Валерия Вербинина - Темное солнце

• Название: Темное солнце
• Автор: Валерия Вербинина
• Издательство: Олма-Пресс
• Жанр: Исторический детектив
• Год: 2003
• ISBN: 5-224-04060-4

В жизни всегда есть место детективу. Подтверждением тому служит второй роман из сериала В. Вербининой о суперагенте Российской империи баронессе Амалии Тамариной-Корф. Речь в нем пойдет о предках Амалии, живших в XV веке, но наделенных тем же даром попадать в немыслимые истории. Ее «молоденькая прабабка» Мадленка расследует подлое убийство собственного брата. На пути к разгадке ее подстерегают коварные крестоносцы, ей предстоит совершить дерзкий побег из темницы и полюбить... Впрочем, об этом вы узнаете, прочитав эту книгу…

---

Безумием ее объясняются и стрелы, которые она якобы нашла, и четки покойной настоятельницы, которые она будто бы узнала. В помрачении рассудка она убила самозванку — скорее всего бродяжку, видевшую расправу над спутниками Мадленки и захотевшую извлечь из своего знания выгоду.

И после того, как оная Мадленка избавилась от несчастной и в припадке ярости искромсала ей лицо -поступок явно больного человека, — явилась светлейшая княгиня, застав таким образом ее на месте преступления, и помешанная также с ней разделалась.

— Мы не виним тебя ни в чем, — рокотал епископ, отечески поглядывая на совершенно раздавленную девушку, — мы все помним об Эдите Безумной, которая нашла приют здесь, в замке, и которая тоже потеряла рассудок, когда нечестивые крестоносцы предали огню и мечу жителей Белого замка.

По лицам присутствующих, по тому, как оживились зрители, Мадленка поняла, что новая версия пришлась им весьма по вкусу.

— Нет, отче, — холодно уронила она, — уверяю вас, вы на ложном пути. Я не сумасшедшая; я виновата лишь в том, что не видела того, что могла видеть, и видела то, чего должна была не видеть никогда.

На это епископ отвечал, что ни один безумный еще не признавал себя безумным и что на основании только ее слов они не могут вынести своего решения. Мадленка, сознавая в глубине души, что он прав, замкнулась в себе и угрюмо покорилась судьбе.

Отныне ее пытались подловить на том, что она сумасшедшая. Два дня кряду ее мучили, задавая вопросы вроде: чем человек отличается от зверей, кто умнее, собака или дерево, и что светит ярче, свеча или солнце. На первый вопрос Мадленка сказала, как и положено, что у человека есть бессмертная душа. Епископ поднял ее на смех, заявив, что человек, кроме того, иначе выглядит, владеет речью и может осмысленно трудиться, не говоря уже о многом другом.

— Это смотря кто, — сухо сказала Мадленка, -есть ведь и такие, кто всю жизнь палец о палец не ударит, двух слов толком связать не может и лицом смахивает более на свинью, чем на подобие божье.

Вопрос о собаке и дереве поначалу поставил ее в тупик, но она скоро нашлась.

— Собака может помочиться на дерево, а дерево может свалиться на собаку и раздавить ее, — заявила она. — Для этого ума не надо.

Епископ посмеялся и сказал, что вопрос бессмысленный, поэтому ответа на него быть не может. С солнцем Мадленка тоже попала впросак: когда она, не задумываясь, ответила, что оно светит ярче свечи, ей заметили, что солнце создано богом, а свеча — человеком, и поэтому эти вещи нельзя сравнивать, так же как собаку и дерево.

— И все равно, — отрезала Мадленка, — ничто не убедит меня в том, что свеча может быть ярче солнца, даже когда оно скрыто тучами.

Но она чувствовала, что проигрывает, что недалек тот день, когда эти хитрые, зловредные люди вконец запутают ее, и мало-помалу приходила в отчаяние.

В четверг епископ Флориан куда-то уехал, и Мадленка была рада, что ей не надо никуда идти. Неожиданно к ней зашел Август, и при виде его Мадленка почувствовала, как остатки ее хорошего настроения мигом улетучились.

— Мне нечего тебе сказать, — заявила она ему.

— А мне есть что сказать тебе, — возразил он. — Или ты забыла, что я сделал для тебя?

— Сломал мне нос, — мрачно сказала Мадленка, все еще оплакивавшая свой курносый маленький носик.

— Нет. Я не об этом. Я же видел, как ты пыталась вытащить кинжал.

«Вот, начинается», — мрачно подумала Мадленка. Дед говаривал, что если уж вам напоминают о благодарности, значит, пришли содрать с вас три шкуры.

— Так зачем ты солгал им? — просто спросила она. — Мог бы не утруждаться.

Август глубоко вздохнул. Он волновался, но Мадленка не понимала, отчего это вдруг.

— Если бы я сказал им об этом снова, тебя бы уже ничто не спасло, пойми! — Он явно говорил искренне. — Я не думаю, что это сделала ты. Мне кажется, это могла сделать Эдита Безумная или кто-то еще…

Так найди его! — прошипела Мадленка ему в лицо. — Найди этого кого-то. Чего ты ждешь? Ведь это была твоя мать!

Она отошла от него и стала у окна. Снаружи ворковали голуби.

Ты не понимаешь, — промолвил он после тяжелой паузы. — Здесь, при дворе, никто не верит тебе. Все считают, что это сделала ты.

