Андрей Николаев - Врата Атлантиды

• Название: Врата Атлантиды
• Автор: Андрей Николаев
• Издательство: Лениздат
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2005
• ISBN: 5-289-02170-1

Художник Игорь Корсаков и его подруга Анна Кручинская оказываются втянуты в водоворот событий, грозящих самому существованию цивилизации. Полученные от Лады Белозерской древние знания помогут им спасти наш мир. Однако ноша может оказаться слишком тяжела для неискушенных молодых людей.

«Врата Атлантиды», продолжая романы «Золотые врата» и «Черное таро», прослеживает историю дворянских родов Корсаковых и Белозерских в двадцатом и начале двадцать первого веков, волею судьбы втянутых в схватку могущественных сил, творящих ход истории.

---

— Кстати, кто он такой?

— Спроси что-нибудь полегче, — вздохнул Корсаков. — Я знаю, что он руководитель организации, именуемой орденом. Задачи и цели организации мне не ясны. Весной орден мне помогал, а чью сторону держит магистр сейчас, я не знаю. Если уж на то пошло, то я даже не уверен, человек ли он.

— Однако, — протянула Анюта. — И что вы с ним не поделили?

— Его подручные чуть не убили моего друга, которому я отвез меч на экспертизу. В этом есть и моя вина: я позволил Вениамину сделать анализ металла, из которого изготовлен меч, но не предполагал, что состав стали настолько засекречен, что тайна стоит жизни Веньки и его жены. Я справился с людьми магистра, но он меня остановил. Мог бы и искалечить, если не прикончить, но не стал. Вместо этого сказал странную вещь: мол, пока вы, Игорь Алексеевич, не можете со мной справиться. Значит, настанет время, когда это будет в моих силах. И я, как пацан, который обещает своему обидчику вырасти и набить морду, пригрозил ему, а он отнесся к этому очень серьезно.

Анюта слушала его, хмуря брови. Корсаков закурил и уставился в окно.

— Напрасно ты это сделал, — сказала Анюта.

— Сам знаю. Однако не для схватки с магистром во мне пробуждается что-то противное моей сущности. Сущности человека. Не животное начало, нет, но что-то такое, чего я и сам побаиваюсь. Вот, объясни мне: Рогозин сказал, что, кроме него, никто из людей не видел напавших, а я прекрасно видел и справился с ними играючи.

— Ну, восприятие мира выпившим человеком сильно меняется. До сих пор не до конца выяснено, что есть видения, навеянные алкогольным отравлением…

— Но я-то был трезвым! Ты как-то сказала, увидев меня: Бальгард. Это же имя повторяли те, кого я убивал на Ходынском поле. В кого я превращаюсь? В кого мы превращаемся? — Корсаков, чувствуя, что не может сдерживаться, врезал кулаком по торпеде. — Какого черта нас втянули в чужие игры? О чем думала твоя бабка?

Анюта припарковала машину возле особняка, повернулась к нему и провела рукой по его лицу. Игорь почувствовал, как мгновенно напряжение оставило его. Он глубоко вздохнул, потерся небритой щекой о ее ладонь.

— Извини, что-то я распсиховался.

— Ничего. Все в порядке. Просто мы устали и не выспались. Пойдем домой, мой Бальгард.

Глава 14

Анюта давно спала, сжавшись под одеялом в комочек. В комнате, как всегда по ночам, горели свечи в стаканах и бутылках с отрезанными горлышками. Александр Александрович весьма удивился, в первый раз увидев такие странные подсвечники, и предложил обеспечить любимую дочь, а вместе с нею и Корсакова, хоть современными, стильными, хоть антикварными. Получив отказ, он так посмотрел на Игоря, словно тот предложил ему по меньшей мере противоестественную связь. А для Корсакова свечи в стаканах были просто напоминанием о своей беспечной и не отягощенной заботами студенческой юности. В душе он оставался романтиком, хотя первый высмеял бы того, кто бы его так назвал. Он предпочитал обычные белые стеариновые свечи, хотя сейчас можно легко было купить гелиевые любой формы и расцветки. Игорь резал свечи пополам и ставил в импровизированные светильники, накапав на дно стаканов и располовиненных бутылок расплавленный стеарин. Свечи таяли, постепенно заполняя свободный объем, Корсаков иногда стряхивал в стаканы кисти, а когда светильники заполнялись до краев, он нагревал их, переворачивал на лист фанеры, как ребенок — ведерко с песком, играя в куличики. Проткнув готовую форму, Игорь вставлял в отверстие фитилек из промасленной бечевы, получая новую свечу. Несколько подобных разноцветных самоделок стояли в ряд на столе. Жечь их было жалко, а дарить вроде бы и некому. Ну, в самом деле, не оценит, к примеру, Сашка-Акварель такой подарок. Посмотрит странно, покрутит вслед у виска пальцем, а на ближайшей пьянке будет выпытывать, не видит ли Корсаков чертиков и розовых мышек. А то и предложит написать портрет И. А. Корсакова в полный рост акварелью, поскольку акварель очистит душу и истребит зло, накопившееся в оной душе.

