Джон Гарднер - Осенний свет

• Название: Осенний свет
• Автор: Джон Гарднер
• Издательство: «Прогресс»
• Жанр: Современная проза
• Год: 1981

Роман крупнейшего американского прозаика отмечен высоким художественным мастерством. Сталкивая в едином повествовании две совершенно различные истории – будничную, житейскую и уголовно-сенсационную, писатель показывает глубокую противоречивость социально-психологического и нравственного климата сегодняшней Америки и ставит важные вопросы жизни, искусства, этики.

---

Ее тело, даже теперь, в семьдесят шесть лет, было столь же достойно удивления, как и голос. Шаг ее утратил былую упругость с тех пор, как она один раз поскользнулась на мохнатом половике и сломала бедро – оно у нее теперь было на спице, и она сильно хромала; ее толстые ноги в серых чулках слегка прогибались назад, так что, стоя во весь рост, она немного напоминала оленя, который забрел в сад и, встав на дыбы, тянется за яблоками. Но в остальном ее движения были сама грация. Несмотря на толщину, она могла, если бы захотела, быть воплощением элегантности – то есть изящной и элегантной толстой женщиной, – но уж очень ей нравилось паясничать (и за это одни ее любили, другие недолюбливали): она могла забавно изобразить королеву Викторию, а могла и отколоть коленце-другое в дешевом стиле старых мюзик-холлов. Эту склонность в ней тоже умерила многолетняя работа в библиотеке, да так оно, видимо, и к лучшему. Она научилась сдерживаться и по многу часов подряд не допускать никаких выходок, если не считать комически преувеличенной игры в чопорность. Только озорно сверкнет ярко-голубыми глазами да еще при случае скорчит забавную рожу. Например, читатель в библиотеке скажет с возмущением: «Эта книга – глупая!» – будто с кого же и спрашивать за книгу, как не с миссис Томас. «Глупая?» – только и переспросит сокрушенно Рут, и сама не успеет себя одернуть, даже если б и хотела, а уже зубы у нее, вернее, вставные челюсти начинают выпирать, а глаза сходятся к переносице. У беннингтонских детей это в течение многих лет обеспечивало ей почти единодушное горячее поклонение. И еще она мастерски жестикулировала: могла по-еврейски пожать плечами, по-итальянски вскинуть кверху ладонь: «Эй, земляк!», или ткнуть в спину и перекрестить, как глупый тренер перед матчем.

Спору нет, из-за Рут Томас нередко получались неловкости. «Рут, тебе место на сцене», – сказала ей как-то Эстелл. «Или где-нибудь еще», – сухо добавил Феррис. Но при всем том она была доброй, сердечной и милой и очень любила книги, хотя вкусы у нее были своеобразные. Говорила, что любит Чосера, а читала его бог весть когда, да еще на современном английском языке; Вильяма Шекспира всегда именовала полностью, с легким британским акцентом; и, как она часто повторяла, для нее что Мильтон, что газовая камера – разницы почти никакой.

– Джеймс! – произнесла она теперь, наклоняясь к нему (она была огромного роста). – У тебя вид пса, наглотавшегося гвоздей.

Он попятился. От нее сильно пахло шоколадно-молочным напитком «овалтайн».

Кухня была уже набита до отказа. Вслед за Рут Томас, обнимая ее за талию, вошел ее муж Эд Томас, краснолицый, белоголовый восьмидесятилетний валлиец с сигарой в зубах. Он казался много старше жены – она-то волосы красила. Был он богатый фермер, дородностью не уступал жене, а ростом едва доставал ей до плеча.

– Добрый вечер, Джеймс! – проговорил он. – Добрый вечер, Эстелл! Здорово, Льюис, Дикки! Привет, привет!

Он выхватил изо рта незажженную сигару и этой же рукой стянул с головы шляпу. За ним вошел его восемнадцатилетний внук Девитт Томас с гитарой, а за Девиттом – Роджер, примерно одного возраста с Дикки. Оба мальчика Томасы были темно-рыжие и веснушчатые.

– Вот, захватил с собой ребят, Эстелл, – сказал Томас. На звуке «л» он слегка причмокивал, ударяя языком в зубы. – Витт из колледжа домой на уикенд приехал. – Он обратился к внуку: – Помнишь Эстелл? – Девитт, высокий парень, вежливо и скромно поклонился, придерживая гитару. – А ты, Роджер, – продолжал Эд Томас, – сними шапку и поздоровайся.

Рут тем временем разговорилась с Вирджинией, которая только что появилась на кухне.

– Можно посмотреть твою гитару? – спросил Дикки.

Девитт Томас в ответ подмигнул ему и стал пробираться в комнату. Дикки пошел за ним, бросив опасливый взгляд на отца. Следом неуверенно потянулся и Роджер.

– Ну, пропади я совсем! – произнес Джеймс Пейдж, но в сердцах или с удовольствием – трудно было сказать.

– Это ты, Рут? – послышался сверху голос Салли Эббот.

