Джон Kаppe - В одном немецком городке

• Название: В одном немецком городке
• Автор: Джон Kаppe
• Издательство: Прогресс
• Жанр: Триллеры, мистика
• Год: 1990

---

– Мы разыскиваем Гартинга,– сказал Брэдфилд.

– Ясно! – Прашко привык к неожиданностям. Рука, вытиравшая салфеткой обветренные губы, все так же не спеша продолжала свое занятие. Желтоватые глаза все так же, не мигая, смотрели из воспаленных глазниц на собеседников.– Я его здесь что-то не видел,– равнодушно за метил Прашко.– Может, он где-нибудь на балконе. Ведь у вас, приятели, там своя специальная ложа.– Он положил салфетку.– Может, вам надо поискать его там?

– Он исчез неделю назад. В пятницу утром на прошлой неделе.

– Кто, Лео? Ну, этот малый никуда не денется.– Появился официант.– Такие не пропадают.

– Вы его друг,– сказал Брэдфилд.– Кажется, его единственный друг. Мы подумали, что он мог прийти посоветоваться с вами.

– О чем?

– А вот в этом-то все и дело,– сказал Брэдфилд с едва заметной усмешкой.– Мы подумали, что он мог сказать это вам.

– Он до сих пор не завел себе друзей среди англичан? – Прашко переводил взгляд с одного на другого.– Бедняжка Лео! – Теперь уже в голосе его явно слышалось ехидство.

– Вы занимали особое место в его жизни. В конце концов, вы ведь очень долго работали вместе. У вас одинаковый опыт за плечами. Нам кажется, что е трудную минуту Лео, нуждаясь в совете, в деньгах или еще в какой-нибудь помощи, мог инстинктивно обратиться к вам. Нам думается, что он мог бы даже искать у вас защиты.

Прашко снова внимательно поглядел на свежие рубцы на лице Тернера.

– Защиты? – повторил он, почти не шевеля губами, словно предпочел бы сделать вид, что не произносил этого слова. – С таким же успехом вы могли бы защищать…– Капельки пота внезапно проступили у него на лбу, словно это осел пар, висящий в воздухе,– Уйди отсюда,– сказал он девушке.

Без единого слова она поднялась, рассеянно улыбнулась всем троим и неторопливо вышла из ресторана, и Тернер с совершенно неуместным и неожиданным для себя легкомыслием проводил восхищенным взглядом ее соблазнительно покачивающиеся бедра. А Брэдфилд уже заговорил снова.

– У нас очень мало времени,– торопливо промолвил он, наклонившись над столом.– Вы были с ним в Гамбурге и в Берлине. Существуют кое-какие обстоятельства, известные, возможно, только вам двоим. Вы меня слушаете?

Прашко молча ждал.

– Если только вы в состоянии помочь нам разыскать его, не поднимая шума, если вам известно, где он скрывается, и вы можете воздействовать на него, если вы можете хоть что-нибудь предпринять во имя старой дружбы, я беру на себя сохранение тайны и обещаю мягко обойтись с ним. Ни ваше имя, ни чье-либо другое не будет при этом нигде фигурировать.

Теперь уже Тернер ждал, переводя взгляд с одного лица на другое. Прашко выдавал только струившийся по его лицу пот, Брэдфилда – только крепко зажатая в пальцах ручка. Он сжимал ее, низко наклонившись над столом. За окном серые колонны замерли в ожидании; двое в углу тупо наблюдали за происходящим, поедая булочки с маслом. – Я отправлю его в Англию. Я удалю его из Германии навсегда, если это необходимо. Он себя уже достаточно скомпрометировал; не может быть и речи о том, чтобы мы снова стали прибегать к его услугам. Он позволил себе… Своим поведением он поставил себя в положение, лишающее его нашей поддержки, вы понимаете, что я хочу сказать? Любые сведения, какими он может обладать, являются исключительно собственностью английской короны…– Он откинулся на спинку стула.– Мы должны разыскать его прежде, чем это сделают они,– сказал он, но Прашко по-прежнему не говорил ни слова и не сводил с Брэдфилда жесткого взгляда маленьких, заплывших жиром глаз.– Я учитываю также,– продолжал Брэдфилд,– что у вас может иметься личная заинтересованность в тех или иных вопросах, которая должна быть удовлетворена.

Прашко заерзал на стуле.

– Полегче,– сказал он.

– Я меньше всего собираюсь вмешиваться во внутренние дела Федеративной республики. Ваши политические устремления, будущее вашей партии в свете нового Движения – все эти вопросы лежат вне сферы наших интересов. Я здесь для того, чтобы охранять наш союз, а не для того, чтобы становиться в позу судьи по отношению к союзнику.

Совершенно неожиданно Прашко улыбнулся.

– Отлично сказано,– заметил он.

– Ваша двадцатилетней давности связь с Гартингом, ваши взаимоотношения с некоторыми органами, близки ми английским правительственным кругам…

– Это никому не известно,– быстро перебил его Прашко.– Выражайтесь осторожнее, черт побери!

– Я как раз намеревался предложить то же самое вам,– сказал Брэдфилд. Улыбка Прашко вызвала у не го ответную улыбку облегчения.– Я совершенно так же, как и вы, не хочу, чтобы про наше посольство говорили, будто мы питаем к кому-то дурные чувства, поносим видных немецких политических деятелей, выволакиваем на свет божий старые, давно похороненные дела, что мы солидаризируемся со странами, не симпатизирующими внутренней политике Германии, и поставили своей задачей бесчестить Федеративную республику. Я совершенно убежден, что и вы также не заинтересованы в том, чтобы про вас – в вашей сфере – распространялись подобного рода слухи. Я хочу указать лишь на общность наших интересов.

