Йен Пирс - Перст указующий

• Название: Перст указующий
• Автор: Йен Пирс
• Жанр: Исторический детектив
• Год: 2003
• ISBN: 5-17-0153115-5, 5-9577-0015-0

Англия, 1663 г.

Отравлен декан Оксфордского университета. За убийство осуждена и повешена молоденькая служанка.

Что же случилось?..

Перед вами ЧЕТЫРЕ рукописи ЧЕТЫРЕХ свидетелей случившегося – врача, богослова, тайного агента разведки и антиквара. Четыре версии случившегося. Четыре расследования.

Лабиринт шпионских и дипломатических интриг и отчаянных человеческих страстей. Здесь каждый автор дополняет выводы других – и опровергает их. Кто прав? Один из четверых – или все ЧЕТВЕРО! А может, и вовсе НИ ОДИН ИЗ ЧЕТВЕРЫХ?

---

– Я скоро умру, правда? – спросила она, когда я наконец истощил тему моих несчастий, повесть о которых ей пришлось выслушивать так долго.

Мой падуанский наставник постоянно остерегал меня от таких вопросов – и в немалой мере потому, что ведь можно ошибиться. Он неколебимо верил, что у пациента нет права ставить врача перед такой дилеммой; если прогноз верен и пациент действительно умрет, подобное предупреждение только ввергнет его в угрюмость на все последние дни его жизни. Вместо того чтобы приготовиться вот-вот предстать перед Богом (казалось бы, причина для радости, а не для сожалений), люди в подавляющем большинстве горько сетуют на эту непрошеную Господню милость. В довершение всего они склонны верить своим врачам. В минуты откровенности я признаюсь, что не знаю, почему это так; тем не менее если врач говорит им, что они умрут, многие услужливо исполняют его предсказание, даже если страдали лишь легким недомоганием.

– Мы все умрем в положенный срок, сударыня, – сказал я с важностью в тщетной надежде ее успокоить.

Однако она была не из тех, кого легко провести. Свой вопрос она задала спокойно и, очевидно, умела отличать правду от ее противоположности.

– Но для некоторых он приходит раньше, чем для других, – ответила она с чуть заметной улыбкой. – И моя очередь близка, ведь так?

– Я, право, ничего сказать не могу. Если не начнется загнивание, вы поправитесь. Но, говоря откровенно, я опасаюсь, что вы очень ослабели.

Я не мог сказать ей прямо: да, вы скоро умрете. Но смысл был ясен и без того. Она безмятежно кивнула.

– Так я и думала, – сказала она, – и приемлю Господню волю, как счастье. Я ведь обуза для моей Сары.

Come 1'oro nel foco, cosi la fede nel dolor s'affma.[7] Защищать дочь у меня охоты не было, но я пробормотал, что, кажется, свои обязанности она исполняет с радостью.

– Да, – сказала старушка, – слишком уж она блюдет свой долг.

Изъяснялась она языком слишком высоким для ее сословия и образования. Я знаю, что скверность окружающего и грубое воспитание не обязательно исключают природное благородство, но опыт учит нас, что подобное случается лишь очень редко. Точно так же как утонченность мысли требует утонченности обстоятельств, так животная грубость и убогость жизни накладывают неизгладимый отпечаток на душу. Однако эта старая женщина, хотя и пребывала в самом жалком состоянии, говорила с сочувствием и пониманием, которые я не часто находил у самых высоковознесенных людей. И это невольно пробудило во мне нежеланный интерес к ней как к пациентке. Исподволь, сам того не замечая, я перестал считать ее безнадежной: возможно, поймал я себя на мрачной мысли, мне и не удастся победить Смерть, но хотя бы я заставлю ее побороться за свою добычу.

Потом вернулась девушка со сверточком ингредиентов, которые мне требовались. Глядя на меня с некоторым вызовом, она сказала, что я дал ей недостаточную сумму, но мистер Кросс, аптекарь, отпустил ей на два пенса в кредит, когда она поручилась, что я уплачу. Я прямо-таки онемел от негодования: ведь она словно бы пеняла мне за какой-то мой недосмотр. Но что мне было делать? Деньги были потрачены, пациентка ждала, и я был выше того, чтобы вступать в пререкания.

Сохраняя внешнюю невозмутимость, я взял свою дорожную ступку с пестиком и принялся толочь составные части – немного мастики для липкости, гран соли аммония, два грана ладана, драхма госларита и по два грана селитры и ярь-медянки, соответственно.

Когда все это превратилось в единообразную пасту, я начал добавлять льняного масла каплю за каплей, пока смесь не достигла нужной консистенции.

– А где толченые черви? – спросил я, шаря в сумке в поисках заключительных ингредиентов. – Или их там не было?

– Были, – ответила она. – То есть наверное. Но, знаете, от них нет никакой пользы, и я решила их не покупать. И сберегла ваши деньги.

Это уже слишком! Наглость наглостью – да и чего ждать от дочек? – но совсем другое дело, когда ставят под сомнение вашу осведомленность в сфере избранной вами деятельности.

