Юрий Нестеренко - Крылья

• Название: Крылья
• Автор: Юрий Нестеренко
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2004
• ISBN: 5-699-07409-0

Бесстрашная Эйольта Лаарен-Штрайе, дочь пирата и падчерица королевского палача, рождена крылатой и мечтает о небе. Ни буйство стихий, ни предательства, ни беспощадные разбойники, ни морские чудовища не остановят ее на пути к мечте — пути, протянувшемся через полмира, через дикие земли и экзотические королевства. Но что ждет ее в конце дороги?

---

Когда мне надоедало копаться во всех этих вещах, я усаживалась в массивное кресло без ножек или на окованный железом сундук и просто фантазировала; в своих мечтах я становилась то королевой в тронном зале, то предводительницей пиратов в заваленной трофеями капитанской каюте. Может быть, для роли грозной повелительницы мне и недоставало реальных подданных, но я с успехом заменяла их воображаемыми. Нередко я ложилась на живот возле самого окна, утыкаясь носом в пыльное стекло; я смотрела вниз на землю и взмахивала крыльями, и мне казалось, что я лечу…

Другим замечательным местом был сад. Кто-то из прежних палачей — дом не принадлежал семье Штрайе, он был собственностью Тайной Канцелярии и переходил от одного королевского палача к другому, — так вот, кто-то из предшественников отчима был страстным садоводом и проводил чуть ли не все свободное время, подравнивая клумбы, собирая вредителей и фигурно подстригая кусты и деревья. Однако отчим был совершенно равнодушен к этому занятию и позволил саду прийти в запустение. Надо ли говорить, каким подарком это стало для меня! Плитки аллеи, сквозь трещины и щели которых буйно пробивалась трава, были для меня дорогой к заколдованному замку, в джунглях буйно разросшихся кустов прятались свирепые северные дикари, а деревья, на которые я взбиралась, становились то мачтами адмиральского корабля, то сторожевыми башнями колониального форта…

В общем, мне никогда не было скучно наедине с собой. И, пожалуй, первой моей реакцией на весть о скором прибытии Ллуйора было что-то вроде укола ревности: как это — делить все мои богатства с кем-то еще? Но затем мысль о возможности заполучить товарища по играм наполнила меня радостным возбуждением, и я уже не могла дождаться, когда отчим привезет его.

И вот он стоит на пороге — бледный худенький мальчик в унылой, не раз штопанной одежде, с серой котомкой на плече. Его покойные родители хотя и принадлежали не к трущобной голытьбе, а к вполне почтенному ремесленному сословию, никогда не жили в достатке, а с тех пор, как его отцу-сапожнику проломили голову в пьяной драке, дела и вовсе пошли хуже некуда. Мать Ллуйора вскоре слегла и больше уже не встала; после ее смерти мальчику остались одни долги. Вы, может быть, ждете от меня рассказа, что отчим помогал своим дальним родственникам в то тяжелое для них время — но это не так. Он ими вовсе не интересовался. О незавидной участи Ллуйора он узнал лишь тогда, когда к нему обратилась тетка мальчика, исчерпавшая все другие способы пристроить сироту, не обременяя при этом себя.

Ллуйор, разумеется, был заблаговременно строго предупрежден отчимом насчет моей крылатости, но ему было не до дразнилок. Во-первых, он еще не пришел в себя после смерти родителей, а во-вторых, зная, что отдан в ученики к палачу, считал свое будущее ужасным и беспросветным. (Я, кстати, тогда еще не знала, в чем заключается профессия отчима.) Мать перед смертью строго наказывала сыну помнить о достоинстве его сословия и не смешиваться с голытьбой и попрошайками, но Ллуйор потом признался мне, что поначалу всерьез обдумывал идею сбежать и сделаться лучше нищим побирушкой, чем палачом. Он сказал, что отказался от этой идеи из-за меня… но, думаю, причина была другой: попав к нам в дом, он рассудил, что сбежать всегда успеет, а пока грех не попользоваться сытой и комфортной жизнью, какой он не знал с рождения.

Итак, несмотря на свое превосходство в возрасте и принадлежность к «сильному полу» (дурацкое выражение, которое, однако, долго казалось мне естественным), он был полностью деморализован. (А это мудреное слово — «деморализован» — я тогда уже знала! Вычитала из исторических хроник. «К четвертому часу баталии противник был полностью деморализован».) Поэтому Ллуйор практически без сопротивления согласился с моим лидерством. Думаю, мои крылья тоже сыграли тут свою роль. Когда я увидела его, то на радостях взмахнула ими — у меня долго сохранялась эта дурацкая привычка, прежде чем я научилась себя контролировать, — и он вытаращил глаза. Но не от гнева и не от страха, а от восторга. Я, впрочем, находила это вполне естественным и всегда считала, что тем, у кого нет крыльев, их сильно не хватает и что они мне просто завидуют. Во всяком случае, я не видела другой причины для их злобы. О злобе мне уже было известно — воспоминания о дне бегства из деревни практически стерлись, но мама в осторожных выражениях кое-что рассказала мне, когда объясняла, почему мне нельзя выходить за ворота. Тем не менее знание это оставалось абстрактным — я и в мыслях не допускала, что Ллуйор может испытывать ко мне какую-то неприязнь из-за крыльев.

