Дэвид Герролд - Сезон бойни

• Название: Сезон бойни
• Автор: Дэвид Герролд
• Жанр: Научная Фантастика

Дэвид Герролд Сезон бойни A Season to Slaughter Издательства: Армада-пресс, Александр Корженевский, 2001 г. Твердый переплет, 352 стр. ISBN 5-87917-110-8, 5-309-00142-5, 0-553-28976-4 Тираж: 7000 экз. Формат: 84x108/32 Переводчик: С. Петухов От издателя «Сезон бойни» – четвертый роман из популярного цикла «Война с Хторром», принадлежащего перу американца Дэвида Герролда. Что делать, если на вашу планету прибыли инопланетяне, мягко говоря несовместимые с ее экологией? Ужаснуться? Впасть в отчаяние? Начать борьбу с иноземным агрессором? Однозначных решений быть не может, потому что нет однозначных ответов. Остается каждому заниматься своим делом: ученым – изучать, воинам – защищать...

---

И если вы, одноклеточная амеба, сумеете как-то, самым невероятным способом, представить себе существование более развитых созданий, чем вы сами, то сможете ли сделать еще более невероятный скачок к пониманию взаимоотношений между этими существами? Представляя себе отдельное существо, можно ли представить семью? Племя? Акционерное общество? Город? Можно ли вообразить государство с общими целями? И наконец, сможете ли вы сделать самый большой скачок и понять процессы, происходящие в мире? Сможете ли?

Может ли амеба понять человека?

Может ли человек понять природу Хторра?

Амеба, по крайней мере, имеет хорошее оправдание – она вообще не может понимать. Беда же человека в том, что он не в состоянии понимать за определенными пределами.

Иногда, во сне, меня посещали видения – как что-то большое и безмолвное двигается в ночи, громадная фигура, больше рыбы-энтерпрайз, поднимается из глубин сна. Я ощущал ее, как стену, как гору, как прилив сущего, она поднимала меня на своем гребне.

Иногда, во сне, я слышал ее призыв – одинокий звук, глубокий и страшный, приглушенный вопль отчаяния Он звучал жалобно, словно огромный гонг резонировал на дне бездны подсознательного. Его печаль была всепроникающей, от нее нельзя было скрыться.

Я пытался обернуться и посмотреть, что там позади Ощущение было такое, что там скрывается лицо, или голос, или человек, которого я знаю, но, сколько я ни оглядывался, это пряталось за пологом сна.

Иногда ощущение становилось сексуальным – горя-чее, скользкое, влажное объятие, окутывающее меня целиком, словно все мое тело глубоко погружалось в матку чего-то родного.

Иногда я слышал, как меня окликали по имени откуда-то издалека. А иногда я знал – внезапно как будто расправлялся миллионократно, и в мозгу фейерверком взрывалось понимание. В это наикратчайшее, раскаленное добела мгновение я не только понимал огромность мысли, охватившей меня. Я становился существом, способным творить и владеть грандиозным. Я тянулся к нему, но, прежде чем пальцы смыкались вокруг него, я просыпался, весь в поту и дрожащий – и это нервирующее своей незавершенностью ощущение продолжало мучить меня сутки и недели; мой сон нарушался, а тело болело от желания, удовлетворить которое не было никакой возможности.

Иногда ощущение было такое, словно меня окутывал влажный туман моего собственного разума, по-прежнему отравленного похмельным восторгом от пережитых ярких галлюцинаций. Или, возможно, мозг просто покрывался испариной, и это была более мягкая форма галлюциногенной лихорадки.

Иногда я ощущал себя червем. Как червь видел, слышал и чувствовал всем своим телом – все сразу. От этого я подергивался. Чесались те места, которых я не мог почесать. Возникал голод на те вещи, которых я не мог попробовать, которых не знал. Безнадежно отчаявшийся, как подросток, мечтающий познать тайну совокупления, я испытывал чувство, намного более глубокое, намного превосходящее это простейшее стремление, о котором человек по-прежнему ничего толком не знает.

Иногда я сидел в одиночестве и нянчил в себе это потрясающее влечение, нащупывая более совершенные отношения, чем грезились раньше. А иногда я был уверен, что сошел с ума, и сумасшествие пожрало меня, а то, что осталось, бредет вниз по глухому коридору навязчивой идеи.

Иногда я чувствовал себя распоротым.

Мне хотелось рассказать кому-нибудь, что именно я чувствую, но еще сильнее я ощущал необходимость держать язык за зубами. Предполагалось, что мне доверено открытие. Но если то, что я открыл, было настолько пугающим, что ставило под сомнение мою способность выполнить свое предназначение, то я не осмеливался сообщить об этом. Я не мог позволить им остановить меня. Только не сейчас.

Итак, я хранил молчание и странные сны про себя. И гадал, что же такое безуспешно пыталось поведать мое подсознание.

Так являются эти бездумные слизни детенышами червей или нет? У меня никак не складывалась цельная картина. Я не мог найти логику. Меня глодала мысль, что здесь кроется что-то страшно важное. Я не находил себе места, уверенный, что должен это видеть, но никак не могу. На руках была половина головоломки – и ничего, чтобы приставить к ней. Как я ни вглядывался, ничего разглядеть не удавалось.

Мне показалось, что Зигель что-то говорит.

– А? Что? Прости.

– Я спросил, о чем вы задумались?

– О, э… так, о ерунде. – Я быстро нашелся: – Просто я думал, что мы, по всей видимости, близки к тому, чтобы отхватить за эту штуку одну из умопомрачительных премий.

