Виталий Полупуднев - Восстание на Боспоре

• Название: Восстание на Боспоре
• Автор: Виталий Полупуднев
• Жанр: Историческая проза

Историческая дилогия «У Понта Эвксинского» изображает эпоху античного Причерноморья в один из самых драматических ее периодов (III–II век до нашей эры). Многое в этом историческом романе является в значительной мере результатом творческих догадок автора. Но эти догадки основаны на изучении огромного материала.

---

– Поля – богатство Спартокидов, – ответила наставительно госпожа, натягивая поводья, – здесь каждая пядь земли перемешана с навозом и полита потом крестьян.

– А все-таки у нас в Сарматии лучше, – вздохнула ее спутница, трясясь в седле, – вольготнее среди степей. А здесь – как бы нас не обидели, госпожа. Я слыхала, на переправе говорили, что местные сатавки сродни скифам и ждут прихода царя сколотского Палака. А своих хозяев и царя не любят, мало царь им хлеба оставляет после жатвы и обижает очень…

– Больше слушай, Евтаксия, не то услышишь. Кто это посмеет своего царя не любить, если он богами поставлен? Царь – от богов дан!

– Да, да, от богов, я знаю. Но посмотри, госпожа добрая, что это?

Ночные путешественницы, пробирающиеся верхом на конях во тьме по ухабистым дорогам, остановились на пригорке. Их взорам предстала зловещая картина. Вдали полыхали огни пожара, алый дым кудрявыми прядями расстилался по ночному небу, сыпал искрами.

Обширные поля пшеницы стали видны лучше. Колеблемые слабым ветром колосья из золотых превратились в красные. Таким же багрянцем загорелась каждая неровность дороги. Когда всадницы обратили внимание на самих себя, то увидели, что и они словно облиты кровью. Пыль, что не улеглась под копытами коней, могла быть принята за дымку, поднимающуюся от свежей крови.

– О богиня-мать, как страшно! – прошептала Евтаксия, откидывая с лица капюшон плаща. – Зришь ли, добрая госпожа, дорога-то как бы окровавлена! И все красное, страшное! Плохо встречает нас пантикапейский берег. Это дурная примета, ох, дурная!

– Молчи ты, пустомеля! – с неудовольствием оборвала свою служанку госпожа. – Или хочешь, чтобы я тебя плетью взбодрила? Вечно ты даешь волю своему подлому языку и своим предчувствиям. Какие могут быть еще приметы, если все моления и жертвы принесены богам перед нашей поездкой! И добрая к путешественникам Афродита Судоначальница, и Афродита Апатура, что учит нас обманывать врагов, были к нам милостивы, приняли жертвы. Что же еще?

– Молчу, молчу, госпожа. Что я знаю, раба твоя?.. Только душа вот ноет при виде огней этих и красных отсветов…

– Они и мне неприятны. Я разумею – неспроста это. Что же случилось? Может, это сатавки бунтуют? Ты же сама говорила.

– Мне люди рассказывали… Ой, госпожа, что это? Смотри, вон скачут в нашу сторону! По топоту – два всадника. Надо съехать в сторону с этого пригорка. Ночные встречи с всадниками редко бывают счастливыми.

– Ты права, а ну, спустимся с этого бугра!

Женщины натянули поводья и, щелкнув плетьми, подняли лошадей с места в галоп со смелостью настоящих наездниц. В два скачка они спустились в низину и врезались в пшеничное море. Колосья с легким шуршанием задевали их широкие плащи.

Топот бешено мчащихся лошадей быстро приближался, уже слышались окрики всадников, затем донесся более отдаленный стук многочисленных копыт.

– Так и есть, – задыхаясь от волнения, проговорила рабыня, – за первыми гонятся еще какие-то конные… Похоже, что двое убегают, а остальные догоняют их… Погоня многоконная!

Огни пожара продолжали вытягиваться к небу, изгибаясь и стреляя пучками искр. Две конные фигуры быстро вырастали, гром копыт становился явственнее. Уже слышались тяжкое дыхание лошадей, неистовый свист нагаек, заглушаемые гиканьем наездников.

2

Судьба Бунака была типична для многих сатавков, что постепенно теряли свой дом, скот, семью, впадая из бедности в нищету, а потом в вечную рабскую кабалу за долги и недоимки. Но одни принимали свою участь с покорностью, другие с немым протестом, третьи пытались вырваться из безжалостных уз эллинского деспотизма, устраивали побеги, собирались в ватаги и нападали на своих поработителей с целью мести и освобождения.

К последним принадлежал и Бунак. Его озлобили несправедливые поборы и хитрые повадки царских приказчиков, их наглый обман и жестокое насилие. Сколько бы ни работал крестьянин, как бы ни ограничивал себя в пище и одежде, он не мог рассчитывать на сносное существование. Царские люди умели сделать так, что для несчастного сатавка оставался во всех случаях лишь один путь – в рабское ярмо.

