Валентин Пикуль - Потопи меня или будь проклят!

• Название: Потопи меня или будь проклят!
• Автор: Валентин Пикуль
• Жанр: Историческая проза

---

— А мы снова на палубе, ребята! — возвестил команде Джонс. — Берем на абордаж и «Графиню Скарборо»…

На двух кораблях победители плыли к французским берегам. Отпевали погибших, перевязывали раны, открывали бочки с вином, варили густой «янки-хаш», плясали и пели:

У Порторико брось причал -

На берегу ждет каннибал

Чек-чеккелек!

Моли за нас патрона, поп,

А мы из пушек — прямо в лоб,

Ха-ха-ха!

Окончен бой — давай пожрать,

Потом мы будем крепко спать

Чек-чеккелек!

По вкусу всяк найдет кусок -

Бедро, огузок, грудь, пупок.

Котел очистим мы до дна.

Ха-ха-ха!

Дух грубого времени в этой старинной моряцкой песне, которая родилась в душных тавернах Нового Света.

***

Гибкий и смуглый, совсем не похожий на шотландца, он напоминал вождя индейских племен; взгляд его сумрачных глаз пронзал собеседника насквозь; щеки, пробуренные ветрами всех широт, были почти коричневыми, как финики, и «приводили на ум тропические страны. Это необычайно молодое лицо дышало горделивым дружелюбием и презрительной замкнутостью». Таким запомнили Поля Джонса его современники…

В честь него поэты Парижа слагали поэмы, а он, не любивший быть кому-то должным, тут же расплачивался за них сочинением приятных лирических элегий. Парижские красавицы стали монтировать прически в виде парусов и такелажа — в честь побед «Простака Ричарда». Франция, исстари враждебная Англии, осыпала Джонса небывалыми милостями, король причислил его к своему рыцарству, в парижской опере моряка публично венчали лаврами, самые знатные дамы искали минутной беседы с ним, они обласкивали его дождем любовных записочек.

Джонс вправе был ожидать, что конгресс страны, для которой он немало сделал, присвоит ему чин адмирала, и он был возмущен, когда за океаном в честь его подвигов лишь оттиснули бронзовую медальку. Вокруг имени Поля Джонса, гремевшего на всех морях и океанах, уже начинались интриги политиканов: конгрессмены завидовали его славе… Поль Джонс обозлился:

— Я согласен проливать кровь ради свободы человечества, но тонуть на горящих кораблях ради лавочников-конгрессменов я не желаю… Пусть американцы забудут, что я был, что я есть и я буду!

А в далеком заснеженном Петербурге давно уже следили за его подвигами. Екатерина II, политик опытный и хитрый, сразу поняла, что за океаном рождается сейчас великая страна с энергичным народом, и объявила «вооруженный нейтралитет», чем и помогла Америке добиться свободы. Между тем в причерноморских степях назревала новая война с Турцией, и России всегда требовались молодые храбрые капитаны флота.

— Иван Андреич, — наказала Екатерина II вице-канцлеру Остерману, — выгодно нам забияку Поля Джонса на нашу службу переманить, и то прошу учинить через послов наших…

Джонс дал согласие вступить на русскую службу; в апреле 1788 года он уже получил чин контр-адмирала, а писаться в русских документах стал «Павлом Жонесом». «Императрица Приняла меня с самым лестным вниманием, которым может похвастаться иностранец», — сообщал он парижским друзьям. А русская столица открыла перед ним двери особняков и дворцов; Джонса засыпали приглашениями на ужины и обеды, на интимные приемы в Зимнем дворце… Английские купцы — в знак протеста! — позакрывали в Петербурге свои магазины, наемные моряки-англичане, служившие под русским флагом, демонстративно подали в отставку. Английская разведка точила зубы и когти, выжидая случая, чтобы загубить карьеру Джонса в России… Моряк и подле русского престола вел себя как республиканец: он дерзко преподнес в подарок Екатерине II тексты конституции США и Декларацию независимости, на что императрица, как женщина дальновидная, отвечала ему так:

— Чаю, революция американская не может не вызвать других революций…, этот пожар и далее перекинется!

— Смею думать, ваше величество, что принципы американской свободы отворят немало тюрем, ключи от которых утопим в океане.

