентации.

Во Франции законом от 1979 года даже введено понятие «визуального загрязнения», вызываемого не только застройкой, но и освещением и плотностью рекламы вне жилого массива.

Притязал ли прокурор на то, что бы применить эти ограничения и к городскому ландшафту? То, что неправомерно за городом, может ли стать таковым в мегаполисе?

Почему бы и нет, ведь известные американские публицисты сейчас сами активно критикуют так называемую «новую мировую экологию» — такое обстоятельство дел, при котором все крупные города планеты могут быть всего за несколько часов заполнены миллиардами экземпляров одной и той же афиши и каждый горожанин будет вынужден, помимо своей воли, смотреть снизу вверх на то, что не предложено, а навязано ему.

Находя афиши фильма Милоша Формана не только оскорбительными и непристойными, но и посягающими на основные свободы, прокурор,40 тем не менее, подводит нас к прямо противоположной ситуации: неистовый Ларри Флинт, Христос порнографии, мученик свободы слова, защитник нонконформизма формально содействует достижению тоталитарных целей.

В отношении скрытой и прямой рекламы фильма, рекламной кампании вокруг подвигов Ларри Флинта, насущным становится другой вопрос: может ли мир ночи быть высвечен и выведен на свет, не переставая быть самим собой? То, что вчера было маргинальным, может ли без ущерба для себя стать массовым?

В нелогичном решении суда от 19 февраля проявляется еще одно существенное противоречие рынка порнографии: она все еще не принята в обществе. Порнографии, как и проституции, редко удается выйти из «непристойной сферы личной жизни» и открыто утвердиться в публичных местах и на транспортных узлах, которые остаются последним оплотом морали с ее запретами (запрещением алкоголя, наркотиков, секса и т. д.).

Это будет так, по крайней мере, до тех пор, пока порнография не сольется с другой сферой международного общения: культурой.

Отметим, что это был выбор судьи Брейа, тогда как действительной целью дела Ларри Флинта было слияние/смешение порнографии и свободы слова, основополагающей для культуры.

Обычно говорят, что «искусство не бывает аморальным», хотя лучше было бы сказать, что оно не бывает нелегальным.

Лишаясь сакрального характера, оно попадает в мрачный гетеанский треугольник: «война, торговля и пиратство, все три в одном, неразделимы» (Фауст, II).11 «Любитель искусства» уже давно превратился в молчаливого свидетеля, наблюдающего безнаказанное появление в музеях и галереях плодов грабительских войн, этнической резни и других преступлений (расхищения гробниц, разрушения культовых сооружений и т. д.).

Англо-саксонский «свободный обмен» лишь упрочил положение дел, выступив против дискриминации при товарообмене и предлагая охватить всю культуру категориями «услуг», представить ее одним из многочисленных побочных продуктов (таких, как видеоигры, фильмы, компакт-диски, туризм и т. д.), предлагаемых потребителю мультинациональными корпорациями.

Незаметная продажа услуг следует за выставленной напоказ торговлей товарами и уже начинает противостоять ей: рекламодатели утверждают, что они находятся на рынке не для того, чтобы продать товар, но для того, чтобы создать новые поведенческие реакции и противостоять индуст-риалистскому давлению.

В 1993 году, во время переговоров ГАТТ, оборот от продажи этих нематериальных товаров составил шестьдесят процентов валового внутреннего продукта высокоразвитых индустриальных стран и достиг отметки в тридцать пять процентов от объема международных сделок. И когда мы видим, как профессионалы вроде работников корпорации Диснея сводят на «нет» пуританизм рынка товаров для семьи (благодаря гипернасилию на канале ABC и сексу, например — дням знакомства геев в Disneyland и Disneyworld), нам становятся более понятными цели рынка порнографии, использующего шире, чем какой-либо другой, производные продукты: переплавившись и сплавившись с культурой, он выйдет из области правовых ограничений и будет получать прибыль в сфере «оказания услуг», где дискриминация отсутствует.

Что не удалось совершить в коммерческих целях рекламным кампаниям таких фирм, как Бенет-тон, в том, действуя культурными средствами, преуспели национальные музеи и галереи искусств.1 Было отмечено, что большая выставка Сезанна в Париже в 1996 году не принесла ожидаемого успеха (600 000 посетителей), несмотря на заслуживающие похвал усилия устроителей. Однако в это же время в центре Жоржа Помпиду толпилось

множество людей, желающих посмотреть на небольшую экспозицию «Мужское/Женское» с рядами изображений гениталий и порнографическими граффити, понятное дело, более возбуждающими, нежели строгие купальщицы Сезанна.

