Дэвид Герролд - Ярость мщения

• Название: Ярость мщения
• Автор: Дэвид Герролд
• Жанр: Научная Фантастика

Девид Герролд. Ярость мщения Издательства: Александр Корженевский, Армада-пресс, 2001 г. Твердый переплет Формат: 84x108/32 Переводчик: Петухов С. От издателя Третий роман из цикла американского фантаста Дэвида Герролда называется `Ярость мщения`. Что делать, если на вашу планету прибыли инопланетяне, мягко говоря, несовместимые с ее экологией? Ужаснуться? Впасть в отчаяние? Начать борьбу с иноземным агрессором? Однозначных решений быть не может, потому что нет однозначных ответов. Остается каждому заниматься своим делом: ученым – изучать, воинам – защищать...

---

Каким это обозначают словом? Проекция личности? Пусть даже и так. Учебник учебником, а здесь живой человек. Алек не мог позволить себе выказать свою слабость. Ни в коем случае. Поэтому в объятии сильных рук нуждался медведь. Поэтому я сидел и прижимал игрушку; к себе.

Холли и Томми были заняты сандвичами. Алеку никак не удавалось справиться со своим, но тем не менее он отказался от помощи Холли. Я взял у малыша развалившийся сандвич – он соглашался только на мою помощь – и, сложив половинки, плотно сжал их обеими руками. Сандвич с тунцом и салатом был очень неудобный, но вкусный. Я облизал пальцы. Лишь недавно тунец вернулся из разряда деликатесов в разряд обычных продуктов. Я пропустил этот момент. Инфляция имела не только дурную сторону. Алек смотрел на меня: «От тебя ожидают, что ты его только поправишь, но не съешь».

Сложив сандвич заново, на сей раз я исподтишка вытер руки о шорты. Заскочу на кухню и покормлю моего собственного медведя попозже.

Би-Джей тихонько считала.

– Семнадцать, – бормотала она как бы про себя. – Трех – в изолятор, четырнадцать – спать… Черт возьми. Ладно, Бетти-Джон, давай посчитаем, что тебе надо сделать до восьми. Купание – прямо сейчас. Пусть побултыхаются в ручье, а мы подпустим туда мыла. Понадобятся трусы, сандалии, рубашки, шорты и, конечно, бинты…

Вдруг закричала какая-то маленькая девочка. Она вскочила на стул и рукой показывала на дверь.

– О, это всего лишь старая Лентяйка, – улыбнулась Бетти-Джон. – Она не кусается.

Лентяйка была чесоточной, костлявой – все ребра налицо – старой желтой собакой с языком, свисавшим почти до земли. Казалось, она была собрана из случайных фрагментов разных собак: дурацкая ухмылка, узловатые суставы, вывернутые наружу лапы, большие коричневые глаза, бегающие туда-сюда в ожидании подачки или хотя бы дружеской ласки, и заплетающаяся Неуклюжая походка, глядя на которую оставалось только Удивляться, как она не наступает на собственные уши. Голова ее ныряла и моталась, словно держалась на одной нитке. Доктор Франкенштейн, должно быть, начинал свои эксперименты на четвероногих тварях.

Маленькая девочка уже билась чуть ли не в истерике, большинство других детей тоже встревожились, по-видимому думая: «Правильно ли она делает? Не завизжать ли и нам тоже?» Лентяйка вывалила язык, повращала глазами и вразвалку затрусила по комнате. Девочка завизжала.

Би-Джей схватила ее на руки.

– Лентяйка хорошая. Это просто собака.

– Собака! – крикнула девочка. – Собака!

Ага, все верно: ребенок не видит в собаке дружественное существо. Собаки – большие, злобные, они могут укусить тебя и утащить твою еду. Готов спорить: я знаю, что пришлось пережить этой девочке.

– Она не обидит тебя.

– Я ее прогоню, Би-Джей. – Это была Маленькая Айви.

– Нет! Лентяйка тоже член Семьи. Здесь мы все друзья. Мы с Пэтти поедим в задней комнате, а Лентяйка познакомится с новыми друзьями. – Не переставая говорить, она двинулась с места. – Пошли, Пэтти.

– Нет! Я не хочу уходить.

– Тогда мы останемся здесь. – Нет!

– Ну, чего же ты тогда хочешь?

– Пусть она уходит!

– Гм. – Бетти-Джон была непреклонна. – Нет, милая. Лентяйка – член нашей Семьи. Она не обидит тебя – так же как не обижу я, или старый уродина Джим, или кто-нибудь еще. У нас нельзя выгонять кого-нибудь. Мы этого никогда не сделаем – точно так же, как никогда не прогоним тебя.

Девочка как-то странно посмотрела на нее.

– Ты хочешь доесть свой завтрак? – Бетти-Джон оставалась непреклонной.

Девочка кивнула.

– Здесь? – Угу.

– Если я пообещаю, что Лентяйка тебя не тронет, ты будешь сидеть спокойно?

– Ла… дно…

Лентяйка кружила по комнате, обнюхивала и облизывала осторожно протянутые руки, благодарно принимая ласку. По пути она инспектировала пол, слизывая случайные крошки. Правило под номером К-9: все, что упало, по закону принадлежит мне. Она даже ухитрялась жевать с закрытым ртом; для собаки у нее были исключительные манеры. Она даже подошла и познакомилась с мишкой.

Алек напрягся и, когда собака облизывала его медведя – на самом деле из-за крошечного кусочка тунца, прилипшего к нему, – смотрел на нее с подозрением.

