Фридрих Незнанский - Москва-Сити

• Название: Москва-Сити
• Автор: Фридрих Незнанский
• Жанр: Детектив

Зимнее утро 2000 года… Утро, когда на тихой московской улице было совершено покушение на одного из крупнейших чиновников нашей страны… Дело рук кого-то, кому невыгодна профессиональная деятельность потерпевшего? Попытка «убрать» человека, от которогозависели судьбы слишком многих крупных компаний? Возможно. По крайней мере, таковы «официальные версии» расследования. Но может, это – женская месть красавицы авантюристки, выросшей в мафиозном клане?… Александр Турецкий начинает собственное расследование дела – и очень скоро понимает, что самые очевидные факты здесь – далеко не столь очевидны, сколь кажутся, а самые неопровержимые улики – далеко не так неопровержимы, как выглядят!…

---

Глаза его полыхали теперь сильнее обычного. И Якимцев понял, что перед ним еще один фанатик московского строительства, вроде мэра. Ну вот и понятно, почему мэр хорошо, даже, может, слишком хорошо относится к этому Топуридзе.

– Да, я стою у истоков этих проектов, – продолжал между тем Топуридзе, как-то сразу сменив тон беззаветного энтузиаста на чисто деловой. – И все же в связи с вашим вопросом ничего определенного сказать не могу. Прямых угроз мне давно никаких не было… со времени знаменитого скандала с гостиницей «Балканская»… Помните, когда нашего мэра обвинили публично, по телевидению, в убийстве американского совладельца гостиницы… Обвинение бросили, а доказать ничего ведь не доказали… Обгадили только человека, а потом весь скандал сам собой ушел в песок. Я сразу говорил, что ничего у этих обвинителей не выйдет. Вот тогда-то мне и начали приходить угрозы… Но потом это все как-то само собой устаканилось. Из чего я сделал вывод, что эти угрозы были частью все той же антимэрской кампании. Акция устрашения, и все…

– И все же… А вы можете что-то предположить сами?… Есть ли у вас завистники среди коллег в мэрии или недовольные вами подрядчики, инвесторы?…

Топуридзе, кажется, еще сильнее побледнел от возмущения, хотя вроде бы больше бледнеть ему уже было некуда.

– Кто вам только мог сказать подобную чепуху! Мы в мэрии – одна команда. Мы все друзья, единомышленники! Кто мне мог там завидовать?! Я что, нашел золотую жилу, украл то, что другие не догадались украсть? Подрядами я не занимаюсь, заметьте. И слава богу. В правительстве достаточно людей, которые на этом собаку съели. Это настоящие специалисты – строители, архитекторы, проектировщики. Я же занимаюсь инвестированием капиталов, привлечением капиталов в стройки, которые осуществляет на благо города и горожан московское правительство, – и все, больше ничего. Я распасовщик, диспетчер. Ну, может, главный бухгалтер…

– Но диспетчер, от которого зависит многое, согласитесь, – успел вставить Якимцев.

– Может быть. Хотя вы знаете, что такое инвестиции? Это тот же бартер. Зачастую там нет никаких живых денег. Вложения осуществляются через проектирование, материалы, рабочую силу и так далее. И отдача, возврат вложенных средств, тоже осуществляется зачастую не деньгами, а услугами, допуском к нашим производствам и технологиям, к каким-то дефицитным сырьевым ресурсам…

Он разволновался, словно вступил в какой-то очень давний спор, и Якимцев встревожился, как бы из-за его грузинского темперамента Топуридзе не стало совсем плохо – тогда он опять на какое-то время будет недоступен следователям. И он удержал на самом кончике языка вопрос, который его так и подмывало задать потерпевшему: если инвестиции – бартер, значит, они могут быть использованы как некие неучтенные средства? Как взятки, премии, льготные подряды, как придержанные для прокручивания в собственном банке средства? Он не задал этот вопрос, отложил на потом, но после слов Топуридзе ему сразу на ум пришла информация о ведущихся следственным комитетом МВД проверках соответствия проекту сданной несколько лет назад МКАД – большой Кольцевой дороги вокруг Москвы. Она, эта информация, вполне укладывалась в схему, выстроенную Калинченко, прекрасно ее иллюстрировала: всего на десять сантиметров уже полотно дороги, каждый метр которой стоит сотни тысяч долларов, всего на несколько тонн щебенки меньше, чем по проекту, на каждой сотне метров дороги – и все эти «мелочи» выливаются в десятки, сотни тысяч неучтенных «бартерных» долларов. Не потому ли действительно всегда идет такая драчка за подряды на этих грандиозных московских стройках?

А насчет того, что у них тут, в мэрии, команда… Якимцев уже давно обратил внимание, что они все, как сговорившись, твердят: под руководством мэра – мы команда! И действительно, как он ни искал, пока не мог найти зазор, лазейку в этом монолите, хотя был абсолютно уверен, что никакого монолита по определению быть не может: живые люди, у каждого свой интерес. И все эти крики – «мы команда» – кончатся либо при первом же испуге, либо когда их, членов команды, начнут покупать по отдельности. Нет, Якимцев вовсе не хотел, чтобы доблестная команда мэра развалилась, он хотел лучше понять те противоречия, которые существуют внутри нее. Да, каждый занимается своим делом, но ведь каждый – личность. А стало быть, существует там, внутри, борьба тщеславий, самолюбий и чего там еще. Один считает, что достоин больших ролей, другому недодано благодарности, третий считает, что его бескорыстие могло бы вознаграждаться лучше… Словом, все эти разговоры про «команду» и «монолит» его только настораживали. И вот перед ним был один из временно выпавших кирпичиков этого монолита.

