Томазо Гросси - Марко Висконти

• Название: Марко Висконти
• Автор: Томазо Гросси
• Жанр: Историческая проза

В романе воссоздана борьба за Ламбардию между сторонниками папы и императора. Главный герой романа — кондотьер Марко Висконти, гибнущий от рук противников

---

— Джанматтео, — крикнул он (так звали пастуха), — почему такой шум в Лимонте — кажется, того и гляди, земля провалится?

— Мессер! Мессер! — отвечал, запыхавшись, пастух. — Скорее, скорее! Кроме вас, никто не сможет их спасти. Скорее! Монастырское подворье захвачено, и началось бог знает что. Прокуратора и его людей хотят прикончить. Бегите, умоляю вас.

Услыхав это, священник и в самом деле пустился бегом.

Не успел его коричневый капюшон показаться на площади, как все закричали:

— Священник пришел! Священник пришел!

Люди бросились к нему навстречу и стали просить, как о чем-то само собой разумеющемся, побыстрее исповедать Пелагруа и его подручных, дабы они могли убить их без промедления. Чтобы отговорить безумцев от столь жестокого намерения, священнику пришлось использовать весь авторитет своего сана, всю любовь односельчан, которую он снискал за свою долгую, посвященную им жизнь, всю славу, которую принесли ему недавние испытания и ореол перенесенных преследований.

Успокоению кипевших страстей в немалой степени способствовало и распространившееся в толпе известие о том, что прибыл Лупо и что он готов сразиться за свою деревню против монастырского наемника. Пока толпа теснилась вокруг сына сокольничего, который просил и уговаривал односельчан отказаться от кровопролития, успокоиться и положиться на него, священник вошел в дом прокуратора, утихомирил и выпроводил тех, кто еще буйствовал. Наведя порядок в главном дворе, он перешел во внутренний дворик и тут начал напряженно прислушиваться — ему показалось, что наверху кто-то плачет. Поднявшись по деревянной лестнице, он обнаружил запертую дверь, прислушался и, заглянув в замочную скважину, увидел в углу съежившуюся женщину с падающими на плечи растрепанными волосами. Она крепко прижимала к груди ребенка, пытаясь заглушить его плач. Священник сразу же узнал жену Пелагруа и осторожно постучался, говоря:

— Это я, священник, отворите! Все уладилось!

Бедная мать вздрогнула от неожиданности, испугавшись стука и раздавшегося рядом голоса. На мгновение она отняла ладонь от губ ребенка, и тот залился долгим истошным плачем. Но священник продолжал повторять: «Не бойтесь, это я, все хорошо», и женщина, отодвинув огромный засов, открыла дверь и предстала с малюткой на руках перед своим освободителем.

— О, сам господь вас послал! — проговорила бедняжка, дрожа и запинаясь. — Да вознаградит вас за меня бог, то есть не за меня, а за этого ангелочка, которого я держу на руках.

Произнеся эти слова, она схватила священника за полу его одеяния, целуя и орошая ее слезами радости и благодарности.

— А что мой муж? — спросила она затем тревожно и испуганно.

— Он в безопасности, — отвечал священник. — Но вам не стоит пока показываться людям. Вы пройдете вот здесь. — С этими словами он указал ей на потайную дверь в стене слева, которая выходила в сторону гор. — Идите по тропинке к замку и от моего имени попросите графа приютить вас хотя бы на одну ночь.

— Но разве он захочет, чтобы…

— Тогда обратитесь к Эрмелинде и скажите ей… Впрочем, не нужно ничего говорить: и так видно, что вы нуждаетесь в помощи, и графиня не откажет вам в приюте. Я в этом уверен. Идите же, и да поможет вам бог.

Женщина скрылась за потайной дверью, а священник, вернувшись на площадь, где люди по-прежнему толпились вокруг сына сокольничего, воскликнул громким голосом:

— Слушайте! Если вы хотите, чтобы все было правильно и законно, чтобы потом ни наместник, ни адвокаты, которым известно уловок больше, чем у вас волос на голове, не могли ни к чему придраться, то теперь следует ударить в малиолу и созвать сходку, чтобы назначить вашим защитником этого славного юношу, которого послал вам бог.

И через минуту на галерее над папертью появился деревенский пономарь и принялся бить молоточком по бронзовой пластине, вставленной в квадратную раму, то выбивая мелодию, то останавливаясь. Таким способом созывалось аренго, или народное собрание, а инструмент, по которому бил пономарь, назывался малиолой или маллиолой: от слова «маллеус» — ударный молоточек или, что более вероятно, от слова «маллум», означавшего сход, вече, собрание, созываемое этим своеобразным набатом.

Вскоре собрался народ, обсудили кандидатуру Лупо, и, как легко догадаться, он был единогласно провозглашен защитником жителей Лимонты.

