Наталья Некрасова - Исповедь Cтража

• Название: Исповедь Cтража
• Автор: Наталья Некрасова
• Издательство: Эксмо-Пресс
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2000
• ISBN: 5-04-004203-5

Многие знают и любят книгу Дж. Р. Р. Толкиена «Властелин Колец». Но немногие знают, что профессор Толкиен собирался написать еще одну книгу — о возвращении Тени. Для Галдора, героя книги, Тень — не пустой звук, не туманный символ. И попавший в его руки древний фолиант, именуемый «Черной Книгой», становится для него знаком и поворотом в судьбе.

---

— Кончено… все кончено… все погибли… и он тоже, — простонал он в смертной муке. Если бы мог, он спрятал бы свое лицо — свои слезы от других, но его правое плечо было разрублено, он потерял много крови, и сил у него почти не оставалось. Ни шевельнуться, ни поднять руки…

Сильный ветер дул с запада. А шестеро, спустившись с гряды под защиту серого базальта, разожгли костер, пытаясь согреться. Раненый больше не лежал спокойно — он метался в бреду, то кричал, то плакал, пытаясь сорвать с себя повязки. Временами он затихал, лежа с широко открытыми, ничего не видящими глазами. По всему было видно, что осталось ему недолго. «Уходите! Уходите!» — продолжало звучать у них в сердцах. И они шли и шли на восток — в темные, неизведанные земли.

На третий день, ближе к вечеру, раненый вновь пришел в себя и приказал остановиться. Его сухие глаза блестели лихорадочным огнем, черты лица заострились. Он попросил, чтобы его подняли, и долго сидел, всматриваясь в затянутый дымкой далекий горизонт. Солнце медленно опускалось в колышущиеся волокна тумана. И когда закатное небо вспыхнуло невыносимо ярким пламенем, раненый вздрогнул и сказал каким-то чужим голосом:

— Теперь действительно кончено…

Он судорожно вздохнул и, повернувшись к шестерым, посмотрел на них глазами, полными тоски и боли.

— Уходите. Не забывайте ничего. Храните память и передайте ее вашим детям… Помните! Помните! — вдруг почти закричал он, вцепившись в руку своего молочного брата. — Живите… Помните… Умоляю вас… — еле выговорил он, роняя голову на грудь. Это была смерть.

Не была богатой могила последнего вождя. Лежал он там в своих черных латах, завернутый в черно-лиловый плащ, и лишь четыре копья дали ему соратники в смертный путь. Тяжелый двуручный меч с серебряной витой рукоятью и вязью древнего заклятия Ночи да клочья знамени с крылом совы на клинке уносили шестеро с собой. И вел их теперь троюродный брат лежащего в одинокой могиле вождя, ныне глава Сов.

Надолго затерялись в просторах Севера следы последних из Сов, но, видимо, не прервался их род и не угасла в их потомках память о былом, если через много веков среди Девяти появился один со старинным мечом с витой рукоятью и заклятием Ночи на клинке, и крыло Совы было на его черном шлеме.

Я не совсем понял. Вроде бы приказано было уходить всем — оставались только смертники. Или некоторые все же выжили? Или еще кто-то остался? Или это была какая-то другая схватка, когда они пробивались к востоку?

Я снова вернулся к карте. Будь полководцем я, я приказал бы всем уходить не к востоку, а за горы, ведь это природная мощнейшая стена. Пока там будут держать проходы даже малыми силами, все успеют уйти и спастись.

Или существует несколько сказаний о Последней Битве?

И еще — опять Девять. Это явно не те самые девять Эллери. Это какая-то другая девятка… В душе у меня зашевелились нехорошие подозрения. Опять захотелось пнуть Борондира и пристать к нему с вопросами, но стало жалко. Пусть спит себе.

ЭАЙНО — ВИДЯЩИЙ

— Учитель… Тебя хотят видеть.

Мелькор отнял руку от лица:

— Кто?

— Какой-то мальчик… Кажется, давно в пути. Мы не смогли не впустить его; он… — Воин замолчал, не зная, как продолжить.

— Пусть войдет.

Недетские глубокие глаза смотрели снизу вверх прямо в лицо Валы:

— Приветствую тебя, Властелин Мелькор.

— Приветствую… Как имя твое?

— Дайолен. Дайо.

— Я понял. Подойди.

Мальчик осторожно приблизился к черному трону, остановился, потом начал неуверенно подниматься по ступеням, не отводя взгляда от лица Мелькора. Вала положил руку на плечо Дайолену, помолчал.

— Мне жаль, Дайолен. Я не смогу излечить тебя.

— Я почти не надеялся, Властелин. Я и не пришел бы сам. Да тетушка моя, золотое сердце, когда мама умерла, взяла меня к себе. А у нее самой — шесть ртов, да я еще… Что ж я, не понимаю? Она мне как-то сказала: «Ходил бы ты по селениям, хоть на хлеб подавали бы за твои песенки, хоть какой-то толк…» В сердцах сказала, не со зла: добрая она женщина, да живется вот тяжело… Плакала потом, все просила простить, что попрекнула этим. А я тогда подумал, вдруг все-таки поможет кто? Пошел к знахарю, а он мне: не под силу это людям. Я и сам не знаю, как решился… Я бы ничего, тетушку жалко… Ты прости меня, видно, и правда судьба моя — по деревням петь… Проживу как-нибудь… это ничего… Пойду я…

— Дайо!