Корсаков нагрел над свечой заполненный стеарином стакан, быстро перевернул его на лист фанеры, постучал по донышку и по стенкам и осторожно поднял. На листе остался белый конус со срезанной верхушкой и разноцветными прожилками и вкраплениями.

Игорь полюбовался своей работой. Вполне прилично получилось. Лучше бы, конечно, попробовать систематизировать возникающий цветной узор, но думать сейчас об этом не хотелось. Сейчас не хотелось ничего: он даже заснуть не смог. Поворочался на кровати, завидуя мгновенно уснувшей Анюте, поднявшись, надел халат и присел к столу, забавляться со свечами. «Старческая бессонница, — подумал он. — В тридцать лет с копейками старческая бессонница!» Разжалобить себя не удалось. В самом деле, тридцать лет — это расцвет человека. Уже есть кое-какой жизненный опыт и сил еще много. Можно трахаться, как заведенный, можно глушить водку литрами, не спать ночами: до сороковника, когда подобные излишества начнут сказываться на здоровье, еще есть время. Нет, дело не в приближении старости. Просто в такие моменты, когда слишком напряженная работа заполняет целиком или многодневная пьянка гонит сон прочь, ему почему-то хотелось внимания. Обычного человеческого внимания к своей скромной и не всегда трезвой особе. Хотелось, чтобы кто-нибудь — полупьяный приятель или очередная женщина — отвлекли разговорами, даже пустыми и никчемными, и отогнали одним своим присутствием начинающуюся депрессию.

Корсаков оглянулся и посмотрел на спящую Анюту. Кровать смутно белела в полутьме спальни. В комнате было тихо, только потрескивали свечи, и до Игоря доносилось едва слышное дыхание девушки. А может, ему только казалось, что он слышит… «Да, — подумал он, — когда тебе двадцать, что такое бессонница даже и не представляешь».

Он разрезал две свечи, соорудил четыре светильника из опустевших стаканов и зажег их. Стекло защищало пламя от сквозняка из распахнутого окна, дробило огонь гранями, изредка высверкивая короткой радугой.

Меч, лежавший на столе, казался призрачным из-за того, что свет, отражаясь в полированной поверхности, тонул в темном узоре, покрывавшем клинок. Как там говорил древний философ? «Глядя на дамасскую сталь, видишь ее как снаружи, так и внутри». Да, лучше, пожалуй, и не скажешь. Только это не дамаск. То есть, конечно, по технологии его, может быть, и можно отнести к дамаскированным сталям, но после разговора с Гладышевым и, особенно, после вмешательства магистра, Корсаков был уверен, что меч выкован в неведомых землях. Кстати сказать, хваленые арабские сабли, пусть даже и приобретенные в окрестностях знаменитого Дамаска, не слишком ценились на Западе, то есть, конечно, ценились, но больше как произведение искусства, чем как боевое оружие. Слишком хрупкими оказались изящные клинки для суровых северных зим. К тому же, уже в эпоху Меровингов использовалась технология «сварочного дамаска», а позже, к VIII — XI векам, производство мечей из стали с подобными свойствами уже поставили в Европе если не на конвейер, то на поток. Появились династии кузнецов, чьи клинки славились по всему миру, — тот же франкский мастер, чье имя Ulfberht дошло до нас, благодаря уникальным качествам его оружия. Задолго до первого конвейера мечи изготавливались по принципу разделения производства: кто-то отливал заготовки, кто-то ковал, другие придавали форму, калили, следили, что сталь не пережгли, охлаждали. Третьи занимались исключительно заточкой. Меч как оружие стал массовым. Исчезла романтика меча, сохранившись лишь в преданиях и легендах. Эскалибур, Меч-Кладенец… Лишь Япония, благодаря закрытости своего общества, сохранила культ меча, но самурайский меч — это уже другая история.

Корсаков провел рукой по клинку, коснулся пальцами шершавой рукояти. Он вспомнил чувство единения с мечом, охватившее его на Ходынском поле. Даже не единения, а подчинения. Да, меч подчинил его, требуя продолжать битву, призывая погасить бушующий в нем огонь, погрузив сталь в тела врагов. Тогда Корсаков вроде даже испугался, ощущая готовность подчиниться куску металла, но теперь, чувствуя нарастающую в себе силу, он становился равным, если не повелителем страшного оружия.

Из— под рукава халата выскользнул браслет с выгравированным степным лисом, подаренный Ладой Алексеевной Белозерской. Корсаков настолько свыкся с ним, что перестал замечать его на запястье. Браслет звякнул о фигурную гарду, будто притянутый к мечу, и Корсаков впервые обратил внимание, насколько похож металл, из которого выкован браслет, и сталь клинка. Тот же узор и, похоже, тот же материал. Игорь приложил руку с браслетом к мечу, и последние сомнения отпали: меч и странное украшение вышли из-под руки одного мастера. Так современные ювелиры делают серьги, кулоны, броши, кольца в одном стиле, объединяя их в единый ансамбль. Стоит снять что-то из украшений, и законченность композиции исчезает. Так и здесь: браслет без меча выглядел забавной побрякушкой, а меч без браслета —бездушным орудием убийства, не более. Они дополняли друг друга, оживляя спрятанную в каждом изделии душу, выносили на поверхность скрытый смысл, вложенный безвестным мастером.