Грин Грэм - Конец одного романа

• Название: Конец одного романа
• Автор: Грин Грэм
• Издательство: Иностранная литература
• Жанр: Современная проза
• Год: 1992

События романа Грина, любовной истории «Конец одного романа» (1951), происходят в Лондоне во время германских бомбежек во Вторую мировую войну.

---

– У меня его много,– сказал он,– Сара нашла…– и он снова остановился. Она была в конце любой тропы. Мы не могли обойти ее никак. Я подумал: «Почему Ты это с нами сделал? Если бы она в Тебя не верила, она была бы жива, мы с ней так и были бы вместе». Странно и печально, что мне еще что-то не нравилось. Я бы прекрасно делил ее сейчас с Генри. Я спросил:

– А похороны?

– Бендрикс, я не знаю, как быть. Случилась очень странная вещь. Когда она бредила, сама себя не понимала, сестра слышала, что она зовет священника. Во всяком случае, она говорила: «Отец, отец!» – а отца у нее нет. Конечно, сестра знала, что мы не католики. Она разумная женщина. Она ее успокоила. Но я не знаю, как быть, Бендрикс.

Я злобно, горько подумал: «Бедного Генри Ты бы мог не трогать. Мы без Тебя обходились. Зачем Ты вмешался в нашу жизнь, как дальний родственник с края света?»

Генри сказал:

– Когда живешь в Лондоне, кремация – проще всего. Я думал похоронить на Голдерз-Грин, сестра все объяснила. Этот служащий звонил в крематорий. Они могут назначить на послезавтра.

– Она бредила,– сказал я.– Не надо обращать внимания.

– Я думал, не спросить ли священника. Она так много скрывала. Вполне может быть, она стала католичкой. Она была странная последнее время.

– Нет, Генри, она ни во что не верила. Не больше нас с вами,– сказал я. Я хотел, чтобы ее сожгли. Я хотел сказать: «Воскреси это тело, если можешь». Моя ревность не кончилась с ее смертью. Все было так, словно она жива, словно она с другим – с тем, кого она предпочла мне. Как я хотел бы послать Паркиса, чтобы он помешал им в вечности!

– Вы уверены?

– Совершенно уверен.

Я думал: «Надо быть осторожным. Я – не Ричард Смитт, я не должен ненавидеть, я ведь тогда поверю, а это – Твоя и ее победа». Неделю назад я должен был только сказать ей: «Помнишь, как у меня не было шиллинга для счетчика?» – и мы бы сразу оба все увидели. Теперь могу увидеть я один. Она потеряла навсегда все наши воспоминания, словно, умерев, украла у меня часть личности. Вот он, первый мой шаг к смерти – воспоминания отваливаются, как гангренозная рука.

– Терпеть не могу этих молитв, могильщиков,– сказал Генри.– Но Сара так хотела, я попытаюсь все устроить.

– Она выходила замуж не в церкви,– сказал я.– Зачем же ее в церкви хоронить?

– Да, верно.

– Гражданский брак и кремация,– сказал я,– одно к другому,– и Генри поднял голову в темноте, словно заподозрил насмешку.– Поручите все мне,-сказал я у того самого камина, в той самой комнате, где предлагал пойти за него к Сэвиджу.

– Спасибо, Бендрикс,– сказал он и очень бережно вылил в стаканы остаток виски.

– Первый час,– сказал я,– вам пора спать. Если сможете.

– Доктор дал таблетки.

Но он не хотел остаться один. Я знал, что он чувствует – после дня с Сарой я старался, сколько мог, не сидеть один в комнате.

– Все забываю, что она умерла,– сказал Генри.

И у меня это было целый год, несчастный 45-й,– проснусь и не помню, что мы не вместе, что может позвонить кто угодно, только не она. Тогда она была такая же мертвая, как сейчас. В этом году месяц-другой призрак мучил меня надеждой, но призрак исчез, боль скоро пройдет. С каждым днем я буду умирать понемногу. Как я хотел задержать эту боль! Пока ты страдаешь, ты жив.

– Идите ложитесь, Генри.

– Я боюсь увидеть ее во сне.

– Примите пилюли, не увидите.

– Вам не надо?

– Нет.

– Вы не останетесь на ночь? Погода плохая.

– Ничего.

– Я вас очень прошу.

– Ну, конечно останусь.

– Я принесу белье.

– Не беспокойтесь. Генри,– сказал я, но он ушел. Я глядел на паркет и вспоминал точно, как звучит ее крик. На ее письменном столике лежали всякие вещи, и каждая что-то значила для меня, словно код. Я думал: «Она даже камешек не выбросила. Мы смеялись, какой он странной формы, и вот лежит, как пресс-папье. Что с ним сделает Генри, и с крохотной бутылочкой ликера, и со стеклышком, которое отшлифовало море, и с деревянным кроликом, которого я нашел в Ноттингеме? Забрать их? Ведь выбросят в корзину, когда Генри сможет убирать. Но как жить с ними рядом?»

Я смотрел на них, когда Генри принес белье.

– Забыл сказать, Бендрикс. Может, вы хотите взять что-нибудь? Наверное, она не оставила завещания.

– Спасибо.

– Я благодарен теперь всем, кто ее любил.