После этого фиаско музей д'Орсэ, конечно, решил поправить положение, и уже в ноябре нельзя было миновать повсеместно расклеенных афиш, крупным планом воспроизводивших часть картины Густава Курбэ «Начало мира». Этот фрагмент картины представлял не что иное, как лобок женщины, лежащей с раскинутыми ногами.

В данном случае культура сослужила хорошую службу: никто, насколько известно, не пожаловался и ни один прокурор не потребовал снять афиши — также порнографические, правда, несколько иначе, чем афиши фильма Милоша Формана.

Толпа тех, «кто думает об этом каждые 70 секунд» (говоря словами некоторых британских рекламистов), влилась в толпу любителей искусства и все они направились в музей д'Орсэ для того, чтобы рассмотреть промежность дородной девки.

Постоянно стремясь увеличить число потребителей, на следующий год центр Жоржа Помпиду провел выставку «Семь смертных грехов», а фонд Картье организовал экспозицию «Любови» (во множественном числе).

В Барселоне была проведена выставка «Весна дизайна», где человек двадцать фотографов, архитекторов и графиков непристойно и глумливо бредили на тему секса. Повсюду, от Лос-Анджелеса до Ганновера, музеи и галереи перестали лицемерить.

Литература всегда имела целью завоевать публику, и наши мэтры — от Родена до Делакруа, от Брехта до Батая — были одержимыми людьми, не опасавшимися морально дискредитировать себя.

Потом и лирическое искусство решило не оставаться в стороне: респектабельная Парижская опера представила публике «Итальянку в Алжире» Россини в hard версии, где "постановщик развлекался очевидными аллюзиями (надувные гру-

ди, симуляция анального проникновения, турецкий массаж…), но не решался на порнографию" — как посетовал один парижский критик.

Чего не скажешь об американской художнице Анджеле Маршалл, которая стала продавать в одной из лондонских галерей не только свои полотна, но и свое тело: «Это не искусство, если публика не занимается любовью!» — поясняла она, определяя расценки.

Соскальзывание рынка и гиперрынка искусства2 к рынку порнографии заставило забеспокоиться подлинных профессионалов теневого бизнеса, увидевших, как рынок искусства уходит от традиционных путей сбыта. Для того, чтобы попытаться вернуть все на свои места, на площади Пигаль открыли «Музей эротики».

Так как цель игры состоит в том, чтобы приступом взять один за другим все традиционные бастионы «культурной респектабельности», то одной из мишеней была выбрана Лондонская Королевская Академия изящных искусств.

Именно здесь в 1997 году должна была пройти выставка под названием «Sensation»iii, якобы посвященная молодым британским художникам.

В действительности, речь шла о новой военной машине, задуманной движением «Секс-культура-реклама», три составляющие которого и были здесь представлены: все, без исключения, произведения на выставке (например, портрет детоубийцы Миры Хиндли или муляжи детских тел, у которых вместо рта торчал пенис и т. д.) принадлежали Чарльзу Саатчи, одному из британских королей рекламы.

Проход на еще одну беспрецедентную выставку в другом зале музея, объединившую наиболее вызывающие и непристойные работы, был запрещен для лиц, недостигших 18 лет — таким образом, было ликвидировано одно из последних отличий «культурного события» от зрелища категории "X".

Организаторы выставки предвкушали скандал, и куратор довольствовался тем, что повторял

сакральную формулу: «Искусство не может быть аморальным». Однако лишиться всякой сдержанности и стыда — это не аморально, это опасно.

Это значит забыть, что слово «непристойный» («obscene» во французском) происходит от латинского obscenus, означающим «плохое предзнаменование» — знак будущей опасности.

В 1920-е годы крупному торговцу картинами Рене Женпелю в Берлине попались на глаза работы немецких экспрессионистов, и у него появилось дурное предчувствие — он решил, что они не предвещают ничего хорошего. «Под идеей, наивно названной „любовью“, человеческое воображение способно подразумевать самое ужасное, даже пляску смерти, исполненную трупами на стенах оссуария»3 — что не замедлило подтвердиться появлением концентрационного лагеря в Нойенгамме (где Женпелю суждено было умереть 1 января 1945 года). Надо отметить, что до недавнего времени молодые художники использовали для своих работ только трупы животных, законсервированные в формалине, а в отношении человека довольствовались простыми анатомическими муляжами.