– Скажите, – осторожно запустил зонд Якимцев, – а товарищи вас уже навещали? Вернее, не так спрошу: к вам уже пускают посетителей? Или только родственников?

Топуридзе засмеялся:

– Ну если считать вас родственником… Я же сказал: доступ к телу почти свободный.

– А все же, – настоял на своем Якимцев, улыбнувшись вместе с Топуридзе, – вы мне не ответили.

Георгий Андреевич снова засмеялся, одарив своим антрацитным взглядом.

– Вы у меня первый посетитель. А стало быть, самый дорогой…

Похоже, у этих грузин слово «дорогой», так же как красный перец, идет во все кушанья…

Якимцев задал этот свой вопрос о товарищах потому, что его очень интересовало – даже не столько как следователя, сколько чисто по-человечески, – посещал ли его уже мэр, а еще больше Евгения Павловича просто подмывало спросить Топуридзе о его дружбе с Джамалом Исмаиловым, сделавшим это странноватое заявление насчет того, что если бы их дружба продолжалась, то ничего бы с Топуридзе не случилось… Но видимо, если он хотел задать этот вопрос, с него и следовало начинать разговор – настолько, похоже, это была непростая тема. Тут, конечно, в несколько минут не управишься, а Топуридзе, по всему судя, их беседа уже утомила…

Как бы то ни было, больше он уже ни о чем потерпевшего спросить не успел – решительно прервавшая их Варя на этот раз была неумолима. Единственное, что Якимцев все-таки успел в последний момент, – попросить Георгия Андреевича, чтобы он-таки подумал и вспомнил, не было ли чего необычного вокруг него в последнее время.

Восемь минут ушло на оформление протокола допроса Топуридзе в качестве потерпевшего. Якимцев еще успел разъяснить потерпевшему его права согласно УПК РСФСР. Все эти восемь минут Варя стояла в дверях, затем вежливо, но вполне настойчиво начала теснить следователя к двери. Впрочем, дальше продлевать допрос Якимцев не решился бы и сам: видно было по всему, что Топуридзе очень устал; неестественная, восковая его бледность становилась все заметнее, в чем не было ничего удивительного – столько крови человек потерял, такое ранение, да и операцию перенес нешуточную, чуть ли не шесть часов на столе лежал. Как он еще находил в себе силы держаться таким молодцом!

Нет, положительно он Якимцеву нравился! Особенно после того, как вспомнил, крикнул ему на дорожку:

– Готовься, дорогой! Выйду – обязательно в гости тебя жду!

И, дождавшись, когда Топуридзе распишется в пустых местах протокола, Евгений Павлович тепло распрощался и покинул наконец палату, слыша за спиной, как медсестра строго выговаривает что-то Георгию Андреевичу, а тот пытается отшучиваться.

Милиционер с автоматом равнодушно посмотрел на него, когда он прикрыл за собой дверь палаты, и буркнул:

– Пропуск сдайте внизу!…

Нет, пожалуй, если что – от такого стража проку все-таки будет немного.

СТАРШИЙ ОПЕРУПОЛНОМОЧЕННЫЙ МУРА СИДОРЧУК

Якимцев любил работать с Сидорчуком: огромный, добродушный капитан милиции ни разу еще не подводил его, и вообще, казалось, для него нет ничего невозможного – такой он был весь надежный, спокойный и сильный. Сыщицкие его таланты были специфичны, но весьма существенны – Сидорчук был особенно хорош там, где требовались не столько изощренные в решениях головоломок мозги, сколько именно его добродушная сила и редкостное умение входить в контакт с так называемыми простыми людьми – работягами, обслуживающим персоналом, бомжами, криминализованным отребьем и вообще представителями разного рода добровольно замкнутых социальных групп, включая и сотрудников городских отделений милиции.

Если, скажем, Якимцеву внедрение внутрь всякой такой вот скорлупы либо не удавалось, либо давалось с великим скрипом, то у Сидорчука это получалось до изумления просто. Это было похоже на какой-то фокус. Сидорчук не унижался до заискивающих разговоров или сочувственных поддакиваний, он просто строил какую-то дурацкую рожу или произносил одно-два слова – и готово, тут уже становился безоговорочно своим. Причем и два эти слова-то были тоже какие-то несерьезные, если не сказать – дурацкие: переходя почему-то на украинскую мову, Сидорчук восклицал, смотря по обстоятельствам, «Ось!» или «Га!». Иногда это же «ось» произносилось с восклицательным знаком, иногда с растерянным многоточием. И вот, смешно сказать, с помощью этих двух произносимых на самые разные лады слов Сидорчук мог подолгу вести искуснейшую, сложнейшую беседу, практически не нуждаясь в привлечении какого-либо иного словесного материала. Ну разве что в исключительных случаях мог еще спросить: «А що це таке?» – или воскликнуть: «Та шо ж це таке робится!» – и этого оказывалось более чем достаточно. Прекрасный пол, особенно дамы, стоящие за прилавком, воспринимали эту его немногословность как проявление некой особой галантности и мужской надежности. Мужики же, особенно работяги, и свой брат менты воспринимали сидорчуковский набор как проявление этакого своеобразного, максимально приближенного к народному канону юмора. Ну а с юмором всегда ведь все делается легче…