Йен Пирс - Перст указующий

• Название: Перст указующий
• Автор: Йен Пирс
• Жанр: Исторический детектив
• Год: 2003
• ISBN: 5-17-0153115-5, 5-9577-0015-0

Англия, 1663 г.

Отравлен декан Оксфордского университета. За убийство осуждена и повешена молоденькая служанка.

Что же случилось?..

Перед вами ЧЕТЫРЕ рукописи ЧЕТЫРЕХ свидетелей случившегося – врача, богослова, тайного агента разведки и антиквара. Четыре версии случившегося. Четыре расследования.

Лабиринт шпионских и дипломатических интриг и отчаянных человеческих страстей. Здесь каждый автор дополняет выводы других – и опровергает их. Кто прав? Один из четверых – или все ЧЕТВЕРО! А может, и вовсе НИ ОДИН ИЗ ЧЕТВЕРЫХ?

---

Престкотт обдумал мои слова.

– Пожалуй. Но вы должны обещать мне, что будете осторожны. Я очень боюсь. Если кто-нибудь вроде Лоуэра узнает, где я, он меня выдаст. Он будет обязан это сделать.

С большой неохотностью, но я дал ему требуемое обещание, и если не сдержал слова по причинам, о которых сообщу позже, по крайней мере никакого вреда Престкотту я не причинил.

Однако моя попытка хранить молчание привела к прискорбному ухудшению моих отношений с Лоуэром, потому что моя отлучка, как он полагал – к полезному и щедрому пациенту, вновь ввергла его в завистливое уныние. Мне встречались люди, способные к подобной перемене. Но только с Лоуэром она происходила столь стремительно, без предупреждения и сколько-нибудь веской причины.

Уже дважды он срывал на мне свою ярость, и я дружески это терпел. Третий раз оказался самым тяжким и последним. Подобно всем англичанам, он пил очень помногу и как раз предавался этой привычке в мое отсутствие. К моему возвращению в нем уже бушевал гнев. Когда я вошел, он сидел у очага, крепко обхватив себя руками, точно согреваясь, и смотрел на меня черным взглядом. А когда заговорил, то выплевывал слова, будто я был его заклятым врагом.

– Где, во имя Божье, вы были?

Как мне ни хотелось рассказать ему все, я ответил только, что навещал пациента, который послал за мной.

– Вы нарушили наш уговор! Такие пациенты – моя забота.

– У нас никакого уговора не было, – в изумлении возразил я – хотя я только рад, что ими занимаетесь вы. Но вы ведь мылись.

– Я мог вытереться.

– Но пациент вас не заинтересовал бы.

– Это решать мне.

– Ну, так решайте сейчас. Это был Джон Турлоу, и он совершенно здоров, насколько мог судить я.

Лоуэр презрительно фыркнул.

– Вы даже солгать толком не умеете. Боже великий, как мне надоели ваши иностранные замашки и жеманная речь. Когда вы возвращаетесь? Я буду рад увидеть вашу спину.

– Лоуэр, что случилось?

– Не притворяйтесь, будто вас заботит моя особа. Единственный, кто вас интересует, это вы сами. Я выказывал вам истинную дружбу, принял вас, когда вы приехали, познакомил с лучшими людьми, делился с вами моими мыслями, и поглядите, как вы мне отплатили.

– И я глубоко благодарен, – сказал я, закипая гневом. – Искренне благодарен. И старался по мере сил отплачивать тем же. Разве и я не делился с вами моими мыслями?

– Ваши мысли! – сказал он с невыразимым презрением. – Не мысли, а фантазии, нелепости без основания, сочиняемые вами для развлечения.

– Это в высшей степени несправедливо, как вы сами знаете. Я не сделал ничего, чтобы заслужить ваш гнев.

Но все мои возражения пропадали втуне. Как и в прошлый раз, все, что я говорил, никакого веса не имело; разразившаяся буря должна была сама себя истощить, и утишить ее я мог не более, чем дерево, гнущееся под ураганом. На этот раз, однако, мной овладели гнев и обида, и вместо того, чтобы попытаться его умиротворить, я только больнее ощущал его несправедливость и упорно противостоял его гневу.

Не стану повторять всего, что говорилось, однако это превзошло все пределы. Лоуэр распалялся все больше и больше, а я, по-прежнему не понимая причины его бешенства, разгорячился не меньше. Я только знал, что на этот раз должен противостоять ему, и моя решимость ввергала его в совсем уж безудержные припадки ярости. Я, говорил он, вор, шарлатан, безмозглый щеголь, папист, лжец, предатель и обманщик. Как и все иностранцы, я предпочитаю вонзать нож в спину, чем ходить честными путями. Я замыслил устроиться врачом в Лондоне, сказал он, и мои упорные утверждения, что я намерен покинуть Англию как можно быстрее, только подливали масла в огонь.

При любых других обстоятельствах честь потребовала бы сатисфакции, и я так и сказал, но в ответ получил только новые язвительные насмешки. В конце концов я ушел к себе, измученный, голодный, так как мы не прервали нашей словесной битвы, чтобы поужинать. Я лег в постель, исполненный горькой печати, так как он мне нравился, но теперь дружбе между нами пришел конец. Его общество принесло мне немалую пользу, это было бесспорно, но цена, которую мне приходилось платить, была чрезмерно велика. Я не сомневался, что мой отец, получив мое письмо, пришлет мне дозволение уехать, и я решил, что будет разумнее предвосхитить это разрешение. Тем не менее я хотел довести до конца мой опыт с миссис Бланди. Если она останется жива и я получу возможность доказать полезность моего метода, то мое пребывание здесь принесет мне не только горечь.

