Леонид Юзефович - Дом свиданий

• Название: Дом свиданий
• Автор: Леонид Юзефович
• Жанр: Исторический детектив
• Год: 2001

За годы службы Иван Дмитриевич перевидал десятки трупов, но по возможности старался до них не дотрагиваться, тем более голыми руками. Он присел на корточки рядом с Куколевым, пытаясь разглядеть его лицо, наполовину зарытое в подушку. Видны были только спутанные волосы на виске, один закрытый глаз и одна ноздря.

Иван Дмитриевич машинально отметил, что с кровати свешивается правая рука, на которой, казалось, чего-то не хватает. Чего?..

---

— Я человек темный, — сказал Иван Дмитриевич. — На медные деньги учился.

— Не скромничайте. Ваша интуиция стоит магистерской степени по меньшей мере.

— Вашими бы устами, Сергей Богданович…

— Не буду скрывать, — признался Зеленский, — я весьма заинтригован. Это связано с каким-нибудь преступлением? Не удовлетворите мое любопытство? На улице говорить неудобно, а я, в отличие от вас, человек холостой, никто нам не помешает. Кухарка, и той сейчас нет. Поговорим спокойно, чайку попьем.

Зеленский жил в одном подъезде с четой Нейгардтов. Они на втором этаже, он — на четвертом. Вошли в неухоженную комнату, заваленную книгами, которым недостало места на полках, старыми газетами, папками, тетрадями и разным бумажным хламом. Золотое тиснение и кожа переплетов соседствовали с жалкими брошюрами, а то и вовсе с луковой шелухой или забытыми тут же грязными носками.

— Если судить по заглавиям книг, — сказал Иван Дмитриевич, — это кабинет ученого. Но библиотеку в таком беспорядке я видел только у одного человека, и он был поэт.

— Вы, как обычно, попали в самую точку, — улыбнулся Зеленский, — в самое мое больное место. Раз уж мы заговорили о мусульманах, у них есть любопытное поверье. Я часто вспоминаю его, когда думаю о своей жизни. Суть такова. Будто бы Аллах в предвечности сотворил изображение Магомета, вокруг которого тысячи лет витают души еще не родившихся людей. И тот из них, кто сумеет взглянуть на голову пророка, в земной жизни родится халифом или султаном, кто охватит взглядом лоб — князем или, на худой конец, бароном, как наш Нейгардт.

— Говорят, он купил свой титул у какого-то немецкого курфюрста, не то герцога, — ввернул Иван Дмитриевич.

— Неважно. Так вот, взглянувший на щеки пророка рождается праведником, на горло — проповедником, на затылок — купцом, ну и тому подобное. Тот, кто посмотрит в глаза Магомету, становится ученым-богословом, а увидевший его брови — поэтом. Я подозреваю, что мой взгляд упал между бровями и глазами, и вышло из меня ни то ни се. Отсюда все неурядицы моей жизни.

Полностью его фамилия звучала так: Зеленский-Сичка. Он происходил из обедневшей, но славной малоросской семьи, в предках числил чуть ли не гетманов, учился в Германии, преподавал в Киевском университете, где пострадал за свои казацкие убеждения, вынужден был уехать на север и здесь как-то стушевался. Серолиций, нервный, в свои сорок лет Зеленский выглядел на пятьдесят. Последние годы он учил гимназисток латыни, жил одиноко, не имел ни друзей, ни, похоже, любовниц и если водил знакомство с кем-то помимо службы, так разве что с соседями.

— Не могли бы вы рассказать мне что-нибудь о созвездии Большой Медведицы? — попросил Иван Дмитриевич.

— В астрономическом смысле?

— Мне нужно знать, может ли она быть знаком.

— Вот вы к чему, — догадался Зеленский. — Знак семи звезд откроет врата… Думаете, в этой фразе речь идет о Большой Медведице? Но с чего вы взяли? Во многих созвездиях по семь звезд.

Поколебавшись, Иван Дмитриевич все-таки не стал показывать Сергею Богдановичу таинственный жетончик. От соседей лучше пока держать в секрете. Мало ли! Про смерть Якова Семеновича тоже говорить не хотелось, иначе Зеленский догадается, что одно тут связано с другим.

— Я вам все объясню позднее, — сказал Иван Дмитриевич, — но дело серьезное, мне нужна ваша помощь. Я хочу понять, может ли Большая Медведица быть знаком.

— Знаком чего?

— Чего-нибудь.

— Вопрос поставлен так, что ответить нелегко. У одних народов она издревле означает одно, у других — другое. Для вас это небесный ковш, для нас, жителей Украины, — воз. Там, где вы усматриваете ручку ковша, мы видим оглобли. Почему так? Да потому что, не обижайтесь, великоросский мужик склонен к пьянству, а малоросский крестьянин испокон веку отличается трудолюбием. Каждый народ смотрит на небо сквозь призму своего национального характера. Образ жизни тоже немаловажен. Для самоедов, например, это вовсе не медведица, а небесная олениха, праматерь всего сущего на земле. Для бедуинов…

— Их трогать не будем, — вежливо прервал Иван Дмитриевич. — Вернемся к нашим широтам. Откуда вообще взялось, что это Марья Ивановна?

— Марья Ивановна?

— Ну в сказках-то медведи — Михайло Потапыч, Марья Ивановна.