– Если вы не против, я возьму камень.

– Она хранила такие странные вещи. Вот вам моя пижама.

Он забыл принести наволочку, и, лежа прямо на подушке, я думал, что ощущаю Сарин запах. Спать я не мог. Я впился ногтями в ладони, как она, чтобы боль не давала мне думать. Маятник желаний устало качался туда-сюда -я хотел забыть и помнить, умереть и пожить еще. Наконец я уснул. Я шел по Оксфорд-стрит, волновался, что мне надо купить подарок, а в магазинах -дешевые безделушки, сверкающие в скрытом свете. Иногда мне казалось, что вот что-то хорошее, я подходил к витрине, но опять была дешевка – скажем, уродливая зеленая птица с красными глазами, которые издали были как рубины. Времени оставалось мало, я спешил. Вдруг из одного магазина вышла Сара, и я понял, что она мне поможет.

«Ты что-нибудь купила?» – спросил я.

«Не здесь,– сказала она.– Подальше есть красивые бутылочки».

«У меня нет времени,– сказал я.– Помоги мне. Надо что-то купить, завтра день рождения».

«Не волнуйся,– сказала она.– Все всегда улаживается. Не страдай». И я успокоился.

Улица уходила в поле, в серый туман, я шел босой по росе, споткнулся на колее и проснулся, еще слыша: «Не страдай»,– словно шепот, словно летний звук, оставшийся с детства.

Генри еще спал, когда подкупленная Паркисом служанка принесла мне кофе и тосты. Она раздвинула занавески, теперь шел только снег. Я еще не проснулся толком, очарование сна не исчезло, и удивился, что глаза у нее красные от слез.

– Что случилось, Мод? – сказал я.

Она резко поставила поднос, выскочила, и тут я совсем проснулся в пустом доме, в пустом мире. Я пошел наверх, к Генри. Он спал тяжелым, неестественным сном, улыбаясь, как пес, и я ему позавидовал. Потом я вернулся и попробовал съесть тосты.

Зазвонил звонок, служанка повела кого-то наверх – человека из бюро, наверное, ведь они пошли в комнату для гостей. Он видит Сару, я – нет, но я и не хотел, это все равно что увидеть ее с другим. Некоторых это возбуждает, только не меня. Я собрался с силами и стал думать: «Теперь все и впрямь кончено, надо начинать сначала. Когда-то я влюбился, надо влюбиться опять». Ничего не вышло, словно я стал бесполым.

Опять позвонили. Сколько в доме дел, пока Генри спит! На сей раз Мод зашла ко мне. Она сказала:

– Там человек спрашивает мистера Майлза, а я не хочу его будить.

– Кто именно?

– Это приятель миссис Майлз,– так выдала она, что принимала участие в наших жалких кознях.

– Ведите его сюда,– сказал я. Я чувствовал, насколько я выше Смитта здесь, в ее гостиной, в пижаме Генри. Я столько знаю о нем, он обо мне не знает. Он смущенно глядел на меня, стряхивая снег. Я сказал:

– Мы как-то встречались. Я друг миссис Майлз.

– С вами был мальчик.

– Да, был.

– Я хочу повидать мистера Майлза,– сказал он.

– Вы уже слышали?

– Потому я и пришел.

– Он спит. Врач дал ему таблетки. Это большой удар для нас,– глупо прибавил я.

Смитт оглядывался. На Седар-роуд Сара приходила ниоткуда, у нее не было измерений, как во сне. Здесь она уплотнилась. Комната – это тоже Сара. Снег медленно стекал на порог, словно земля с лопаты. Комнату хоронили, как Сару.

Он сказал:

– Я еще приду,– и уныло повернулся, той щекой ко мне. Я подумал:

«Вот что тронули ее губы». Ее всегда было легко разжалобить. Он глупо повторил:

– Я пришел повидать мистера Майлза. Выразить…

– В таких случаях пишут.

– Я думал, я могу помочь.– тихо сказал он.

– Мистера Майлза обращать не надо.

– Обращать?

– Убеждать, что от нее ничего не осталось. Что это конец. Совершеннейший.

Вдруг он сорвался:

– Я хочу ее видеть, вот и все.

– Мистер Майлз ничего о вас не знает. Зря вы пришли сюда, Смитт.

– Когда похороны?

– Завтра, на Голдерз-Грин.

– Она была бы против,– неожиданно сказал он.

– Она ни во что не верила,– сказал я. Он сказал:

– Разве вы оба не знаете? Она хотела стать католичкой.

– Чепуха какая.

– Она мне писала. Она решила твердо. Я не мог ее убедить. Она проходила… катехизацию. Так у них говорят?

«Значит, у нее и сейчас есть тайны,– подумал я.– Об этом она не писала, как и о болезни. Что же еще предстоит узнать?» Мысль эта была как отчаяние.

– Вы очень огорчились, да? – спросил я, пытаясь перенести на него свою боль.

– Конечно, я рассердился. Но ведь нельзя всем верить в одно и то же.

– Раньше вы не так говорили.

Он посмотрел на меня, словно удивился, что я так злюсь. Он сказал:

– Вас не Морис зовут?

– Именно так.

– Она мне про вас говорила.

– А я про вас читал. Она нас обоих оставила в дураках.