Глава шестнадцатая

На следующее утро, разумеется, Лоуэр был само раскаяние и рассыпался в извинениях, но на этот раз – напрасно. Наша дружба была разрушена непоправимо: Fides unde abiit, eo nunquam redit[23] – как выразил это Публий Сир. Теперь, когда я решил уехать, у меня не было желания идти на уступки, каких требовало подобное примирение, и хотя я принял извинение, но лишь по законам вежливости, а не в сердце своем.

Полагаю, он это понял, и наш обратный путь в Оксфорд проходил в молчании и в неловких разговорах. Мне очень не хватало нашей былой непринужденности, но вернуть прежний дух товарищества я не мог. Лоуэр, я думаю, стыдился себя, так как знал, что вел себя непростительно. Поэтому он то и дело оказывал мне маленькие знаки внимания в надежде вернуть мое расположение, а когда его усилия пропали втуне, погрузился в меланхолию.

Однако честь обязывала меня не молчать: хотя я и дал слово Престкотту, мой долг перед Лоуэром, счел я, перевешивал его. Я не был осведомлен в законах, но знал, что должен поставить его в известность о произошедшем в доме мистера Турлоу; допустить, чтобы он узнал про это от мирового судьи или из толков в харчевнях, было бы недостойно. Он выслушал мой рассказ с глубокой озабоченностью.

– И вы мне не сказали? Да понимаете ли вы, что наделали?

– Но что?

– Разделили их вину. Теперь, если Престкотта изловят, вас могут повесить. Вам это не приходило в голову?

– Нет. Но что мне было делать?

Он задумался.

– Не знаю. Но если судья решит, что ему надобен Престкотт, а тот успеет сбежать, вы окажетесь в тяжелом положении. А вы ему верите?

– Не вижу причин не верить. Ему от этого нет никакой выгоды. И ведь не я его нашел, а он прислал за мной. И кольцо доктора Грова. Саре Бланди придется объяснить, как оно к ней попало.

– А вы уверены, что это его кольцо?

– Нет. Но если так, кто-нибудь его опознает. Как по-вашему?

Лоуэр снова задумался.

– По-моему, – сказал он наконец, – если это его кольцо и если окажется возможным, чтобы Престкотт дал свои показания, то ее повесят.

– Вы верите в ее вину?

– Я предпочел бы своими глазами увидеть, как она у него в комнате сыпала мышьяк в бутылку. Или услышать об этом из ее собственных уст. Как учит нас доктор Шталь, полной уверенности не бывает. Но я начинаю склоняться к мысли, что, возможно, она действительно виновна.

Тут мы оба замялись, одновременно заметив, что постепенно впадаем в прежний дружеский тон, и тотчас вернулась неловкость. И я принял окончательное решение, почувствовав, что уже никогда не смогу разговаривать с ним непринужденно, не опасаясь, как бы он снова не впал в бешенство. Лоуэр догадывался о моих мыслях и не нарушал угрюмого молчания, пока лошади трусили по грязной дороге. Разумеется, он чувствовал, что больше ничего сделать не может, он ведь извинился за свои прошлые слова и не видел нужды извиняться за те, которые еще не сказал.

Я уже упоминал, что не был особенно высокого мнения об английском театре: фабула скучная, игра сквернейшая, декламация убогая. Совсем иное дело английские суды, пышность и драматичность которых восполняют все, недостающее театру, а процедура и лучше поставлена, и более убедительно разыграна.

Спектакль заседания выездного суда не имеет себе равных нигде на Континенте, даже французы, любители всякой помпы, не обставляют отправление своего правосудия величием, внушающим благоговейный ужас. Объясняется это тем, что суды в Англии разъездные. Мелкие преступления находятся в ведении мировых судей, а более важные дела рассматривают представители короля, отправляемые из Лондона через установленные промежутки времени. Эти представители совершают объезд страны, и их прибытие превращается в торжественную церемонию. Мэр ожидает кортеж на границе своего города, местные помещики отряжают кареты, замыкающие процессию, толпы зевак заполняют улицы, ведущие к зданию суда, где оглашаются хитросплетенные фразы прокламации, дающей судьям право вешать столько нарушителей закона, сколько им заблагорассудится.

Пожалуй, мне следует объяснить тут, как англичане ведут судопроизводство, ибо оно не менее своеобразно, чем многие другие устроения в этой стране. Казалось бы, как и везде, вполне достаточно одного ученого судьи. Ничего подобного! Ибо, назначив такого судью, они тут же передают его права двенадцати мужчинам, выбранным наугад и не имеющим никакого понятия о юриспруденции. Более того, они неимоверно горды этой крайне нелепой системой и благоговейно почитают так называемых присяжных как основу основ их свобод. Присяжные эти выслушивают прения в суде и голосованием выносят вердикт. Обычно дело излагает тот, кто предъявил обвинения, или, когда речь идет об убийстве, родня покойного либо мировой судья, который выступает от имени короля. В этом случае, так как у Грова семьи не было, составить обвинение предстояло мировому судье, чье участие в процессе оплачивалось из казны.