Галина Цветкова - Снег на сирени

• Название: Снег на сирени
• Автор: Галина Цветкова
• Жанр: Прочая детская литература

«Это – первое произведение Галины Цветковой. Она из Свердловска. Ей 22 года. Учится на V курсе Литературного института имени Горького». Повесть опубликована в журнале Юность №11 за 1984 год.

---

И вот теперь надо было выходить Эльке. Наступила тишина.

Она отвела руку – небрежно, словно нашла в воздухе опору. Опустила голову. Обвела себя вокруг руки. Кошкой подкралась к прыжку и взлетела.

Была видна отточенная, оттренированная незаученность владения телом. Да Элька еще и гибка. Ее скольжение поднимало ветер. Отросшая челка разлетелась к открыла лоб.

Так, с разметавшейся челкой, она закончила вращение и замерла с поднятой рукой – на ладони словно лежало что-то хрупкое – и откланялась.

Зал ничего не понял. Оказывается, четыре минуты уже успели кончиться, Элька в тишине поднялась из реверанса, все очнулись, захлопали. У самого бортика, где ждал, вертя в руках чехлы, тренер, Элька споткнулась, но устояла, услышала на миг странный, будто усиленный во много раз скрежет железа о железо, нагнулась – и не поверила глазам. Это была потерянная шпилька незадачливой Лизабет – светлая, тонкая, незаметная в прическе шпилька. Элька готова была поклясться, что на этом месте уже есть след от ее конька – непостижимо, как она не споткнулась и не упала раньше?

Она ждала оценок, дышала тяжело, виски были совсем мокрые. От низкого кресла перед разрисованными – для телезрителей – щитами она отмахнулась. Глотнула из протянутого стакана, поморщилась – что ей дали? ой! – вырвалось у нее. На табло загорелась первая строчка, и тут же по-русски и по-английски ее начали читать. Телеоператор наехал на ее лицо камерой, она смутилась, отвернулась, а он все старался показать ее зрителям, и она, совсем растерявшись, убежала.

Загорелась вторая строка, и уже стало ясно, кто сегодня победил. Но Элька лишь шагнула с восьмого места на четвертое, не пробившись в тройку призеров. Медаль ей не дали. Зрители долго переживали по этому поводу, никто им не объяснил, что Элька оказалась неважным школьным чертежником. Уже все кончилось, пора было расходиться, а некоторые еще переживали за убежавшую девочку.

«В старости я, наверное, буду совсем как отец», – думал Андрей, двигая кресло к телевизору. Отец уехал в командировку. И Андрей вот уже два дня занимал его кресло, внимательно прочитывал все газеты и целые вечера проводил перед телевизором – как отец. Но укрощать телевизор умел плохо. Местные передачи еще можно было смотреть, но вместе с московскими шли помехи – то ли со студии, то ли телевизор барахлил.

Горела лампа на столе. Мать что-то шила. Кот – какой-то нахальный кот забрел к ним этой зимой и поселился на коленях у отца, отец собственноручно искупал его в тазу – сидел у лампы и смотрел на все доброжелательным взглядом вертикальных зрачков. Стучали часы, мягко отбивая каждые полчаса. Из кухни пахло тестом – мать уже на второй день ждала отца и заводила пироги. А впрочем, было просто воскресенье.

Андрей дожидался с утра полуночи – должны были показывать немецкий детектив. Убежденный, что немцы еще ни одного хорошего детектива на сняли, он все-таки ждал, поглядывая на часы. День проходил. Уже голубели окна. На экране он увидел заставку со стилизованным коньком, а читая программу, показательных выступлений не заметил. Фигурное катание он смотрел с удовольствием, с детства помнил такие имена, как Эмерих Данцер, Николь Аслер, Патрик Пера.

Сразу в комнату ворвался шум зала, звук рассекаемого коньком льда, мелькание перед камерой то узких рукавов, то тщательно подведенных глаз; комментатор поздоровался и заговорил обо всех соревнованиях сразу – что с кем случилось да кто чего не добился, но по экрану поползла рябь, и голоса слышно не стало. Потом пошли четкие красивые зигзаги, Андрей хлопал телевизор по деревянному нагретому боку, но это не помогло. Он полез внутрь – тронуть какую-нибудь лампу, винтик подкрутить, может, и помогло бы, – но мать взмолилась:

– Андрей, ради бога, ничего там не трогай, тебя ударит током!

Тут же зигзаги исчезли, но подходило к концу и чье-то выступление. Симпатичная толстушка сияла улыбкой и явно близоруко щурилась, каталась она не слишком здорово, но за улыбку, полную доброжелательности, Андрей ей это простил. Лица все были незнакомые, имена тоже, иногда Андрей узнавал тренера. Во втором отделении стало интереснее, начались вызовы, повторы, посыпались цветы – даже мать отложила шитье и стала смотреть.

Снова по экрану поползли зигзаги, но Андрей уже понял, в чем дело – недалеко шел поезд, и, когда он прошел, зигзаги исчезли. Показывали девочку в темном платье с серебром, комментатор молчал, а надо льдом повисали удивительно чистые и красивые линии.