Но между тем прошло уже порядочно времени, лимонтцев отвлекли новые заботы, прежняя ярость и жажда мщения угасли, и воспоминание о пролитой крови вызывало страх и смущение. Каждому хотелось поскорее уйти из этого ужасного места, от ненужных свидетелей и, скрывшись в тишине и уюте своего дома, постараться забыть о своем участии в преступлении, за которое, как всем теперь стало ясно, им придется расплачиваться. Понурые, словно псы с поджатыми хвостами, лимонтцы мрачно разошлись в разные стороны: кто пошел вверх на гору, кто вниз к ее подножию, толпа поредела, и вскоре повсюду воцарились тишина и спокойствие.

Пелагруа все же побоялся остаться в деревне, чувствуя, что здесь земля горит у него под ногами. Спустившись на берег и отыскав какую-то лодчонку, он сел в нее вместе с немногими стражниками и теми своими домочадцами, которые избежали гибели во время бунта. Жену он ждать не стал, так как знал, что она с ребенком нашла убежище в замке графа. Отчалив от берега, он оглянулся в сторону Лимонты и принялся осыпать ее проклятиями, обещая вскоре вернуться с подкреплением от аббата и жестоко ей отомстить.

Но когда аббат узнал о случившемся, он обрушил свой гнев на самого прокуратора и, послав ему в Варенну, где тот скрывался, гневное письмо, не только не захотел вернуть его на прежнее место, но и пообещал наказать за трусливое бегство от кучки мужиков.

Что же касается несчастных лимонтцев, то нельзя сказать, чтобы аббат не жаждал с ними расправиться, но и великим мира сего не всегда удается сделать то, что им хочется. В те бурные времена у аббата было слишком много других хлопот, и он не смог сразу собрать необходимые силы. А потому, сделав вид, будто ничего не случилось, и предоставив делу идти своим чередом, он стал ожидать приговора, который должен был быть вынесен в Беллано. Он не сомневался, что суд выдаст ему горцев связанными по рукам и ногам, а потому откладывал кару до более удобного случая.

Лупо тут же поспешил в замок графа Ольдрадо, где он родился и где его с нетерпением ждали не только родные, но и все остальные его обитатели. Еще раньше, чем он сам добрался до замка, туда дошли вести о его появлении в Лимонте и о его стараниях утишить страсти, охватившие деревню. Никто, однако, не вышел ему навстречу, хотя многим очень хотелось это сделать. Дело в том, что граф, едва заслышав доносившийся из Лимонты гул, приказал немедленно запереть ворота и опустить решетки, словно замку грозила осада. Даже когда все уже было кончено, он никому не разрешал выходить из замка, и никакими силами его нельзя было переубедить. Но страх его был напрасен: хотя он уже больше не пользовался в округе таким почтением, как его предки, все же уважение к его имени было настолько велико, что никто никогда не посмел бы сказать ему ни одного дерзкого слова.

Едва сына сокольничего впустили в ворота, обитатели замка встретили его с ликованием, которое невозможно описать.

Вот уже пять лет он не наведывался в эти места, и теперь отец с матерью не могли на него наглядеться, а все вокруг расспрашивали, как он живет, и осыпали его благословениями.

В глубине души граф Ольдрадо был рад, что бедным поселянам удалось найти человека, готового выступить на их защиту и способного доказать их правоту, сразившись с монастырским наемником. В любое другое время он не стал бы выказывать особой радости, чтобы кто-нибудь не подумал, что он хочет поссориться с таким могущественным сеньором, каким был тогда аббат; но сейчас эти горцы, только что свершившие свое правосудие, тоже оказались могущественной силой, еще более явной и действенной, а главное — более близкой, чем аббат, и граф из прирожденной трусости решил выказать им дружбу, тем более что, приютив по настоянию жены и дочери жену прокуратора и ее ребенка, он очень опасался, как бы бунтовщики не расправились с ним самим. А потому нашему Лупо был оказан такой горячий прием, он был настолько обласкан своим прежним господином, что даже растерялся. Однако вы можете не сомневаться, что приветливость эта была искренней и чистосердечной, ибо недавние страхи привели лишь к тому, что растопили лед, сковывавший естественное сердечное благоволение графа к этому любезному ему, а теперь еще и очень нужному человеку.

Жена графа Эрмелинда находилась в это время в нижнем покое, где читала очередной текст из евангелия своей дочери Биче и дочери сокольничего Лауретте, которая прислуживала им обеим. Графиня сделала своим обычаем читать писание по воскресным дням с тех пор, как из-за папского отлучения священник перестал проповедовать в церкви. Она читала по-латыни, которую в те времена по всей Италии понимали примерно так же, как в наши дни понимают тосканское наречие, — то есть в зависимости от образованности и начитанности каждого.