Лев Гурский - Игра в гестапо

• Название: Игра в гестапо
• Автор: Лев Гурский
• Жанр: Иронический детектив

Скромный фармацевт Дмитрий Олегович Курочкин – убежденный домосед, потому что знает о своей клинической невезучести: стоит ему выйти из дому, как он обязательно впутается случайно то в кровавую разборку из-за безобидного на первый взгляд чемоданчика, то в нелепую историю с похищенными драгоценностями, то в кошмарное покушение на заезжую знаменитость… Роман состоит из трех повестей – «Яблоко раздора», «Игра в гестапо» и «Мертвый индеец», – объединенных одним главным героем.

---

Дмитрий Олегович вновь прислушался. Тихо. Похоже, немецко-фашистская галлюцинация, проплутав по извилинам его помраченного мозга, вернулась туда, откуда пришла. Как правило, в качестве видений больным являлись всевозможные животные, чудовища, фантастические гибриды – слона с чайником, дерева с плитой, откупоренной бутылки с санитаром… Интересно, откуда Курочкин подхватил именно гитлеровца? Из «Семнадцати мгновений весны»? «Очень любопытный случай, – подумал Дмитрий Олегович, все больше проникаясь мыслью о временном помрачении. – Телевидение как сопутствующий фактор галлюциноза. Надо бы подкинуть темку знакомым наркологам…»

Дальнейшие размышления на профессиональную тему были прерваны оглушительным стуком: кто-то забарабанил чем-то металлическим прямо по куполу курочкинского тайника. Ощущение было такое, словно бы стучали непосредственно по голове.

– Ку-ку! – раздалось снаружи. – Киндерсюрприз! Снесла курица яйко, абер не простое, а золотое. Гросфатер бил – не разбил, гросмутер била – не разбила… – Каждая фраза сопровождалась металлическим ударом. – Побежали они в гестапо…

Удар, последовавший за словом «гестапо», стал для Курочкина решающим. У него окончательно пропала охота к рассуждениям о мнимых восприятиях. Ни один бред, даже самый разветвленный, не мог бы сопровождаться таким металлическим грохотом. Слуховые иллюзии, как правило, тише и скромнее: тук-тук, но не ба-бах! Следовательно, это не бред.

Сделав столь глубокое умозаключение, Дмитрий Олегович моментально взвился с места, опрокидывая куда-то вбок железный каркас своего недолгого убежища. Ага! Сам оккупант, похоже, не ожидал, что из металлического яйца жертва вырвется с такой скоростью, и теперь пожинал плоды своего оккупантского легкомыслия. Звон и скрежет ржавого железа смешались с громким ойканьем: очевидно, бывшую галлюцинацию крепко зацепило по ноге.

«Вот тебе и киндерсюрприз! – мстительно подумал на бегу Курочкин, чувствуя себя едва ли не партизаном, подорвавшим вражеский состав. – Получай, фашист, гранату!»

Слыша за спиной сдавленную ругань сразу на двух языках, Дмитрий Олегович понесся в обратном направлении, в сторону спасительного выхода из подвала. Перед ним вновь промелькнули пачки журналов, битый кирпич, бутылки из-под «Пепси», картонные ящики, шкаф, проволочное заграждение панцирной сетки, вешалка, прут арматуры…

Курочкина предали его же шлепанцы.

В ту секунду, когда до двери оказалось рукой подать, один тапок внезапно соскочил с левой ноги и умчался влево. Дмитрий Олегович моментально потерял темп и, как аист, запрыгал на одной ноге. В принципе добежать ничего не стоило и так, однако страх предстать перед лицом супруги в одном тапочке затмил все остальные опасения. Валентина любила допросы с пристрастием, многочасовые и дотошные. Стоило ей заподозрить, что Курочкин расстался с частью туалета при отягчающих обстоятельствах – и судьба потенциального изменника была бы крайне незавидна. В прошлом году, когда Дмитрий Олегович имел неосторожность потерять носовой платок, Валентина раскрутила целое дело о подкопе под семейные устои и, будь ее воля, профилактически придушила бы слегка мужа по примеру венецианского мавра. Исчезнувший шлепанец в семейном УК потянул бы лет на десять без права переписки. Курочкин припомнил прокурорский взгляд жены, содрогнулся и бросился ловить сбежавшую обувь. Фашист, подраненный железным яйцом, кряхтел и ругался еще где-то в отдалении, так что Дмитрий Олегович вообразил, что все-таки успеет спасти тапок и спастись самому.

Однако из двух зайцев сумел отловить лишь одного.

– …Вас ист дас?

Фигура в черном мундире, сапогах и фуражке с мертвой головой неожиданно обнаружилась не сзади, но впереди.

– Бежать? – ухмыльнулась фигура и отвесила Курочкину легкую зуботычину. – Это есть нихт гут.

Зуботычина окончательно отрезвила Дмитрия Олеговича: галлюцинации, как правило, не распускают руки.

– Я… Их бин… – промямлил Курочкин. Его смущало лишь волшебное перемещение фашиста в пространстве подвала. Но и этому тут же нашлось разумное объяснение.

