Хосе Портильо - Пирамида Кецалькоатля

• Название: Пирамида Кецалькоатля
• Автор: Хосе Портильо
• Издательство: Азбука-классика
• Жанр: Культурология
• Год: 2003
• ISBN: 5-352-00390-6

Хосе Лопес Портильо (р. 1920) — мексиканский писатель, а с 1976 по 1982 годы президент Мексики — воссоздал на основе реальных событий удивительную, полную драматизма и размышлений о месте Человека в Мироздании историю легендарного «Пернатого Змея», человека-бога.. Повесть-миф Лопеса Портильо — яркий пример произведений «магического реализма», в рамках которого творили Х. Л. Борхес, М. А. Астуриас, X. Рульфо, Г. Гарсиа Маркес, М. Отеро Сильва и многие другие.

Герой книги, легендарный правитель древней Мексики Кецалькоатль, прибывший из-за моря и создавший в IX — X вв. н. э. ацтекскую цивилизацию, — одна из самых загадочных фигур мексиканской истории.

---

— Нам не мешай. Таков обряд! Разгневаются боги! Так было и так будет! Этому учили наши предки! Таков порядок, заведенный в мире!

— Нет, это не порядок мира! Есть и другой, — сказал Кецалькоатль. — Много лучше. Я за него стою! Но нам не время спорить. Я лишь прошу вас казнь отложить, покуда в полдень я не заставлю дерево запеть.

— Да будет так. — Вожди сказали.

— Нет, — им ответили жрецы.

— Да будет так, — сказал народ, во все глаза глядевший на Кецалькоатля.

Перед всеми Кецалькоатль снял мантию и принялся за дело. Взял несколько ножей кремневых и хворост запалил, нашел полено толстое и сердцевину выжег в нем. Три прорези проделал, а к полудню вбил клапаны. Деревянный барабан гудел под его пальцами и завывал.

— Заставил петь он дерево! — возликовал народ, услышав звуки, ощутив магическое свойство ритма.

— Вправду, чудесные он может делать вещи.

Кецалькоатль играл, играл, играл на тепонацтле[14]. Гулкий и равномерный перестук звучал как музыка, как танец, и стали люди танцевать, не чувствуя жары полуденного солнца, не видя, как оно клонится к горизонту. Плясали все самозабвенно, забыв о зрелище манящем — смерти. Прекрасный голос дерева увлек их души, умолк стук лишь глубокой ночью. Тогда Кецалькоатль встал и молвил:

— Братья, с гораздо большей радостью Господь взирает на веселье целого народа, чем на кончину одной жертвы. Музыка в движенье приводит и небеса, и землю. Вся Вселенная в своем движении ритмична. Взгляните на круженье звезд, восходов и заходов солнца. Найдем и мы свой ритм в природе и поймем ее круговращенья. И будет танцевать народ, как в танцах движутся созвездья. Сольемся с ритмом всей Вселенной, возвысим собственные души, и это Господу угодно будет: жизни мы нашей быстротечность восполним нравственною красотой.

И снова стал играть на тепонацтле.

— Будь проклят глупый наш народ, презревший собственных богов! Зря время истекло за этим шумом, обряд кровавый наш нарушен! Солнце скрылось от нас в Миктлан и жаждет человечьей крови, чтоб завтра запылать огнем. Все знайте, — так жрецы сказали, — не музыка удерживает солнце в небе! Кровь, ваша кровь!

Уставший танцевать народ заколебался.

— Коль так, — вскричал Кецалькоатль, — отдам я кровь свою! Тебе даю ее, народ, терзаемый сомненьем, чтобы отныне братьев наших не умерщвлять на камне.

Он сказал и раны старые разбередил свои. Под ним земля вмиг забурела пятнами.

— Вот кровь моя. Ее я проливаю сам по доброй воле, чтоб не лилась чужая. Эту заповедь усвойте все до истеченья ночи: не причиняйте боли понапрасну, не проливайте крови, кроме той, что вам принадлежит. Я проливаю кровь свою не для того, чтоб двигались светила, они не плавают в крови, а подчиняются законам ритма. Я проливаю кровь свою затем, чтоб вам не проливать чужую. Источником я стану общего согласия и мира. Спасибо, Господи, что уготовил мне судьбу быть родником и дал мне собственную волю, которой суждено теперь быть светочем во мгле!

Скрывая слезы, кровоточащие не отирая ноги, побрел Кецалькоатль в свою лачугу. За ним шла свита, чуть не плача.

Народ рассеялся, молчащий, потрясенный.

Так завершился третий день Кецалькоатля в Туле.

И с того времени он сделался наставником людей в Анауаке.

Два дня спустя явился Топильцин со знатными людьми к Кецалькоатлю; тот поучал простых людей волокна красить, ткани ткать.

— Кецалькоатль, — они сказали, — мы пришли. Ты должен нас наставить, надоумить. Хотим послушать твои речи. Народ наш больше не желает богам гнать пленных на закланье. Жрецы же в гневе. Угрожают нас всех оставить. А мы сами не знаем, что нам делать.

— Все очень просто, — отвечал Кецалькоатль. — Тот, кто хочет быть слугою Бога, пусть будет господином собственных страданий и ближним их не причиняет. Кто хочет кровь пролить, пусть льет свою, а не чужую. Нет жертвы большей, чем отдать свой праздник ближнему и боль стерпеть из-за другого. Распоряжаться же чужою болью — равно что красть у человека душу или волю.