А в кухню тем временем вошел преподобный Лейн Уокер, ведя под руку какого-то никому не знакомого мексиканца с неприятным выражением лица и с кошачьими усами, толстого и, как показалось Джеймсу Пейджу, неестественно и безобразно коротконогого. На мексиканце был коричневато-зеленый костюм, делавший его похожим на лягушку, и ослепительно начищенные широкие штиблеты – как у абортмахера, подумал Джеймс. Лейн Уокер был мужчина еще молодой, лет тридцати – тридцати пяти. Салли Эббот была его прихожанкой в Северном Беннингтоне. Такой скромный, интеллигентный человек, жена у него лошадница – даже за продуктами в магазин ходит в галифе и с хлыстом на запястье – и трое приемных детей, вьетнамцы. Преподобный Уокер брил голову, будто недавно из заключения, а под подбородком – не на подбородке, а именно под – носил бороду пучком; то ли козел, то ли какой-нибудь гном из ирландских сказок.

– Я пригласила Лейна, – объяснила Рут, наклонясь к Эстелл. Потом указала на мексиканца, широким жестом как бы включая его в общий круг: – А это отец... – Она скорчила быструю гримасу. – Надо же, какая глупость! Забыла, как вас зовут! – И бросила на него кокетливый взгляд. Мексиканец с улыбкой попятился.

Лейн Уокер, улыбаясь, подвел мексиканца за локоть поближе к Джеймсу и с поклоном произнес:

– Мистер Пейдж, позвольте представить вам моего давнего друга: отец Рейф Хернандес.

– Отец, стало быть, – нелюбезно буркнул Джеймс, даже не пытаясь скрыть своей нелюбви к иностранцам. Не дождется он, чтобы ему тут руку пожимали. Но мексиканец, к его досаде, и не протянул ему руки.

– Можно просто Рейф, – сказал он маслянистым, негромким, по-кошачьи вкрадчивым голосом. И повел черными узкими глазами в сторону окна, будто примериваясь его украсть. – Ваша ферма так красиво расположена.

– Как это вы углядели в темноте? – отозвался Джеймс.

– Джеймс, – укоризненно произнесла Эстелл.

Джеймс ядовито улыбнулся, довольный, что его нелюбезность кем-то замечена.

– Вы, верно, из этих новомодных патеров, – продолжал он. И провел пальцем слева направо себе по горлу, намекая на отсутствие круглого воротника и в то же время как бы изображая нож у горла.

– Иногда я его ношу, а иногда нет, – ответил неуязвимый патер.

Лейн Уокер сказал:

– Мы с Рейфом вместе принимали участие в марше протеста. – И улыбнулся мексиканцу.

Мексиканец кивнул:

– В Сэлме.

– Это ты, Рут? – опять крикнула сверху Салли Эббот.

Вирджиния уже стояла у плиты и ставила кипятить молоко для какао. А на пороге появился, опираясь на палочку, доктор Фелпс.

– Дома кто-нибудь?

– Входите, входите! – крикнула Рут Томас. – И дверь за собой закройте.

– Добрый вечер, доктор! – Эд Томас величаво взмахнул сигарой. – Это кто там с вами, не Марджи?

Из-за двери робко выглянула внучка доктора, Марджи. У нее были длинные белокурые волосы и робкие, как бы выгоревшие глаза. Лицо доктора Фелпса рдело еще ярче, чем у Эда Томаса, а волосы были белоснежные, мелко курчавые. Когда его внучка очутилась за порогом – она словно плыла в своем длиннополом сером пальто, как щепочка по воде, – доктор Фелпс потянулся назад, чтобы захлопнуть дверь.

– Погодите, не закрывайте! – крикнул мексиканец и захихикал на японский манер.

На пороге, смущенно улыбаясь, стоял внучатый племянник Эстелл, Теренс, совершенно посиневший от холода.

– Теренс! – всполошилась Эстелл. – Господи ты боже мой! Входи, дитя мое, входи скорее! – Она, ужасаясь, объяснила Рут: – Он все это время просидел там. Я про него просто забыла!

– Я слушал концерт по радио, – улыбаясь в пол, сказал Теренс.

– Да, да, верно, – подтвердила Рут Томас, подходя к двери в гостиную. – Бостонский оркестр играл. И кто же выиграл?

Эстелл объяснила преподобному Уокеру:

– Теренс – валторнист. Прекрасный музыкант.

– Валторнист? – весело подхватил доктор Фелпс, откинув назад голову, будто фехтовальщик. – А Марджи у нас флейтистка. Вы, дети, знакомы?

И он и она несмело улыбнулись. Они играли в одном школьном оркестре и в одном духовом квинтете.

– Ты захватила с собой флейту, Марджи? – спросил доктор Фелпс. Он был прирожденный организатор и к тому же страстный меломан.

– Она в машине, – ответила внучка. Шепотом.

– Прекрасно, мы сейчас устроим концерт! Здесь я видел еще Девитта с гитарой. Джеймс, мы сделаем из вашего дома концертный зал! – Доктор, сияя, обернулся к Джеймсу. Но Джеймса не было.

– Джеймс! – позвала Эстелл.

– Ну разве это не безобразие? – весело вознегодовал доктор Фелпс, вздергивая кустистые белые брови и засовывая большие пальцы в жилетные карманы.

– Это вы, доктор Фелпс? – крикнула сверху Салли Эббот.

– Да куда же это он мог подеваться? – недоуменно сказала Рут.

В суматохе никто не слышал, как завелся мотор пикапа, и вдруг все увидели в окно задние огни, стремительно удаляющиеся по дороге.