– Не выпускай его, падлу! – раздалось сзади. – Хальт ему по башке!

Фигура легонько ткнула в живот Курочкина пальцем в черной перчатке и приказала:

– Стоять.

Курочкин понял, что пропал. Фашистов оказалось двое.

3

В детстве Дмитрий Олегович прочитал довольно много книжек и посмотрел немало фильмов про Великую Отечественную войну, а потому более-менее представлял себе, как должен себя вести партизан на допросе. Стоять прямо, презрительно ухмыляться в лицо врагу и, если повезет, плюнуть. Ну, и, разумеется, ни за что не выдавать военную тайну.

Все эти полезные знания Курочкину теперь ничуть не помогали. Например, стоять прямо у такой каменной и шершавой стены было и тоскливо, и неудобно. Ухмыляться каким-либо образом Дмитрию Олеговичу казалось неловко, а плюнуть в лицо человека, пусть и оккупанта, он никак не мог себя заставить. Кроме того, наверняка он бы не доплюнул или не попал, и это было бы еще хуже, потому что выглядело бы не героически, а глупо.

Совсем плохо обстояло дело с тайной.

Как ни старался Курочкин вспомнить, знает ли он расположение какой-нибудь военной базы или партизанского отряда, чтобы честно держать свое знание в тайне, ничего в голову ему не приходило. Да и оккупанты пока не спешили приступать к допросу, лениво переговариваясь о чем-то о своем, страшноватом и непонятном.

– Как ты думаешь, он зачтет нам его? – спрашивал второй из фашистов, искоса поглядывая на партизана Курочкина.

– Должен засчитать, – задумчиво отвечал первый, массируя раненую ногу. Оболочка металлического яйца нанесла врагу некоторый урон в живой силе, но, как выяснилось, незначительный. Зато и фашист расплатился с Дмитрием Олеговичем за урон не пулей из парабеллума (или какой там у него был пистолет?), а всего лишь краткой оплеухой. Оплеуха, как и предыдущая зуботычина, уверили Дмитрия Олеговича в том, что к миру бредовых видений, духов, теней и призраков ни тот ни другой из фашистов отношения не имеют. И этот факт, доставив абстрактное удовлетворение Курочкину-медику и Курочкину-материалисту, Курочкина-жертву не очень-то обрадовал. Когда человека прислоняют к стенке, ему куда приятнее считать, будто все это происходит в страшном сне, но не в реальности.

– А это тот? – вдруг усомнился фашист номер два.

– Ясное дело, тот, – пожал плечами легкораненый оккупант. – А кому здесь быть, как не ему? Все сходится…

– М-м… – разлепил непослушные губы партизан Курочкин. – Их бин… Я есть… Я не тот…

– Умолкни, папаша, – посоветовал Дмитрию Олеговичу оккупант номер один. – Попался – так молчи. Заговоришь, когда будет надо.

Последнее прозвучало весьма зловеще.

– Я не тот, – упрямо повторил Курочкин, сообразив, что в этом его единственный шанс на спасение из ужасного подвала. – Их бин другой…

Легкораненый фашист, прихрамывая, подошел поближе и отвесил Курочкину еще одну оккупантскую оплеуху. Партизаны Леня Голиков или Марат Казей из школьного детства Дмитрия Олеговича наверняка бы не упустили возможности плюнуть в лицо гитлеровца и попасть. Дмитрий Олегович зажмурился, героически плюнул и, естественно, промахнулся.

– Плюется, – удовлетворенно заметил первый из фашистов. – И возражает… Наш кадр. Мы попали в точку. Цум тойфель.

Тем не менее второй фашист еще колебался.

– А вдруг ошибка? – с некоторым сомнением в голосе проговорил он. – Помнишь, как мы пролетели с тем электриком? Сколько провода извели – и все впустую.

– Ну почему же впустую? – не согласился первый. – Мы честно отработали вариант нумер айне. Отрицательный результат – тоже результат…

Слушая эту жуткую беседу, Курочкин все больше проникался уверенностью, что угодил в лапы молодых садистов. Валентина иногда перед сном любила рассказывать мужу всякие криминальные новости, вычитанные из газеты «Московский листок». По валентининым рассказам выходило, что из трех москвичей двое – кандидаты в извращенцы. После таких веселеньких историй на ночь глядя Дмитрий Олегович впадал в оцепенение и с превеликим трудом возвращал себя к жизни для исполнения супружеского долга. Справедливости ради заметим, что пока ему это удавалось: неисполнение долга породило бы у Валентины столь кошмарные подозрения, что обычным допросом он бы не отделался. Приходилось напрягаться…

– И все же, – не отставал второй фашист, все внимательнее разглядывая Курочкина. – Что, если это действительно другой?

– О, майн готт! – не без раздражения отозвался первый оккупант. Даже перестал массировать раненую ногу. – Твоя мнительность доведет тебя когда-нибудь до психушки…

Мысленно Дмитрий Олегович тотчас же согласился с этими словами, даже без «когда-нибудь». Валентинина статистика не обманула: из трех присутствующих здесь граждан одним был сам Курочкин, а двое других и впрямь смахивали на извращенцев.