— Ты задал нам задачу, заставляешь о многом думать. Ты разбиваешь вдребезги тот мир, что создавали наши предки, где жили мы без всяких споров. Мы верили, что кровь — это любимейший нектар богов, в особенности кровь военнопленных и героев. Вот лучший дар богам.

— Нет. Богу кровь не надобна людская. Ему угодна добродетель. Кровь — сила наших поколений и нам, потомкам, надобна для жизни. В теле она бурлит людском, родители дарят ее своим сынам, а в землю попадая, она гниет, как человеческая плоть. Бог не вампир. Его услада — добродетель. Лишь наша добродетель чистым ярким светом рассеивает мрак Вселенной.

— А что такое добродетель, та, о которой говоришь?

— Давать, делиться сокровенным и ничего не требовать взамен.

— А что такое сокровенность, которой мы должны делиться?

— Всего три вещи составляют суть сокровенную людей. Из них лишь две всегда угодны Богу: любовь и боль. Любовь — объединяет, боль и страдания — разъединяют. В том состоит гармония Вселенной. Приобретенье и расплата. Только так поддерживается равновесие в мире, зовущееся правосудьем Божьим. Так понимаю я, и так я говорю. А третье свойство человека — знанье. Однако же оно высокомерие питает и тщеславие.

— Всегда так странно говоришь, Кецалькоатль. Понять тебя нам очень трудно. Нам непонятно, почему страдание и боль угодны Богу твоему. Наверное, и впрямь жесток тот Бог, в которого ты веришь, если Он рад страданиям своих же собственных творений. Мы подносим кровь и цветы богам. И не умеем им дарить свои страданья.

— В цветах, — сказал Кецалькоатль, — воплощена любовь. Но вы так и не поняли меня. А может быть, я сам себя не понимаю. Я только крохотная точка на необъятности земли, почти ничто я в беспредельности небес. Но все же нет, мой Бог не бог жестокости и боли. Я говорил уже: Он хвалит добродетель, благословляет Он того, кто делает добро, кто отдает. Ведь человеческая суть — страданье и любовь.

— Страданье или кровь, — промолвил Топильцин. — Да, странный мир твой. Я не понимаю. Зачем страдание? Зачем оно?

— Не нам судить Творца, — сказал Кецалькоатль. — В ответе будем только за свои деянья. И будем мы замаливать свой грех. Ибо греховно знать, не понимая сути.

Покинули его вожди в смущении и меж собою толковали:

— Да, есть, наверно, у Кецалькоатля эта добродетель. Теперь мы знаем еще меньше, но все-таки отныне не желаем, чтоб приносили в жертву человека.

Они народ собрали и решили покончить с жертвоприношеньем.

— Не будем отдавать богам людей, — так было сказано жрецам.

— Вы олухи, — ответили жрецы. — Наш мир лишается ума! С чередованием времен приходит новая пора, она уже не будет нашей. Мы гибнуть не хотим здесь, в Туле, вместе с вами. Мы возвращаемся на север. Снова пойдем на дальние равнины и снова скроемся в пещерах. Там сохраним дух нашего народа, который здесь уже не тот, что был. А вы живите тут, с Кецалькоатлем, с этим горлодером, танцором, плаксой. Но мы еще сюда вернемся, или вернутся наши дети, чтоб выдрать бороду у белого злодея, укравшего сердца людей.

Сказав все это, завернули жрецы своих богов в сухие шкуры и тронулись, глубоко злобу затаив, в свой путь на север.

Многие заколебались и было двинулись вслед за жрецами. Но тут явился вдруг Акатль с огромным барабаном-тепонацтле, и Татле прибежал с своею тростниковой флейтой, которую он смастерил с Кецалькоатлем вместе. И четверо тамемов с бубнами пришли и колокольцами, что тоже сделать им помог Кецалькоатль, и стали музыканты в бубны, в барабаны бить, запели флейты. Снова проникла музыка в сердца людей. Волненье улеглось.

— Кецалькоатль сделал чудо! Он голосами птиц наполнил тонкие тростины!

— Быстрей идем! — Меж тем жрецы ворчали, стремившиеся вдаль. — Нельзя позволить, чтобы этот шум и нас околдовал, лишил последних сил, заставил повернуть назад.

И со своей поклажею спешили дальше, сжав губы и нахмурив брови. Кое-кто все же последовал за ними.

— Мы без богов теперь остались! — вопили женщины.

— Кецалькоатль нам сделает других, великих! — Юноши им отвечали.

И страх пропал, все танцевали до упаду. А пленники воспользовались случаем и убежали.

Наутро знатные опять пришли к Кецалькоатлю. Он учил людей искусству ткани ткать, в цвета окрашивать волокна. Успехи были налицо. Вожди немало удивились, глядя, как родятся узорчатые ткани.

— Что вас тревожит? — их спросил Кецалькоатль.

— Мы рассказать пришли, что нет у нас ни бога и ни культа и никого, кто бы сказал, что с нами будет, что нам делать. И вот стоим мы тут и смотрим, как из-под рук твоих выходит чудо и как ты делаешь фигурки из волокон.

— Так что же вас тревожит? — снова спросил вождей Кецалькоатль. — Я вам сказал, что все вокруг нас — музыка и ритм. А мир подобен этой ткани: смотрите, как бежит уток[15]. Вот так и каждый из людей себя вплетает нитью в ткань мироздания, во славу Господа, который укрывается той тканью.