— Властелин? — снова этот неподвижный взгляд в лицо.

— Останься.

— Зачем тебе слепой?

— Ты сам не знаешь своей силы. Я помогу тебе, оставайся. У тебя душа крылатая, мальчик.

— Ты правда хочешь, чтобы я остался?

— У тебя зрячее сердце, Дайо. Ты видишь сам.

— Да… я вижу твои глаза… Я раньше думал: звезды — что это? какие они? Теперь я знаю…

…Прошли годы…

— Дайолен.

Юноша поднял голову. Под сводами зала гасли последние отзвуки песни.

— Да, Учитель?

— Собирайся в дорогу, Дайо.

Дайолен вздрогнул:

— Ты… ты гонишь меня, Учитель? Тебе не нравятся мои песни? — Лицо его стало растерянным, по-детски беззащитным.

— Твои песни прекрасны, мальчик. Они достойны того, чтобы их слышали многие, не только я. Ведь не можешь ты вечно жить в замке. Да ты и сам об этом думал.

— Я не хочу уходить от тебя, Учитель.

— Не от меня. К людям. Слушай свое сердце.

— Сердце велит мне остаться, Учитель. Я слышал, снова война… Мне неспокойно, Учитель. Я боюсь за тебя… Я останусь. Я умею сражаться — на звон оружия…

— Зачем тебе меч, Дайо? Слово и песня тверже стали, острее клинка. Иди. И — вот, возьми эту лютню.

— Но у меня…

— Это мой подарок.

Дайолен провел по струнам. Улыбнулся, начал играть одну мелодию, вторую…

— Она… она живая, Учитель!.. Поет… плачет… никогда не слышал такого…

— Я сделал ее для тебя.

— Ты, Учитель? Разве я достоин такого дара?

— Твои песни — ее душа. И живой ее могут сделать только твои руки и сердце.

— Она говорит, слышишь? И струны — как лучи звезд… Ох, Учитель, как мне благодарить тебя?

— Не нужно. Храни память. И пусть люди слышат тебя. Не забывай ничего. — Голос Мелькора дрогнул.

Дайолен взял руку Учителя в свои. Осторожные прикосновения чутких пальцев почти не причиняли боли.

— Я буду помнить все, что ты говорил. Тебя. Твои глаза. Твои руки. Ты прав, я давно решился. Но мне тяжело уходить. Сердцу больно, словно не встретимся больше.

— Не думай об этом. Прощай.

— …Ты говорил с ним? — выспрашивал мальчишка. — Ты знаешь его? Какой он, расскажи?

— У него глаза — звезды. Он крылатый, но в его венце — вся скорбь мира. И голос — как музыка… когда он говорит, хочется просто сидеть у его ног и слушать, слушать…

Дайолен умолк, потом промолвил, отвернувшись:

— Все, хватит, Андар. Иначе я не смогу уйти. Слишком тяжело уходить от него. Как сердце разорвать надвое. Идем. Пора в дорогу.

Они шли на восток — много дней, много месяцев. Голубые горы в туманной дымке поздней осени встретили их резким ветром, хлещущим по лицу, как мокрое полотнище. Здесь мучительно-остро ощутил Дайолен свою беспомощность и ненужность: он не мог охотиться, не мог даже набрать сучьев для костра. Тем усерднее учился он разводить огонь, готовить пищу, искать целебные травы и съедобные коренья. Когда удавалось отыскать ночлег, надежно защищенный от пронизывающего ветра и злого мокрого снега, Дайолен брал в руки черную лютню, и Андар замирал, иногда в страшно неудобной позе, боясь вздохнуть, и слушал…

Когда спустились в долину, наступила зима. Дайолен теперь спал мало: мучили тревожные сны, и часто он просыпался от собственного стона…

Андар проснулся от того, что кто-то тряхнул его за плечи. Мальчишка заворчал: «Ну что тебе, что…»

Прямо в лицо ему смотрели темные неподвижные глаза Дайолена.

— Что там? — отрывисто спросил менестрель.

Андар взглянул и ответил сонно:

— Ну, закат…

Сон как рукой сняло. Какой закат на севере? Да и ночь ведь…

Но там, за горами, вставало зарево, и небо стекало кровью по черным горным пикам… А потом — словно кто-то клинком рассек живую плоть неба — разошлись рваные края низких туч и ослепительно ярко вспыхнула Звезда… Из груди Дайолена вырвался хриплый крик, похожий на стон раненого зверя, и он упал ничком, впиваясь сведенными судорогой пальцами в мерзлую землю…

И потянулись дни — краткие и туманные, а ночи длились бесконечно, и Андар сидел рядом с Дайоленом, не решаясь ни на минуту оставить товарища одного. И, склоняясь к синеватым губам менестреля, слушал бессвязные слова, и глухие рыдания, и навязчиво повторяющееся: «Я думал… звезды… какие они?.. Теперь я знаю… Я вижу твои глаза… Твои глаза…»

Он все-таки задремал, наверно. Очнулся, как от удара, от страшного крика, рванулся к Дайолену — и отшатнулся, встретив неподвижный нечеловеческий взгляд.

В ту ночь на землю обрушился звездопад…