Валентин Пикуль - Слово и дело

• Название: Слово и дело
• Автор: Валентин Пикуль
• Жанр: Историческая проза

Шедевр B.C. Пикуля. Масштабный, умный, увлекательный роман об одном из загадочнейших периодов российской истории — эпохе правления императрицы Анны Иоанновны. Перед читателем буквально оживает удивительный мир дворцовых переворотов и придворных интриг, всевластия печально известной Тайной канцелярии — и яростного противостояния русского дворянства и всемогущего фаворита императрицы — Бирона...

---

Русский толмач-раскольник перевел.

— Порядок, экономия и симметрия, — добавил король. — Сейчас вы получите в знак прусского гостеприимства по кружке доброго немецкого пива. Однако не советую обольщаться. Вторую кружку вы получите от щедрот королевства, когда я уволю вас в отставку — за ранами и болезнями…

Раскольник перетолмачил, и король закончил:

— За любое нарушение дисциплины — пытка и отрезание носа! За побег из моей армии, что есть измена Пруссии, — смертная казнь!

Внимание, господа берлинцы, внимание: король возвращается из Потсдама! Ревизия — закон, а закон — ревизия. Кто-нибудь спорит? Нет, все берлинцы согласны с королем. И сын-кронпринц сидит в крепости, а полковник Бисмарк шагает в крепость…

Чистенькие небеса Бранденбургского курфюршества.

А над лесами и болотами Пруссии волокнами лежит туман.

— Хайль, кениг! Хох, зольдатен!

Русские великаны допивают пиво из фаянсовых кружек.

К вечеру из восьмидесяти осталось семьдесят шесть.

Четверо удрали. Не зная языка. Но сразу же — прямо с плаца…

— Убыток, — опечалился король. — Опять убыток! Пусть только посмеют теперь в России не купить наше замечательное сукно…

Над королевством Пруссии и курфюршеством Бранденбургским царила, как говорил об этом сам Фридрих Вильгельм:

— Непостижимая тайна государственности…

***

— Пруссия, — сказал Остерман, табачку нюхнув, — может служить для нас образцом просвещенной монархии…

— Какой же образец, — спросила Анна Иоанновна, — ежели король всех ученых из Берлина разогнал? Я-то своих не разгоняю!

— Ваше величество, — резко отвечал Остерман, — просвещение это еще не значит — грамотность! Немцы просвещенны потому, что любят своего короля и от уплаты налогов не уклоняются, как это мы наблюдаем в России непросвещенной… Пароль Пруссии таков: будь солдатом, плати налоги и держи язык за зубами!

— Вот бы и нам так, — с завистью вздохнула Анна, грезя.

— Король же прусский, — продолжал Остерман усыпляюще, — издавна благосклонен к Рейнгольду Левенвольде <Напоминаю читателю, что Р. Левенвольде состоял платным шпионом Пруссии при русском правительстве.>. И, ваше величество, при создании нового славного регимента вам следует обратить внимание и на его шефа…

Задумано было так: собрать под новые знамена курляндцев и немцев и — однодворцев, нищих и злых, которые были потомками казненных стрельцов. Старая же гвардия (семеновцы и преображенцы) были потомками петровских “потешных”, и тем стрельцам — исконные враги.

Разгон гвардии начали с кавалергардов. Лейб-регимент больше других орал, когда надо было кондиции рвать. А теперь-то они помалкивали. Пьяное “виват Анна” и трезвое “покорнейше благодарим”. А им — в шею, да кого в армию, да кого в провинцию.

Преторианцев нового полка одели в зеленые кафтаны до колена. На шею офицерам повязали (бантом назад) полотняные галстуки. Ботфорты звякали медными шпорами. На шляпах сделали плюмажи из белых и красных перьев.

Портупеи лосиновые, темляки из цветной шерсти, ножны черненые, шпаги — в аршин длиною, землю царапали. Под конец офицерству выдали по протазану и поставили всех в строй.

Полк был готов, и принц Людвиг Гессен-Гомбургский умильно глядел в лицо императрицы.

— Ваше величество, — намекал, — имею немалый воинский опыт. И желал бы развить его для пущей славы вашей в полку новом…

Но Бирен грубо принца того отшиб и командиров подсказывал:

— Годятся: Вейссбах.., де Бонн… Ласси… Анна Иоанновна имела иные намерения. Боясь, как бы Бирен не стал более просить паса, она все реже делила свое ложе с Густавом Левенвольде. А чтобы задобрить фаворита в любовном абшиде, Анна Иоанновна решила откупиться — широко, по-царски:

— Родилась я в селе Измайловском, и тому полку приказывают называться Измайловским тож! А тебе Густав, — повелела Анна, — быть при нем полковником… Мунструй и верь: благосклонна я!

Густав Левенвольде мунстрования не жаловал. Спонтировать бы — вот это дело! Приятное и благородное. Сунул он за обшлаг мундира четыре колоды карт и долго выражал свое неудовольствие таким назначением. “Ну, до мунстра-то охотники сыщутся… Вот и барон Густав Бирен, тля, выпавшая из польского панциря! Его можно в майоры. А кого же — в подполковники Измайловские?.."