Короче говоря, мы подружились. Вы можете сказать, что это было предопределено — дружба двух отверженных, крылатой и будущего палача, — но не забывайте, мы были маленькими и не задумывались над столь мрачными вещами. Нам просто нравилось играть вместе. Королева наконец заполучила себе подданного, а пиратская атаманша — боцмана.

Хотя, разумеется, не всегда в наших играх мы выступали на одной стороне; нередко я как кровожадный северный дикарь набрасывалась на Ллуйора, выскакивая из кустов, или он в качестве вражеского генерала атаковал мои позиции. Бывало, впрочем, что игра заканчивалась моим сердитым замечанием, что «генералы так не воюют», после чего следовала лекция с изложением основ стратегии и тактики, почерпнутых мной из исторической литературы, — изложением, естественно, очень наивным и часто совершенно ошибочным, но он слушал, забывая закрыть рот. Проверить он все равно не мог, поскольку в свои восемь лет все еще не умел ни читать, ни писать.

Вскоре, однако, я убедилась, что мой авторитет для него не безграничен. Летом я всегда ходила босиком, не потому, разумеется, что королевский палач Йартнара экономил на обувке для дочери, а просто мне так нравилось. Поскольку со двора я никогда не выходила, родители (буду называть их так, хоть Штрайе мне и не родной) не имели ничего против. Ллуйор появился в нашем доме весной и не знал об этой моей привычке. Солнце с каждым днем пригревало все сильней, и я с нетерпением ждала, когда можно будет сбросить надоевшие за зиму башмаки. И вот когда я наконец впервые в том году пробежалась, смеясь от удовольствия, босыми ногами по нагревшимся с утра плиткам аллеи и лихо вскарабкалась на дерево, где уже ждал меня Ллуйор, я вдруг заметила, что мой генерал смотрит на меня совсем не так, как полагается смотреть на королеву. Тут уже мне пришлось выслушать лекцию о том, что босиком ходят только нищие голодранцы и неотесанная деревенщина. Очевидно, его устами в тот момент говорили его отец-сапожник, взиравший на мир через призму своего ремесла, и мать, которая, умирая в полной нищете, наказывала сыну во что бы то ни стало «сохранять достоинство сословия». Тогда, впрочем, я этого не понимала. В первую минуту я сочла, что он городит совершенную чепуху, о чем ему немедля и сообщила; однако, вопреки обыкновению, он вовсе не признал свое поражение. С растущим удивлением я поняла, что мой авторитет стремительно тает в его глазах; я снова посмотрела на свои свесившиеся с ветки ноги, и мне вдруг показалось, что в этом зрелище и впрямь есть что-то унизительное и неприличное. Я неуклюже спрыгнула с ветки, ушибив при этом пятку, и, прихрамывая, поспешила в дом за башмаками, чувствуя, как кровь приливает к щекам.

Так выяснилось, что не только я имею влияние на него, но и он на меня. И, пожалуй, ни тогда, ни потом в его влиянии не было ничего полезного. Лишь позже я осознала простую истину — чем меньше вы симпатизируете другим, тем меньше у вас шансов заразиться их предрассудками.

В том году было уже поздно отдавать Ллуйора в школу — ведь учебный год начинается зимой, — но отчима, разумеется, не устраивала полная неграмотность будущего ученика, и он попытался заниматься с ним сам, как когда-то с моей матерью, а потом со мной. Но Ллуйора не интересовали премудрости чтения и счета; он кое-как исполнял урок из страха перед своим строгим наставником (королевский палач все еще внушал ему трепет), но думал лишь о том, как бы побыстрее улизнуть играть во двор. Я же, напротив, начала все чаще наведываться в библиотеку. Мне было всего семь, когда я стала замечать, что миры двора и чердака, исследованные мной к тому времени до последнего камушка и пылинки, уже не столь бескрайни, как казалось мне раньше, а по сравнению со вселенной, открывавшейся на страницах книг, просто мелки и, пожалуй, даже скучны. Конечно, до философских трудов я тогда еще не доросла, да и вообще многие «взрослые» книги, которые я пробовала читать, казались мне очень нудными, однако меня интересовали уже не только описания битв и географических открытий, но и хитросплетения интриг всяких древних королей и князей. Постепенно из всего этого чтения и моих игр «в королеву» сложилась идея моей собственной страны, которую я, не мудрствуя лукаво, назвала «Эйонайа»; я нарисовала ее подробную карту и стала сочинять ей историю, записывая ее летописи с древнейших времен. Эти «хроники», должно быть, до сих пор валяются где-то на чердаке дома королевского палача в Йартнаре…