Наталья некрасова - Великая игра

• Название: Великая игра
• Автор: Наталья некрасова
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2005
• ISBN: 5—699—09811—9

«…Девять же Саурон отдал людям — гордым и могущественным — и так заманил их в западню. Давным-давно попали они под власть Одного и стали Призраками Кольца, его самыми страшными слугами, тенями в его Великой Тени…»

Кто-то знал этих людей очень близко и не подозревал, кем станет случайный знакомый или друг юности. Кто-то о них только слышал — легенды и предания не обошли вниманием их деяния. Для кого-то они были любимыми детьми, братьями, друзьями. В памяти одних они остались героями и благодетелями своих народов. Другие вообще забыли, что они когда-то были людьми. Но чаще их имена внушали панический ужас и союзникам, и врагам. В истории Средиземья они остались как Назгулы, Призраки Кольца доверенные слуги Темного Властелина. Каждый из них заключил договор и отдал душу в обмен на… впрочем, у каждого Фауста есть свои причины на то, чтобы заключить сделку с Мефистофелем. Среди них было мало корыстолюбцев. Чаще они руководствовались исключительно благими намерениями. Некоторые думали, что сумеют потягаться с древним нечеловеческим разумом и выиграть партию, последняя ставка в которой — посмертие. Однако в финале каждый из них обнаружил, что проиграл Великую Игру.

---

Мать назвала его отцовским именем — Ульбар. Говорят, с тех пор вождь начал потихоньку сохнуть и выживать из ума.

Древняя кровь выгнивала в юноше: в его стати было что-то женственное — и в тонкой кости, и в красивом нежном лице. Одновременно привлекательное и страшное. Но с девушкой его трудно спутать — в светло-карих глазах горит волчий голод и еще не попробовавшая крови жестокость. Этот волчонок может вырасти в страшного Волка древних легенд. Предкам это должно понравиться. Он силен. Пусть Духи испытают его.

— Ну? — поторопил его юнец, оторвав от мечтаний. Шаман нахмурился.

— Завтра Волчья Ночь. Ночь твоего рождения. Я открою тебе Мир Духов…

— Зачем он мне? Буду с духами говорить — стану вроде тебя, старым гнилым псом.

Старик засмеялся.

— А ты кто? Как ты живешь, потомок вождей? Где твое золото, где твои табуны и стада? Где твои подданные, твои женщины и рабы? — захихикал старик. — Три десятка стариков да баб? И ни одна из них не родит тебе ребенка, потому что старые уже. Посмотри на свое оружие — костяными стрелами стреляешь, потому как ни железа тут нет, ни кузнеца. Посмотри, что ты ешь, великий вождь! Суслик, и тот тебе лакомство, дичь-то отсюда разбежалась, а скот твой дохнет, потому как травы уже не хватает. Посмотри на свою мать — у нее зубы уже все выпали от дурной еды и тяжелой жизни. Скоро вы одну рыбу есть будете, да водоросли, да гадов из раковин. А выйти из Старого Стойбища ты не можешь — тебя обложили тут, как лису в норе. Да и живешь ты здесь лишь по милости духов. И моей. Не делись я с вами подношениями, которые мне люди приносят, давно бы сдохли с голода. Так что мной, старым гнилым псом, ты живешь.

Глаза мальчишки вспыхнули гневом, на скулах заиграли желваки, он прошипел сквозь зубы:

— А ты-то что можешь?

Старик снова захихикал.

— Я-то что могу? Я могу выйти из тела и лететь куда захочу. Я могу говорить с духами и узнавать у них о том, что далеко и близко, могу наслать порчу и излечить болезнь, сделать человека безумным и вернуть сумасшедшему разум, заставить великого вождя радостно лизать мою задницу после того, как облегчусь. Я могу заходить в чужие сны и насылать видения. Вот что я могу. — Говорил он уже спокойно. — Могу заставить самую красивую девицу, не знающую мужчины, приползти ко мне и умолять, чтобы я покрыл ее, как конь — кобылу.

— А что же не делаешь? — издевательски спросил Ульбар.

— Зачем? С годами понимаешь, что есть много куда более важных вещей, — так же просто ответил шаман. — Когда попадаешь в Мир Духов, узнаешь столько, что остальной мир для тебя становится как, — шаман показал, — как высохший козий помет. Великие знания, великая сила. Тебе этого не понять, — с сожалением и презрением сказал он.

— А тебе-то это зачем? — подозрительно нахмурился Ульбар.

— Мне — незачем, — усмехнулся шаман. Он уже увидел, что Ульбар заглотил приманку. Так что незачем вообще отвечать на его дурацкие вопросы. — Так ты идешь, сын вождя и, может быть, вождь?

Мальчишка поджал губы и нахмурился. Долго думал. Шаман сидел рядом, подставляя бесстрастное лицо лучам вечернего солнца.

— Хорошо. Пойдем.

Это было единственное место, куда юноша не осмеливался заходить. Тут жил непонятный страх, и Ульбар всегда объезжал этот холм стороной.

Древний курган над морем. Самый древний из всех здешних курганов. Кто тут лежит — никто не знал. А ведь шаман мог сказать, в каком холме кто похоронен, всех предков знал от самого Ульфанга. Но вот кто здесь спит — не ведал даже он. И казалось Ульбару, что тот, кто в этом кургане — не совсем мертв. Что он именно спит, а не умер. Таких называли курганными жителями, и живому с таким встречаться — прямая смерть. Только герои древности могли бы с ними потягаться. Шаман говорил, что курган этот еще до прихода Уль-фангир тут стоял.