– Ясно,– сказал Прашко. Его изборожденное морщинами лицо оставалось непроницаемым.

– И у вас, как у нас, есть свои негодяи. Мы не должны позволять им становиться между нами.

– Боже упаси! – сказал Прашко, покосившись на синяки и ссадины Тернера.– У нас, помимо того, есть еще довольно странные друзья. Это Лео так вас отделал?

– Они сидят в углу,– сказал Тернер.– Это их работа. Они сделают то же самое и с ним, дайте им только до него добраться.

– Ладно,– сказал наконец Прашко.– Я готов помочь вам. Мы с ним обедали вместе. С тех пор я его больше не видел. Что надо этой обезьяне?

– Брэдфилд! – кричал Зааб через весь зал.– Скоро, наконец?

– Я же вам сказал, Карл-Гейнц: мы не собираемся делать никаких заявлений.

– Мы просто потолковали, вот и все. Я не так-то часто встречался с ним. Он позвонил мне: может, встретимся, пообедаем? Я сказал: давай завтра.– Прашко развел руками, словно фокусник, показывающий, что он ничего не прячет в рукаве.

– О чем же вы толковали? – спросил Тернер. Прашко пожал плечами и поглядел на обоих собеседников.

– Вы знаете, как это бывает с давними друзьями. Лео – славный малый, но… Словом, люди меняются. А может быть, мы не хотим, чтобы нам напоминали о том, что ни чего не меняется. Вспоминали прошлое, Лео немного вы пил. Ну, вы знаете, как это бывает при таких встречах.

– Какое прошлое? – настойчиво спросил Тернер, и Прашко зло на него поглядел.

– Известно какое: Англию. Дерьмовое было время. Вы знаете, как мы попали в Англию – я и Лео? Мы были желторотые. Знаете, как мы попали? Его фамилия начина лась с буквы Г, а моя – с П. Так я переделал П на Б. Гартинг Лео, Брашко Гарри. Такие были времена. Нам повезло, что мы не были Цейсе или Цахари – где бы мы тогда стояли в списке? Англичане не любили второй половины алфавита. Вот про это мы с ним и толковали: про то, как нас отправили в Дувр на палубе, бесплатно. Про те проклятые времена. Про эту чертову сельскохозяйственную школу в Шептон-Маллете. Вам знакома эта вонючая школа? Может, ее теперь подновили наконец? Может, уже и этот старикашка помер, который готов был нас изничтожить за то, что мы – немцы, и говорил, что только благодаря англичанам мы еще живы. Знаете, чему научились мы в Шептон-Маллете? Итальянскому языку. От военнопленных. Только с этими несчастными и можно было поговорить! – Он повернулся к Брэдфилду.– Кто этот нацист, между прочим? – спросил он и вдруг расхохотался.– Вы что, думаете, что я псих? Ну да, я обедал с Лео.

– И он поведал вам о каких-то там затруднениях? – спросил Брэдфилд.

– Он хотел узнать насчет нового закона,– ответил Прашко, все еще продолжая ухмыляться.

– Закона об истечении срока давности?

– Вот именно. Хотел узнать про закон.

– Применительно к определенному случаю?

– Почему к определенному?

– Просто я вас спрашиваю.

– Мне показалось, что вы имели в виду какой-то определенный случай.

– Значит, он интересовался этим вообще, с чисто юридической точки зрения?

– Разумеется.

– С какой стороны и кому могло это пойти на пользу, хотелось бы мне знать? Никто из нас не заинтересован в том, чтобы выкапывать из могилы прошлое.

– И это правильно, вы так считаете?

– Это – здравый смысл,– сухо сказал Брэдфилд,– что, как я полагаю, должно иметь в ваших глазах больше веса, чем любые мои заверения. Так что же хотел он знать?

Теперь Прашко говорил, взвешивая каждое слово.

– Он хотел понять причину. Хотел понять внутренний смысл. Тогда я сказал ему: это не новый закон, это закон старый. Он должен положить конец некоторым вещам. Каждая страна имеет свой последний суд – место, дальше которого уже идти некуда. Правильно? И в Германии так же точно должен быть конечный день. Я разговаривал с ним, как с ребенком – он ведь до черта наивен, вы это знаете? Блаженный. Я сказал: «Слушай, ты проехал на велосипеде без фонаря, так? Если по прошествии четырех месяцев это не будет обнаружено, ты чист. Если ты совершишь не предумышленное убийство, тогда это уже не четыре месяца, а пятнадцать лет, если убийство с заранее обдуманным намерением – двадцать лет. А если это предумышленное убийство, совершенное нацистом,– срок еще больше, добавляется дополнительное время». Они ждали несколько лет, прежде чем начать отсчитывать до двадцати. Если они не поднимают дела, обвинение теряет силу. Я сказал ему: «Слушай, они валяли с этим дурака, пока все едва не отошло в область предания». Они вносили поправки, чтобы угодить королеве, они вносили поправки, чтобы угодить самим себе; сначала они начинали исчислять с сорок пятого, затем с сорок девятого, а теперь уже пересчитали все заново.– Прашко развел руками.– Ну и тут он принялся на меня кричать: «Какого черта вы делаете неприкосновенную святыню из этих двадцати лет!» «Никто не делает никакой святыни из двадцати лет. Никто ни из чего не делает святыни, будь все трижды проклято. Но мы состарились. Мы устали. Мы вымираем». Вот что я ему сказал: «Не знаю, что ты забрал в свою дурацкую башку, только все это бред. Все всегда идет к одному концу. Моралисты говорят, что это нравственный закон; другие говорят, что это целесообразность. Послушайся меня, я твой друг и я, Прашко, говорю тебе: это факты, это жизнь, и нечего валять дурака!» Тогда он разозлился. Видали вы когда-нибудь, как он злится?