Бунак видел, как разорялись его соседи, как продавали в рабство их детей и жен, как надевали железные ошейники на вчера еще свободных людей. А потом все это испытал на себе. Он жил и работал на землях Саклея, поэтому вся ненависть его за пережитое обратилась против этого маленького человечка с чистыми ручками. И эта ненависть не угасла после того, как его превратили в бессловесное, бесправное существо, именуемое рабом, и он стал подрезать лозы на Саклеевых виноградниках, а потом черпать рассол из ванн для засолки рыбы. Весь в язвах от соли, он оказался в имении на Железном холме, где и созрело его решение бежать из проклятого рабства на свободу.

В сговоре с конюхом Хореем, тоже рабом, Бунак составил план побега, пользуясь тем, что Алцим, сын Саклея, мало занимался хозяйством и надсмотрщики разленились. Беглецы ночью убили привратника, вывели хозяйских коней за ограду имения и благополучно скрылись бы. Но озлобленный Бунак хотел хоть чем-нибудь отплатить хозяевам за все страдания и обиды. Он вернулся во двор и поджег деревянные строения. Пожар вызвал тревогу, побег заметили, за беглецами ринулась целая свора ретивых слуг, охочих угодить своему строгому хозяину.

– Напрасно… напрасно ты сделал поджог! – упрекал конюх товарища, держась обеими руками за гриву коня.

Они ныряли в сырые ямы, полные застарелой густой грязи, наметом перемахивали через пыльные бугры, летели в черную бездну ночи, не разбирая дорога. Казалось дивом, что лошади выдерживают такую сумасшедшую скачку, скользя копытами по глинистым скатам оврагов, перепрыгивая через ухабы, находя себе путь среди тьмы и бездорожья.

Позади разгорался пожар, становилось виднее. Однако это не радовало Бунака. Он уже слышал за спиною нервный перепляс конских ног, что догоняли их. А крики хозяйских слуг и лай волкоподобных псов, натасканных на травле беглых невольников, наполняли его душу холодным, цепенящим страхом. Он прекрасно знал, что ожидает их в случае поимки. С них живьем сдерут кожу, сожгут на медленном огне, разорвут их рты железными крючьями или повесят за ребро на столбе для устрашения остальных рабов. И вместе с этим в его сердце разгорался огонь ненависти, острой, раздирающей душу злости. Он хотел кричать, драться руками и грызться зубами до последнего вздоха, умереть в борьбе, но не на пытке!.. И его бесили упреки товарища.

– Мой конь не выдержит. Это слабый конь, у него разбиты задние ноги, – задыхался конюх.

– Сам за конями ходил, а выбрал плохого коня. Дурак! – кричал в ответ Бунак, взмахивая плетью. – Погоняй, если хочешь свободы!

– Какая свобода, нас догоняют! – с рыданием возражал Хорей. – Не в добрый час мы бежали, не успели отъехать – и мой конь уже сдает!

– Погоняй!

В воздухе пропела стрела, за ней другая. Преследователи стреляли на скаку, по-скифски. Неожиданно лошадь конюха перешла на валкий галоп.

Она была ранена в заднюю ногу.

– Все, конец!.. Беги, Бунак, один, а я останусь. Авось посекут, да в живых оставят.

– Нет, я не покину тебя, хотя бы мне пришлось сразиться с самим Саклеем! Ох, как бы я хотел пронзить его кинжалом!.. Жаль, не уложил Алцима! Он первый кинулся за ворота…

Раненая лошадь споткнулась и рухнула на землю с жалобным ржанием. Всадник вылетел из седла, как камень из катапульты, и с криком ужаса упал в пшеницу. Бунак поднял своего жеребца на дыбы, сделал головокружительный поворот, остановился и сразу спрыгнул на землю.

– Ах! – не удержалась говорливая раба.

Испуганный конь ее вздыбился, она еле не вывалилась из седла.

– Кто тут? – не своим голосом спросил Бунак, чувствуя, как его охватывает суеверный страх. – Человек или дух?

Однако схватился за рукоятку кинжала.

– Люди, люди! – поспешила ответить Евтаксия. – Благородная Гликерия со своей рабой. Едут на поклон к самому…

– Замолчи ты! – раздался мелодичный голос Гликерии.

Теперь Бунак рассмотрел двух всадниц на свежих лошадях и вложил кинжал в ножны. Его ухо настороженно ловило звуки погони, совсем близкой. Медлить было некогда. Несчастный конюх уже поднялся на ноги и, стоная и кряхтя, осматривал свою лошадь.

– Сломала шею, голубица, – с сожалением сказал он. – Теперь мне так или иначе надо оставаться. Спеши, Бунак, а то нагонят!

Видя, что женщины осторожно поворачивают своих коней, и готовы взмахнуть плетками, Бунак подскочил к Гликерии и схватил ее скакуна за повод.

– Слезай, или сейчас убью тебя!

– Слезай, госпожа! – плачущим голосом вскрикнула Евтаксия. – На одном коне доберемся. Это же грабители! О боги!

Гликерия мгновенно очутилась на земле и чуть не упала на скользкой глине. Бунак, не теряя времена, помог товарищу влезть в седло, вскочил сам на коня, и они исчезли во мраке ночи столь же быстро, как и появились. Гликерия даже не успела сообразить, что, собственно, происходит.