Контр-адмирал отъехал к Черному морю, где поднял свой флаг на мачте «Владимира»; он имел под своим началом парусную эскадру, громившую турок под Очаковом в Днепровском лимане. Отважный корсар теперь выступал в ином обличье — в запыленных шароварах запорожца, с кривою саблей у бедра, Поль Джонс курил из люльки хохлацкий тютюн и пил казачью горилку, закусывая ее шматами сала, чесноком и огурцами. Ночью на запорожской остроносой «чайке», велев обмотать весла тряпками, контр-адмирал проплыл вдоль строя турецкой эскадры. На борту флагмана султанского флота он куском мела начертал свою дерзкую резолюцию:

Сжечь. Поль Джонс.

Русские были восхищены его удалью, но и сам Джонс неизменно восхищался бесподобным мужеством русских солдат и матросов. В сражении на Кинбурнской косе Джонс действовал рука об руку с Суворовым («Как столетние знакомцы», — писал об этом Суворов), и турецкий флот понес страшное поражение. Поль Джонс был отличным моряком, но зато он был бездарным дипломатом, и его отношения с князем Потемкиным вскоре же обострились до крайности… Английская разведка, незримое око которой сторожило Джонса даже в днепровских плавнях, выжидала момент, чтобы нанести удар!

Удар был особо болезнен, ибо как раз в этот период Джонс хлопотал о развитии торговли между Россией и Америкой; он строил планы о создании объединенной русско-американской эскадры, которая должна базироваться в Средиземном море как всеобщий залог мира в Европе… Но с князем Потемкиным он разругался в пух и, прах, а англичане обрушили на него из Петербурга лавину ложных и грязных слухов: будто он повинен в контрабанде, будто застрелил своего племянника и прочее. Не обошлось дело и без подкупа в столичных верхах… Историкам еще многое неясно, а отсутствие документов и масса легенд, основанных на сплетнях того времени, только запутывают истину. Но кое в чем историки все-таки разобрались. Поль Джонс стал неугоден не русскому флоту, а самой императрице, которую он не уставал «просвещать» в конституционном духе, всюду рекламируя республиканский образ жизни.

Ну, что ж. Отставка дана! Суворов подарил ему шубу.

— Но я еще вернусь в Россию, — убежденно заявил Поль Джонс, когда лошади взяли шаг и карета завернула к заставе…

Покружив по Европе, словно бездомный бродяга, он закончил свой бег по морям и океанам в Париже.

Париж был иным — уже революционным. Ключи от Бастилии парижане переслали за океан — в дар Вашингтону, со словами: «Принципы Америки отворили Бастилию!» Отсюда, из Парижа, моряк переслал в Россию свой проект весьма удачной конструкции пятидесятичетырехпушечного корабля, но в Петербурге его спрятали под сукно.

Екатерина II близким своим людям признавалась:

— Поль Джонс обладал очень вздорным умом и совершенно заслуженно чествовался презренным сбродом…

Эту фразу императрицы легко расшифровать: «презренный сброд», всегда окружавший Джонса, — это были люди, алчущие свободы, это были его друзья-якобинцы… Начиналась новая полоса жизни!

Из окна своей убогой мансарды «ценитель морен» видел черепичные крыши Парижа и сладко грезил о могучих эскадрах, что выходят в океан ради битв против деспотии.

***

Как и все передовые люди того времени, Поль Джонс иступил в масонскую ложу Девяти Сестер, вобравшую в себя лучшие умы Франции; в эти годы моряка окружали поэты, философы и революционеры, а проживал он под опекою своей сердечной подруги — госпожи Телисьен, побочной дочери Людовика XV. Франция хотела, чтобы Поль Джонс возглавил революционный флот, но «ценитель морей» был уже болен… Да, он был болен и беден. Передвигался уже с палочкой в руках. Однако белая рубашка моряка и сейчас, как в канун битвы, неизменно сверкала ослепительной чистотой.

Смерть сразила его 18 июля 1792 года.

Ему было всего 45 лет Поль Джонс умер ночью — в полном одиночестве.

Он умер стоя, прислонившись спиной к шкафу, а в опущенной руке держал раскрытый том сочинений Вольтера. Конец удивительный! Даже в смерти адмирал не упал, и даже смерть не смогла разжать его пальцев, державших книгу…

Американский посол не явился на его похороны.

Национальное собрание Франции почтило память «человека, хорошо послужившего делу свободы», вставанием и молчанием.

Двенадцать парижских санкюлотов во фригийских красных колпаках проводили «пенителя морей» до его могилы. Тогда же было решено перенести его тело в Пантеон великих людей, но в вихре последующих событий об этом как-то забыли.

Забыли и то место, где Поль Джонс был погребен.

Наконец забыли и самого Поля Джонса…

О нем вспомнил Наполеон — в черный для Франции день, когда адмирал Нельсон уничтожил французский флот в битве при Трафальгаре.