— Господа, — спросил Левенвольде, — кто знает достойного?

— Гампф! Гампф! Гампф! — пролаяли дружно.

— Но я майора Гампфа плохо знаю, — сказал Левенвольде. — А вот шотландца Хакоба Кейта король прусский хваливает. Кейт тридцати шести лет и подвижен. Команды выговаривает чисто…

Кейта и назначили (в подполковники). После чего регимент был выведен за Яузу — в лагерный компанент. Перед мунстром решено было осмотреться. Выпустили первый Приказ по полку: “На квартирах стоять тихо, обывателям обид не чинить, от огня иметь шибкое опасение…"

— Когда солдат ногу тянет гуськом на шаге, — опечалился Густав Бирен, — то не получается линии отменно ровной и четкой… Нас засмеют в образованных странах, если мы этой линии от солдат не добьемся!

— Но стоят-то они хорошо, — зевнул Левенвольде. Кент подошел сбоку строя — глянул вдоль линии.

— Вот тут, — показал себе на грудь. — Тут что-то еще не в порядке. Они не научились еще дышать…

В журнале полка появилась первая запись — вот она:

«Понеделок. — Имелась солдатская эксеръциция Леибъгвардии Измайловского полку при присудствии Ея Императорьскаго Величества потом трактованы штап и обер афицеры в хоромах, аундер афицеры и салтаты налугу…»

Густав Левенвольде перебрал карты в гибких пальцах.

— Время спонтировать, — сказал. — Я пойду, молодчага Кейт, а вы мунструйте их, пожалуйста, по образцу прусскому…

Сел в карету и укатил. Когда осела пыль на дороге, молодчага Кейт со скрипом натянул узкую перчатку и сказал:

— Молодчага Бирен! Я поеду обедать, а вы.., линию в носке выпрямляйте. И вот тут, — Кейт показал себе на грудь, — дыхание у них исправьте, чтобы над нами потом не смеялись…

Больше ни Левенвольде, ни Кейта в полку никогда не бывало.

Майор Густав Бирен, младший брат фаворита царицы, остался в Измайловском компаненте полным хозяином. Первым делом загнал он весь полк в баню, чтобы в кипятке солдаты распарили кости. Ногу каждого заставлял вытягивать, и от носка до колена проверял — ровно ли? Слава богу, “гусек” уже получался!

Но Густав Бирен был добрый малый, и свои ноги в кипятке тоже выдержал. Великое искусство фрунта наполнено терниями… На обваренных кипятком ногах вышел полк на плацы.

— Мунстр! — ликовал майор Бирен. — Темпы отбивать с промежутком, в коем бы трижды счесть можно было… Айн, цвай, драй!

Бирен писал по-немецки, кричал по-немецки, все тут же быстро переводилось на русский. Полковые палачи-профосы стояли с фухтелями наготове. К вечеру избитых людей уносили на руках. Сами уже не шли. Но какие это были вдохновенные дни для Бирена!..

Среди ночи он проснулся, весь в холодном поту:

— А что, если два темпа с левой ноги отбить — короткие? А третий — длинный? И — линия… Вот здорово! Так был создан для России Измайловский полк.

— Имею для сего полка особое намерение, — призналась Анна Иоанновна. — Походами Измайловский регимент не отягщать, а быть ему постоянно при охране моей высокой особы… Да зовите Ушакова ко мне: пусть скажет — какая эха идет на Москве?

Эхо было таково: на Москве недовольны, злобятся…

— Ништо им! — сказала Анна. — Кругом меня одни злодеи!

Измайлово — село русское, древнее. Измайловский же полк — войско сбродное, новое. Это уже не гвардия — защита отечества!

Это лейб-гвардия — защита самодержавия!

***

Николае Бидлоо — Быдло щупал отвислый живот Анны Иоанновны.

— Дистракция отлична! — утешил он императрицу. — Меланхолии же в кишках ваших не наблюдаю… Но исключите из своего меню декокт, прописанный вам Лаврентием Блументростом. А так же, ваше величество, не препятствуйте выходу газов наружу…

Бидлоо очень завидовал славе врача Блументроста, которого уважали на Москве русские люди, и говорил про старого ученого, что верить этому разбойнику нельзя.

"Нет ли тут злого умысла?” — задумалась Анна Иоанновна, и Лаврентия Лаврентьевича призвали ко двору.

И сказала царица Блументросту слова подозрительные:

— Что же ты, архиятер, рецепт от себя худо пишешь? Гляди-ка сам, что получается… Дядю моего, Петра Первого, лечил — он опочить соизволил; Екатерину Алексеевну ты лечить взялся — тоже духу не удержала; теперь и племянника моего, Петра Второго, говорят, уморил ты…

Низко поклонился ей старый Блументрост — Академии наук президент и лейб-архиятер их императорских величеств и высочеств.

— Напрасно изволите гневаться, — ответил он, выпрямляясь. — Великий дядя ваш, сами ведаете, отчего помер… Екатерина же Первыя, кроме вина, ничего больше не пили. Петр же Вторый, племянник ваш, был охотами истощен и в науках любовных искушен сызмальства… А врачи ведь — не боги!