– Разве это ерунда? – удивился Зигель. Я ухватился за тему: – На что ты собираешься потратить свою долю?

– Придумаю что-нибудь. Например, куплю чашку кофе и буду просто сидеть и целый день его нюхать.

– Кофе? – спросила Уиллиг. – А что такое кофе?

– Это похоже на коричневую бурду, только пе так противно.

– Я помню кофе. – Но я тут же пожалел об этом. Слишком отчетливо вспомнился горячий ароматный запах. – О господи! Я могу убить за чашку настоящего кофе. Даже растворимого.

– Я тоже, – согласился Зигель.

Рейли пробормотал сверху нечто малоинтеллигентное, но это тоже звучало как согласие.

– Интересно, на какую низость вы способны ради чашки кофе? – поинтересовалась Уиллиг.

– Мы фантазируем, или у вас есть кто-то на примете?

– Данненфелзер.

– Шутите!

– Он заправляет личным буфетом генерала Уэйн-райта.

– Предложите мне свежую клубнику и копченого лосося из Новой Шотландии, и я подумаю, не согласиться ли… – начал я, но, содрогнувшись, оборвал себя. – Нет, забудьте, что я сказал. Если я когда-нибудь дойду до такого отчаяния, то приказываю вогнать мне пулю в мозги, ибо пользы человечеству уже не принесу.

– Соблаговолите оформить это письменно.

– Не надо так спешить.

– Эй, это правда, насчет Данненфелзера? Отчего таким отбросам всегда достается самый большой кусок пирога?

– Потому что хорошие люди слишком уважают себя, чтобы обманывать товарищей, – пояснил я.

– Ах да, я и забыл. Спасибо за напоминание.

– Всегда к твоим услугам.

– Капитан! – Да?

– Я насчет гнезда – это действительно важно?

– Думаю, что да. Думаю, это – то, как они попали сюда.

Согласно документам, первая волна эпидемий унесла по меньшей мере три миллиарда человеческих жизней. Точную цифру мы никогда не узнаем.

Также следует отметить, что вторичные и третичные волны заболеваний в совокупности с множеством эффектов, сопутствующих массовой смертности, вызовут еще два миллиарда смертей. Численность выжившего человечества в конечном итоге может стабилизироваться на уровне трех с половиной миллиардов. Любые другие прогнозы представляются нам ненадежными, «Красная книга» (Выпуск 22. 19А)

19 СЕМЕНА И ЯЙЦА

Третий глаз не нуждается в контактной линзе.

Соломон Краткий

На минуту воцарилось молчание. Наконец Зигель тихо попросил: – Объясните, босс.

– Насчет деталей полной уверенности у меня нет, – сказал я, – но могу поспорить на усохшие яички Рэнди Данненфелзера, что вся эта штука – своего рода матка-инкубатор. Мы никогда не видели ни космических кораблей, ни каких-либо свидетельств их прилета – ни очевидцев, ни следов посадки. Вообще ничего. Мы не могли понять, откуда они взялись, верно? Все ломали голову над одним тем же вопросом: как началось заражение?

– Они сбросили споры из космоса, – сказал Зигель. – Так говорит доктор Зимф.

– И да и нет. Беда этой теории заключается в том, что она неправдоподобна. Мы пытались моделировать заброску семян из космоса. Если пакет был слишком мал, он сгорал при входе в плотные слои атмосферы. Даже при хорошей изоляции он все равно сгорит, только времени на это уйдет чуть больше. А чтобы благополучно достигнуть Земли, он должен иметь такие размеры, что обязательно останется кратер. В сотнях испытаний – и настоящих и виртуальных – погибали все семена, кроме самых простейших, и все яйцеклетки. Перегрузки были чрезмерными, удар – слишком сильным. Денверские лаборатории бились над этим три года, прежде чем махнули рукой и занялись более насущными делами. Понимаешь, проблема заключается в следующем. Предположим, что ты задался целью хторроформировать какую-нибудь планету. Позаботиться о благополучном приземлении каждого растения и животного в отдельности ты не можешь, это займет слишком много времени. Ты должен думать о главной цели. Следовательно, твоя задача – доставить туда генофонд твоей экологии, правильно?

– Правильно, наверное.

– Отлично. Мы с тобой люди, поэтому оперируем понятиями семян и яйцеклеток. Но хторране не обязаны думать так же. Поэтому давай думать о генетическом коде, как таковом. По сути, только в нем ты и заинтересован. Ты можешь извлечь голый код из клетки и хранить его в метавирусной цепочке. Итак, теперь ты имеешь исходную информацию, но как доставить код на поверхность планеты? Можно сбросить пакет, который выдержит температуру спуска и даже удар при приземлении. Но и в этом случае тебе необходима какая-нибудь среда, в которой код может порождать живые существа; таким образом, ты снова возвращаешься к семенам и яйцеклеткам, правильно? Видишь ли, главная проблема с семенами и яйцеклетками – особенно яйцеклетками – заключается в том, что чем сложнее устроено взрослое существо, тем нежнее его яйцеклетка и тем больше питательных веществ необходимо ей для развития, не говоря уже о проблеме с питанием молоди. Все то, что ты можешь придумать для обеспечения сохранности яйца и питания вылупившейся из него молоди, будь то естественные или технические средства, окажется еще более сложным и менее устойчивым, чем сам организм, ради которого все и затеяно.