— К нам пришло из Греции. Существует цикл аркадских мифов о происхождении Большой Медведицы.

Иван Дмитриевич насторожился:

— Аркадских?

— Да, аркадских. Что вы так взволновались?

— Нет-нет, ничего… Из той самой Аркадии?

— Боюсь, ваши представления о ней сложились под влиянием новейшей литературы. Всякого рода эклог, элегий, идиллий. В действительности это была дикая горная страна, покрытая лесами… Вам не слишком крепко? — спросил Зеленский, подвигая гостю чашку с чаем.

— А водочка у вас не живет? — нахально поинтересовался Иван Дмитриевич.

У него дома смирновская проживала по подложным документам, как еврей, который, не приняв святого крещения, из Гомеля переехал в Санкт-Петербург. Перелитая в бутылку с этикеткой зельтерской воды, исполненная страха иудейска, она ютилась в самом дальнем углу комода и выходила оттуда лишь под покровом ночи.

Зеленский принес графинчик, две рюмки. Выпив, Иван Дмитриевич откинулся на спинку стула и приготовился слушать. После голодного дня в животе быстро погорячело, блаженство начало распространяться вверх, к груди. Там была своя маленькая Аркадия, именно такая, какой, по словам Зеленского, она никогда не была. Шумели дубовые рощи, нимфы резвились в ручьях, пастухи и пастушки, целуясь и наигрывая на свирелях, собирали стада на вечернюю дойку, и над гладью многорыбного моря, на ночь покидая этот мир, младая Эос в тоске ломала пурпурные персты.

— Как прикажете излагать? — с простительным ехидством профессионала спросил Зеленский. — По Аполлодору? По Овидию? Или, может быть, по Псевдо-Эратосфену?

— Валяйте своими словами, — сказал Иван Дмитриевич.

2

В те баснословные времена Аркадией правил царь Ликаон, тиран и сластолюбец, отец сорока девяти сыновей, таких же нечестивых, как он сам, и рожденной от нимфы единственной дочери, красавицы Каллисто. Она, видимо, принадлежала к тем прелестным созданиям, которые почему-то чаще всего вырастают или в царских дворцах, или в хижинах пастухов, лесорубов и угольщиков, да и то при двух условиях: они должны с детства пользоваться неограниченной свободой и не иметь сестер. Это девушки своенравные, романтичные, мечтательные и в то же время несколько мужеподобные, стройные, но нередко с чересчур узкими бедрами, что, впрочем, не портит их красоту. Они обычно питают стойкое отвращение к хороводам и прялке в одном случае, к танцам и урокам игры на фортепьяно — в другом, зато любят одеваться в мужской костюм, купаться ночами в прибое или в ледяном пруду, бегать по полям с собаками, скакать верхом, но при всем том роль кавалерист-девицы не кажется им привлекательной. О любви эти дикарки до поры до времени не думают и вместе с тем бессознательно закаляют свой дух и тело для будущих любовных битв. Сверстниц они презирают, старших наставниц ненавидят, а поскольку часто растут без матери, в окружении грубых братьев, рядом с деспотом отцом, как Каллисто, их — в этом-то и парадокс! — неодолимо влекут к себе женственные мужчины. Однако, влюбляясь в таких мужчин, сами они остаются эгоистичными и неспособными на жертву. Материнский инстинкт в них тоже не силен, и в итоге, пережив короткий расцвет экзотической и холодноватой женственности, эти создания быстро увядают. Очаровательный хаос, в пору созревания наполнявший их душу, так никогда и не претворяется в божественный порядок зрелости.

Приблизительно так, опираясь на собственный опыт, Иван Дмитриевич после третьей рюмки увидел все то, о чем рассказывал Зеленский.

Но Каллисто повезло дважды. Во-первых, ее отметила и взяла к себе в свиту Артемида-охотница. Во-вторых, ею пленился не кто иной, как сам Зевс, хотя он понимал, что девушки, подобные Каллисто, предпочитают совсем других мужчин и ему трудно будет обольстить ее в своем истинном облике. Поэтому он предстал перед ней в образе Аполлона, чтобы покорить юную дикарку не властью, не мощью, а изяществом и хорошими манерами. Расчет оказался точен. Начался роман, вскоре Каллисто родила сына, получившего имя Аркад.

Но была еще одна причина, по которой Зевс разыграл эту комедию масок: он всю жизнь страдал от ревности Геры и привык путать следы. Истекающий семенем бык, золотой дождь — про них краем уха слышал даже Иван Дмитриевич, учившийся на медные деньги. На протяжении столетий, наполненных бесконечными изменами, Гера выработала в себе способность распознавать мужа под любым обличьем. Покровительница браков, матрона и домоседка, она, видимо, терзалась не столько неверностью супруга, сколько тем, что эти случаи становились достоянием гласности. Как могла она опекать новобрачных, если бессильна сохранить огонь в собственном очаге? Но, будучи настоящей женщиной, Гера сумела убедить себя, что в таких ситуациях именно женщина всегда и во всем виновата. Она почти искренне полагала Зевса не более чем жертвой очередной совратительницы. Словом, Гера решила отомстить не мужу, как на ее месте поступила бы Каллисто, а ей самой: несчастная дочь Ликаона была превращена в медведицу.