– Он укусит? – Для Алека любая собака была «он», а любая кошка наверняка «она».

– Нет, – сказал я, – она только пробует его на вкус. Мне кажется, она любит медведей.

– А сейчас он его не укусит?

– Нет. Эта собака не кусается. Он… она только облизывает. Вот так. – Я нагнулся и лизнул его в щеку. – М-м-м, вкусно. Суп.

Алек хихикнул и утерся ладошкой. Холли удивленно встрепенулась.

– Эй, он смеется! Я повернулся к ней: – Что же здесь удивительного?

– Он и говорил мало. И никогда не смеялся.

– Даже когда его щекотали? – серьезно поинтересовался я.

Она запрокинула голову и недоверчиво уставилась на меня.

– Ты что, можешь нас пощекотать?

– Могу.

– Но ведь щекотаться нельзя.

– Кто это сказал? – Э… Я.

– Что ж, давай проверим…

Оказалось, что Холли боится щекотки. И Алек тоже. И даже Томми, слегка. Кроме того, они могли даже посмеяться при этом, правда немножко. Мишка и тот чуточку повеселел, по крайней мере, для существа без головы он выглядел намного лучше.

Странный больной (он пришел из Сиракуз)
Неравномерно сох и опухал, как флюс.
Так усох его конец,
Что исчез он наконец,
Зато мошонка раздулась размером с арбуз.

31 ТОРГ

Еще никто никогда не умирал дурной смертью. Просто их рабочий день заканчивался, не так ли?

Соломон Краткий.

Следующий этап – торг – казалось, никогда не закончится.

Но торговался не я, а все остальные. Я решил, что не буду в этом участвовать.

Я был слишком горд.

Все это напоминало сцены из фильмов, где убийца собирается застрелить кого-нибудь, а жертва умоляет о пощаде, но потом все равно получает пулю. Все, чего ей удается добиться, – это потерять достоинство.

А я этого не хотел.

Я твердо решил, что не буду ни умолять, ни просить, ни пытаться договориться. Хотя не исключено, что именно это и было целью процесса: я достигну такого состояния, когда стремление выжить станет настолько неважным, что я перестану думать о нем. Что ж, если так, то я – на правильном пути.

Но умолять я не собирался. Только не после того, через что я уже прошел. Прошу прощения. Только не я.

Вместо этого я сидел и слушал.

Остальные курсанты торговались.

Довод первый: человеческая жизнь будет израсходована зря.

Реакция Формана: – Согласен. Да, человек попусту лишится жизни, с этим я не спорю. Но именно это и подразумевал данный процесс с самого начала.

– Каждая человеческая жизнь бесценна.

– Разве? До эпидемий на планете жило десять с половиной миллиардов людей. По самым оптимистичным оценкам, осталось три, и спад продолжается. Но даже если на Земле всего три миллиарда людей, не имеет значения, будет их на одного больше или на одного меньше. Все мы рано или поздно умрем. Какая разница, когда это произойдет – сегодня или на следующей неделе?

И так далее.

Довод второй: это жестокая и неестественная смерть.

Ответ Формана: – Неестественная? Статистика говорит об обратном. Смерть от огнестрельного оружия, к несчастью, очень естественна. Жестокая? Сомневаюсь. Она моментальна. И безболезненна. Я могу допустить, что разбрызгать мозги Джима по стенке неопрятно, но жестоко и необычно? Нет.

Довод третий: для успешной тренировки в этом нет Необходимости. Форман: – Вы – дипломированный специалист по модулирующей тренировке?

– Нет.

– А я – да. Копия моего диплома – на экране. Я буду решать, что необходимо для успеха тренировки. У вас здесь нет права голоса.

Довод четвертый: разве нет другого способа достичь того же результата?

– Нет.

Довод пятый: чего вы от нас добиваетесь, что нам нужно сказать или сделать, чтобы предотвратить насилие?

– Ничего. Я абсолютно ничего не добиваюсь. Вам не надо ничего делать. Ничего особенного не должно случиться. Но, может быть, вам будет интересно узнать истинный смысл вашей просьбы? Совершенно очевидно, что вам кажется, будто наше общение имеет целью вынудить кого-то сделать что-то.

Если вы действительно так думаете, тогда все неизбежно сводится к тривиальной угрозе: вот, мол, у меня пистолет, и я выстрелю, если кто-то чего-то не сделает! Вы думаете, что это сейчас и происходит? Ошибаетесь, Меня не интересует, что сделает или скажет Маккарти или кто-то еще. Процесс будет продолжаться, пока Маккарти не умрет, независимо от этого. Однако обратите внимание: все вы настолько увязли в состоянии, которой называется «торговлей», что будете говорить все, что угодно, и делать все, что угодно, только бы добиться своего. Жить – правильно. А умирать – неправильно. Вы настолько крепко держитесь за эту парадигму, что вынуждены торговаться, уговаривать, просить, льстить, умолять, вымогать, требовать, протестовать – вы пойдете на все, чего от вас потребуют, только бы остаться в живых. – При последних словах Форман повернулся ко мне. – Совершенно очевидно, что Маккарти выбрал тактику стоического молчания. Так называемое пассивно-агрессивное поведение. Это тоже одна из форм торговли, ибо он думает, что таким поведением можно заставить меня сделать то, что будет больше соответствовать его стремлению выжить. – Какое-то время Форман внимательно смотрел на меня, потом объявил на весь зал: – Но я так не думаю.