Музыка была знакомой – та, что он слышал на концерте Вивальди, тот снег, серебряный шорох клавесина и скрипка. Он потом везде искал запись, пластинку, но так и не нашел. Продавец в классическом отделе посмотрел на него с осуждением: еще один – ничего не знает, но под влияние моды на старинных мастеров попал, и Андрей готов был лезть в драку, доказывая, что у него не мода. Он напрягся. Девочка творила что-то особенное, и зал завороженно следил за ней – девочка, длинноногая, с челкой, могла делать с залом что хотела.

Андрей узнал ее, но не мог поверить. А комментатор молчал. Наконец Эльку показали близко, так, что Андрей увидел светлую каплю, сползшую с виска, и она уже кланялась, улыбалась, ей бросали, протягивали цветы в хрупком целлофане, и зал трепетал – как бы не наехала на стебли и не упала.

Какой-то господин из первых рядов долго тряс ей руку и, сорвав с себя кепку, нахлобучил на Эльку, ей пришлось задрать голову, чтобы хоть что-то видеть: пижонская кепка с громадным козырем была ей велика. Она вышла еще раз, ее не отпускали. Теперь уже было что-то веселое, Андрей видел, как она катается с удовольствием, ей нравится внимание зрителей, которых она заставляет на себя смотреть. А он-то думал, что она так не умеет! Элька прыгала, и зал ликовал, она опускала голову, и всем хотелось бежать, выяснять, кто обидел ребенка, и наказать обидчика. Комментатор говорил: потрясающий артистизм, рассказал о скачках с места на место, и Андрей жалел, что всего этого не видел, пропустил, все пропустил!

Элька уже просто кружилась, без музыки – больше не выпускали. Ее время кончилось.

И закончился вечер грустно. Ждали фигуриста – невысокого, неулыбчивого, объявили уже чемпионов, а он не появлялся. Пробегал шумок. И когда он появился после всех, бледный, как всегда, но улыбаясь, все поняли, что он вышел прощаться.

Трибуны молили: еще, еще движения, этой удивительной пластики, еще! Его всегда любили, но как в этот вечер – никогда, еще, ведь это в последний раз! – и он уносил эту любовь чуточку небрежно, улыбался с иронией.

Далеко от зрителей, в обитом чем-то вроде фетра коридоре, он столкнется бесшумно с Элькой, и они разойдутся. И Элька подумает, что своим необыкновенным взлетом обязана ему.

Ведь это было действительно необыкновенно.

Андрей встал и ушел в темную кухню. Тихую улицу освещали фонари. Шел снег. Андрей увидел голубое мерцание от окна Стекловых – там тоже

смотрели телевизор. Прислушался – внизу, у Рогозиной, очевидно, было плохое нестроение, она гоняла пластинку «Бони М», а он знал, что она терпеть их не может. Пришла мать и включила свет.

– Ты здесь? Напугал… Хочешь, выпей компоту?

Андрей холодно отказался. Что же это было? Какую-то обреченность он испытывал. Воскресенье, тихо, дом. Откуда? Не то, не то…

Мать стояла у стола, не уходила, и Андрей, не поворачиваясь, сказал:

– Отец звонил. Сказал: то, что должны были отправить авиа, отправили багажом. Только я ничего тут не понял.

Мать, несомненно, поняла больше. Спросила:

– Ты обижаешься на отца?

– Он даже не поздоровался.

– Дурачок, – сказала мать, и Андрей дернул плечом. – Он же торопился, у него было мало времени. И разве ты не понял, что он очень расстроен?

– А что случилось?

– Он поехал за документацией на этот месяц… Приборы мы получили, а документы нет. А они отца не дождались, отправили сами. Багажом. И теперь пройдет месяца два, если они вообще не потеряются.

Андрей пожал плечами.

– Дурачок, – повторила мать. – Это же его работа, он не может из-за нее не волноваться.

– Из-за чего? Из-за чего волноваться?

– Ты этого еще просто не понимаешь. Не то…

Он пришел к себе в комнату. Смотреть детектив расхотелось. Рогозина упорно слушала одну и ту же сторону пластинки в третий раз. Он нарочно уронил несколько книг потяжелее, чтобы она поняла и выключила. В ее плохом настроении он совсем не виноват.

Рогозина поняла, но выключать не стала, только сделала потише.

Элька открыла дверь – теперь у нее был свой ключ – и вошла в квартиру. Тети не было. Она ушла на уроки. В комнате на рояле – пыль, легкий, но заметный слой, Элька вздохнула, нарисовала пальцем страшную зубастую крысу на крышке и пошла на кухню. 8 сковородке обнаружились котлеты, но, судя по запаху, тетя переусердствовала с чесноком. В кофейной кастрюльке – осадок. В общем, если не считать пыли на рояле, дома не произошло никаких изменений. А казалось, что будут. Хотя… Чего ты не знала? Чего ждала?