— Если язычники не верят в бога, это что же, значит, что его нет? — отрезала Мадленка. — А ведь их гораздо больше, чем придворных у князя Диковского.

— Эк куда тебя занесло, — устало промолвил Август. — Слишком много в тебе гордыни, вот что.

— Я мою гордыню никому не предлагаю. — Обернувшись к нему, Мадленка смотрела на него совершенно по-собачьи. — Все меня ненавидят, на меня клевещут, а у меня связаны руки. Хочешь меня пинать, так бей. Не ты первый, не ты последний.

— Я тебе не враг, — пробормотал Август, теряясь все больше и больше. — Не враг, понимаешь? А совсем наоборот.

До Мадленки не сразу дошло, каким тоном это сказано и что, в сущности, означают эти слова. Конечно, она всегда мечтала о том, как рыцарь, похожий на Тристана, будет признаваться ей в любви, а она станет внимать ему, как прекрасная Изольда (та тоже была рыжая, между прочим!), но обстоятельства, черт побери, были выбраны явно неподходящие, да и рыцарь — сопливый мальчишка — подкачал. Откровенно говоря, ее могли тронуть только признания единственного человека в мире, но Август, увы, не был этим человеком.

Ты мне в сердце запала, вот что, — объявил Август, ободренный ее молчанием. — Как заноза, понимаешь? Когда я тебя в Каменках увидел в твоем настоящем обличье.

Мадленка почувствовала, как у нее загорелись уши. «Ну да, и сразу же под юбку полез… Тоже мне, шляхтич! Даже Боэмунд не стал меня при всех унижать, — хотя и мог бы, с его-то нравом».

— Щека не болит? — сухо спросила она.

Август мучительно покраснел. Царапины на его лице еще не затянулись до конца.

— Я предлагаю тебе помощь, — сказал он, — а тебе бы только посмеяться надо мной. А что, если я всю правду судьям расскажу?

Это было мало того что по-детски, но еще и совсем некрасиво. Мадленка села в кресле, закинула ногу за ногу и расправила складки юбки на колене.

Тогда я горло себе перережу, — сказала она самым беспечным тоном. — Думаешь, я предпочту гнить заживо в монастырском подземелье? Я не заслужила этого, а на тебе грех будет висеть неискупимый. Вот так-то.

— Ты мне не веришь? — с горечью спросил он. — Не веришь, что я хочу тебя спасти? Я даже к дяде ходил за тебя хлопотать. — Мадленка ничего не ответила. — Если ты признаешь, что была не в себе, тебя заставят покаяться в обители, может, год, может, два, а затем я тебя заберу. И монахиням заплачу, конечно, чтобы они над тобой не измывались.

Мадленка содрогнулась. Мысль, что какие-то мерзкие старые монашки вроде этой выдры Евлалии — упокой господи ее душу! — могут еще над ней измываться, была ей невыносима. Где только она не побывала, и ни один человек не посмел оскорблять ее, даже сам великий комтур Конрад фон Эрлингер отнесся к ней уважительно. Ей было искренне жаль Августа; она видела, что он, по-видимому, искренне влюблен в нее и готов на все ради нее, но в то же время она презирала его за то, что он не верил ей, раз советовал отдаться на милость князя Диковского. В глубине души Изольда отвергла незадачливого Тристана.

— Мои родители не переживут такого позора, — сказала она просто.

— Но у тебя нет другого выхода, — напомнил ей Август.

«Есть, — подумала Мадленка. — Прирезать стражей, снова переодеться юношей и бежать под защиту крестоносцев». Если, конечно, они пожелают снова защитить ее. Вот это был большой вопрос.

— Я подумаю, — сказала она. — А ты пока ничего не предпринимай.

Август в нерешительности постоял на месте. Вообще-то он хотел спросить, как она к нему относится и питает ли хоть немного признательности; но Мадленка так поглядела на него, что он заторопился к двери.

Назавтра, в пятницу, тоже не было допроса, и Мадленка воспрянула духом. Она истово помолилась Богородице, чтобы та помогла ей вырваться из этой теснины, и начала вышивать некоего рыцаря с синими глазами, но потом, испугавшись того, что делает, уничтожила вышивание.

Аббат прислал ей слугу с напоминанием о том, что она не исповедовалась со времени своего прибытия в замок; и Мадленка, воздав должное мудрости одного советчика, предостерегшего ее от всех ловушек, в субботу исповедовалась ксендзу Домбровскому. Он попытался выведать у нее, не согрешила ли она ложью, но Мадленка в ответ только всхлипывала и жаловалась на жестокость людей, перед которыми она ни в чем не провинилась. Когда недовольный ксендз отпустил ей грехи, она чуть не расхохоталась, некстати вспомнив о том, что обозначало слово «исповедь» у крестоносцев. «Боже! Неужели я тоже исповедовалась!» — весело ужаснулась она.

В воскресенье она была у обедни и, так как в прошлый раз раздала бедным все деньги, какие привезла с собой, заняла у Августа несколько серебряных монет, чтобы не обидеть убогих, хотя их вид мог любого привести в содрогание. Там были безногие и покрытые пестрыми лишаями, совершенно дряхлые старики и слепые, увечные дети и грязные, оборванные женщины; несколько поодаль держались прокаженные, составлявшие особую группу.