– Я же сказал тебе, что они мне нужны. Это важнейшая часть мази. Или ты врач, девчонка? Училась в лучших медицинских школах? И врачи приходят к тебе за советами? – спросил я с уничтожающим сарказмом в голосе.

– Да, приходят, – ответила она и глазом не моргнув. Я презрительно фыркнул.

– Не знаю, что хуже: иметь дело с дурой или с лгуньей, – сказал я гневно.

– И я не знаю. Но знаю, что я ни то и ни другое. Если приложить толченых червей к ране, моя мать потеряет ногу и умрет.

– Так ты Гален? Парацельс? А может быть, сам Гиппократ? – разъярился я. – Да как смеешь ты ставить под сомнение мудрость тех, кто бесконечно тебя выше? Это мазь, которой пользуются века и века.

– Даже если от нее нет никакой пользы?

Пока это препирательство продолжалось, я наложил мазь на рану ее матери и снова забинтовал ногу. Я не был уверен, подействует ли она в таком неполном составе, но пришлось обойтись и такой, пока я не доведу ее до совершенства.

Кончив, я выпрямился во весь свой рост и, конечно, стукнулся теменем о низкий потолок. Девушка подавила смешок, и я совсем вышел из себя.

– Вот что я тебе скажу, – начал я, еле сдерживая бешенство. – Я вправил ногу твоей матери в меру своих способностей, хотя не был обязан этого делать. Я вернусь позднее и дам ей сонное питье, а также перебинтую рану. И делаю я это, зная, что взамен не получу ничего, кроме твоих насмешек, хотя и не вижу, чем я их заслужил и какое у тебя право так со мной разговаривать.

Она присела в реверансе.

– Благодарю вас, добрый господин. А что до платы, так, думаю, вы останетесь довольны Вы сказали, что об уплате мы можем поговорить позднее, и, думается, мы поговорим.

Тут я вышел из домишки на улицу, покачивая головой и дивясь, в какое логово помешанных я так беззаботно угодил.

Глава третья

Надеюсь, этот рассказ достаточно освещает начало того поворота в моей жизни, мой приезд в Англию, а затем в Оксфорд, и обретение пациентки, лечение которой навлекло на меня столько бед. Ну а девушка – что я могу сказать? Тень рока уже лежала на ней; ее конец был предопределен, и дьявол простер руку, чтобы завладеть ею. Человек, наделенный талантом, способен это увидеть, способен читать по лицу, как в открытой книге, и узреть, что таит будущее. Лицо Сары Бланди было уже глубоко поражено злом, которое завладело ее душой и вскоре должно было уничтожить ее. Так я говорил себе потом, и, возможно, так оно и было. Но тогда я видел всего лишь девушку, такую же дерзкую, как и миловидную, и в той же мере пренебрегающую своими обязанностями перед вышестоящими, в какой она соблюдала свой долг перед близкими ей.

Теперь следует перейти к тому, что произошло со мной дальше, – опять-таки это была игра случая, хотя в конечном счете она оказалась еще более жестокой по своим последствиям, и стократно так, ибо некоторое время мнилось, что Фортуна вновь начала мне улыбаться. Я остался перед необходимостью уплатить долг, как она дерзко обещала аптекарю, сославшись на меня, а мне было хорошо известно, насколько гибельна ссора с аптекарем, если вы ищете познание через опыты. Не уплатите, и в следующий раз они ответят вам отказом – и не только они, но и вся их братия на мили вокруг, столь велика их сплоченность. А в моих обстоятельствах это явилось бы последней соломинкой. Даже будь это мой последний пенни, я никоим образом не мог вступить в круг английских философов как несостоятельный должник.

А потому я спросил дорогу к лавке этого мистера Кросса, вновь прошел половину Главной улицы, открыл деревянную дверь и вступил в тепло лавки, отлично обставленной, как все английские заведения такого рода – прекрасные прилавки из кедрового дерева и замечательные новейшие весы из бронзы. Ароматы трав, пряностей и всяких снадобий овеяли меня, и я прямо-таки скользнул по натертым дубовым половицам, пока не оказался спиной к красивой резной каминной полке и ревущему пламени под ней.

Владелец, дородный мужчина лет пятидесяти, по виду весьма довольный жизнью, в эту минуту обслуживал покупателя, который, видимо, никуда не торопился и, небрежно облокотившись о прилавок, вел непринужденный разговор. Покупатель был как будто года на два старше меня, с живым подвижным лицом и умными, хотя, пожалуй, сардоническими глазами под густыми изогнутыми бровями. Его неброская одежда являла нечто среднее между пуританской убогостью и причудами моды. Иными словами, покрой был щегольским, но материал однообразно коричневым.

При всей непринужденности его манер этот покупатель казался несколько смущенным, и я заметил, что мистер Кросс немножко прохаживался на его счет.

– И греет вас зимой, – договорил аптекарь с широкой усмешкой.

Покупатель сморщил лицо, как от боли.

– Ну а настанет весна, и придется накрыть его сеткой, а не то птицы начнут вить в нем гнезда, – продолжал аптекарь, хватаясь за бока от смеха.