— Вот тут я живу, — коротко бросил шаман, указывая на землянку у подножия кургана. Ульбар с опаской и уважением посмотрел на старика — сам он тут поселиться не осмелился бы. Вот, значит, почему он никак не мог найти жилища шамана. А шаман стоял, глядя на курган, и лицо его, темное и изрезанное морщинами, было жестким, волевым и непроницаемым, как лик каменного изваяния. Вот такие изваяния ставят в степи, и ветер и дождь, жара и холод стирают со временем черты лица, и становятся камни безликими, и никто не скажет уже, на кого они были похожи, куда смотрели… Но пока лицо шамана было всего лишь лицом шамана. И таким было это лицо, что Ульбар внезапно почувствовал себя жалким щенком, хотелось поджать хвост и заскулить, заискивающе глядя в глаза хозяину.

С моря шла гроза. Солнце садилось в красновато-лиловую тучу. Поднимался злой ветер.

— Пора, — сказал шаман. — Идем.

В землянке было темно и холодно. А еще странно пахло. Не то чтобы неприятный запах, нет, но в нем была какая-то чуждость. Так не пахнет в жилищах людей.

Старик зажег сухую растопку. Огонь быстро побежал по заранее сложенным в очаге дровам — не кизяку, которым топили очаг в хижине матери Ульбара. Дым тянулся вверх и выходил сквозь квадратный дымоход в потолке. Пламя, освещало жалкую обстановку. Ульбар привык к нищете материнского дома, но здесь было еще беднее. Ульбар подивился — шамана боятся, он мог бы потребовать щедрых и богатых даров, а в хижине кроме дров ничего ценного и не было.

Голые стены из дикого камня, выщербленная глиняная посуда в углу да накрытое волчьей шкурой ложе из сухой травы и веток. Вдоль дальней стены — запечатанные горшки. Шаман подошел к стене, сел на корточки и сдвинул в сторону большой плоский камень. Открылось отверстие. Шаман вытащил оттуда еще одну волчью шкуру, красивую медную чашу и такой же котелок, мешок из пестрой ткани. Кряхтя, задвинул на место камень. Бросил шкуру у очага.

— Сядь, — приказал Ульбару. — Оружие к стене положи — не понадобится.

Голос шамана стал властным и резким. Тени плясали на стенах. Сдернув с торчащей из стены жерди связку каких-то трав, он бросил ее в огонь. Теперь тут было достаточно светло, и шаман задернул дверной полог из шкур и придавил его концы камнями. Постепенно в хижине стало тепло. Ульбар смотрел в огонь — он единственный был здесь знакомым и родным, и юноша тянулся к нему, словно искал защиты. А уйти уже не мог. Ощущение было такое, что сделал какой-то шаг, принял решение, после которого уже нет дороги назад.

Шаман облачился в пестрый наряд, увешанный костяными и медными подвесками и бубенцами. Лицо его было раскрашено до неузнаваемости красными и желтыми полосами, в руках как живой тихо трепыхался бубен.

— Раздевайся, — снова приказал шаман.

В хижине стало уже нестерпимо жарко. Запах травы, острый и пряный, щекотал ноздри, клубился в горле. Из глаз и носа текло, в легких горело, кашель выходил горлом.

— Это очищение, — глухо, словно издалека слышался голос шамана. Его руки, сильные и злые, резкими, короткими движениями втирали жгучую мазь в обнаженное тело Ульбара. — Дыши, глотай дым, глотай… И пей, — шаман сунул под нос юноше медную чашу с варевом из котелка. — Пей.

Горькое, вязкое питье медленно потекло по горлу, одновременно обжигая и холодя, а шаман начал пляску, обходя очаг противусолонь, постепенно ускоряя шаги и все быстрее и громче колотя в бубен.

Ульбар задыхался. Жара душила, непривычный, жгучий запах перехватывал горло, кожа горела, словно бы его прогнали нагишом сквозь колючий кустарник, а потом окунули в соляной раствор.

Грохот, звон колокольцев.

Сердце грохочет вместе с бубном — неужто оно может так быстро колотиться? Надо встать, надо бежать, ползти отсюда, иначе он умрет, сердце не выдержит…

Грохот, звон колокольцев.

Шаман что-то не то поет, не то кричит визгливым, хриплым голосом. Слова его непонятны, это какой-то чужой, пугающий язык…

Тени пляшут на стенах. Тени сползают со стен, тесно окружают их, но боятся переступить круг, шагнуть в светлое пятно костра. Тени пляшут, извиваются, они шепчут. Они смеются, зло, жестоко смеются над человеком, маленьким жалким человечком, который уже не может сдвинуться с места, связанный силой волшебных трав…

Тени пляшут, они прикасаются к обнаженной коже, и от их прикосновений холодные иглы пронзают все тело.

Грохочет бубен, звенят колокольцы, визжит шаман, шепчут и смеются тени…

И вдруг все меняется. Он видит землянку сразу и изнутри, и снаружи, и сверху. Это непривычно, разум отказывается воспринимать, и Ульбар закрывает глаза — но продолжает видеть. И землянку, и тени, и свое распростертое на волчьей шкуре тело с выпученными глазами, с раскрытым ртом, из которого ползет зеленоватая пена. А вокруг скачет и визжит шаман, и звенят колокольцы, и грохочет бубен.

А тени тянутся к телу, но это уже и не тени…

Странные образы, все время меняющиеся, текучие, как отражения в спокойной реке…

Паук с человеческой головой.

Пугающе красивая женщина с глазами красными, как горящие угли. Она улыбается, обнажая острые зубы, и руки ее извиваются, словно черви или змеи.