Надежда Первухина - Признак высшего ведьмовства

• Название: Признак высшего ведьмовства
• Автор: Надежда Первухина
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2005
• ISBN: 5-93556-578-1

Аксиома первая: мир тесен. И потому в этом слишком маленьком мире суждено встретиться Госпоже всех Ведьм Дарье Белинской и гордой фламенге Фриде, властительнице невещественного пламени. Аксиома вторая: миру, как всегда, угрожает опасность. Таинственный убийца с известной ему одному целью охотится по всей Европе за девочками-близнецами, наделенными сверхъестественными способностями. И в арсенале убийцы — запрещенная к использованию магия. Аксиома третья: нет случайных встреч. Дарья Белинская и фламенга Фрида встретились не зря. Ибо им предстоит выследить и остановить убийцу, и на помощь может прийти только Высшее Ведьмовство. И тогда у мира будет шанс остаться в относительном покое…

---

— То нас не касается. Община наша живет своим укладом. И с внешним миром не знается, потому что внешний мир весь погряз в грехе и почитает неправильных богов…

Маркел слушал это разинув рот.

— Впрочем, — спохватилась Руфа, — про то, каких богов надо почитать, а каких — нет, тебе еще знать не положено. Потому что ты не член общины нашей. Я тебя не неволю, Маркел. И от слова своего ты еще можешь отказаться. Подумай. Мы выведем тебя своими тропами к мирским жилищам, но обратно в деревню нашу ты дороги не найдешь. И про меня тебе забыть придется. Ничего, найдутся в вашем городе красавицы…

— Такой, как ты, не найти мне, — отрывисто сказал Маркел. — Черт с ним, с городом, с совхозом. Остаюсь с тобой, в деревне. Только вот что… Я атеист.

— Это как понять? — поморщилась Руфа. — Пороком тайным страдаешь или дурной болезнью болел?

— Тьфу на тебя! — вспылил Маркел. — Атеист — это тот, кто не верит в богов всяких, вот я о чем… А вы, я вижу, тут все уж очень верующие.

— Да, мы верующие, — сказала Руфа. — А коли ты с нами жить остаешься, то и сам скоро верующим станешь.

— Агитировать будете… — непонятно сказал Маркел.

— В наших богов нельзя не верить, — непонятно же ответила и Руфа.

Некоторое время спустя после означенного теологического диспута Маркел и Руфа сочетались браком по местному огнелюдскому обычаю. И с этого момента, как стал Маркел окончательно «своим» в деревне, стали открываться ему сокровенные тайны яроверов. Да и о жене своей узнал Маркел такое, что не снилось ни одному популярному в то время научно-техническому журналу: при желании либо хозяйственной необходимости Руфа ребром ладони, раскаленным почище паяльника, резала металлические листы вполпа-льца толщиной. Одним дуновением могла запалить костер либо растопить печь. А воду для стирки грела, просто опустив руку в двухведерную бадью — была наподобие жуткого невозможного кипятильника… И с тех пор как впервые столкнулся с таким феноменом Маркел, с тех пор как узнал, какими на самом деле являются жители деревни Огнево, характер его, доселе веселый, гордый и даже настырный, сильно изменился. Словно подменили Маркела Потапова — из бойкого парня превратился он в тихоню, жениного подкаблучника… И, как заметил, как понял постепенно из всего образа жизни деревни Огнево, многие мужики вроде него были беспримерно тихими, покладистыми и до жути боялись своих огненно одаренных жен. Нет, не то чтобы огнелюдовские бабы мужчин своих как-то третировали или запугивали. И хоть в таких семьях никогда не случалось скандалов, никогда мужчина не чувствовал себя главой и хозяином. Да и дети, рождавшиеся от браков человека и пламенги, тянулись больше к матери, нежели к отцу, и имели в натуре своей больше материнских качеств.

Так было и с первыми тремя детьми Потаповых. Маркел не возражал — его и самого, в глубине души, не тянуло к этим «неправильным» детям. Тот ртутно-прозрачный блеск глаз, что сперва заворожил его в красавице Руфи, теперь — в собственных детях — внушал безотчетный страх и даже отвращение. Будь то другая деревня, Маркел бы запил, потому что не может даже самый крепкий человек жить в постоянном и предельном напряжении души. Но в Огневе не водилось ничего спиртного, строгая община яроверов почитала абсолютную трезвость добродетелью, угодной Дочери-Творцу. Не было в Огневе и шумных, разудалых праздников — во-первых, потому что жили огне-вцы по своему, отличному от светского, календарю, и, во-вторых, ни свадьбы, ни дни рождения не обставлялись у них хоть малой торжественностью…

Но речь сейчас не о том. Итак, в семействе Потаповых выросло трое чад, и тут выяснилось, что Руфа опять в тягости. Она отнеслась к своей поздней беременности спокойно, но Маркел, в отличие от нее, вдруг принял все это слишком близко к сердцу. А именно: он решил, что всю беременность Руфа должна проходить не под присмотром местных бабок, а под присмотром квалифицированных городских врачей, да и ребенка будет рожать не в избе, а в специальной родильной палате, как то положено цивилизованным женщинам. Может быть, лелеял Маркел тайную надежду, что новый ребенок, родись он в условиях, в которых рождаются все дети, будет обычным, нормальным, а не маленьким чудовищем, подобно дракону исторгающим пламя.

— Повезу тебя в город, — сказал Маркел жене. Она посмотрела на него прозрачными глазами:

— Обычаев не знаешь?

— Довольно с меня ваших обычаев, — отрезал Маркел. — Всю жизнь я тебе волю давал. А теперь будет по-моему.

Руфа на это ничего не сказала, словно считала ниже своего пламенгиного достоинства вступать в пререкания с мужем-человеком. Ее почти взрослые дети молча наблюдали за тем, как мать собирает в дорогу немудреные пожитки (в Огневе жили бедно, скудно, но свято — только тем, что сами пряли или шили, пользовались, ничего из «мира» не приносили). Наконец, дочь сказала матери:

— Это к худу, мама. Не езди с ним.

(Маркел как раз вышел из избы, так что разговора не слышал.)

Руфа молчала. Дочь продолжила:

— Мне сон приснился: если выйти за ворота деревни нашей, то сразу настигнет гибель. Мама, не езди. Разве ты здесь не родишь? Или ты отцу потакать вздумала?! Так ведь он всего лишь человек!

— Язык придержи, — посоветовала дочке Руфа. — Потому и поеду с ним, что он человек. И ему надо на свoe племя поглядеть. После этого он, чаю я, пуще нашу жизнь и нашу веру полюбит…

Так вот и собрались Руфа и Маркел Потаповы, оставили дом и хозяйство на детей и поехали в город. Ехали верхом, другого транспорта, кроме лошадей, в Огневе не было, пробирались одним им ведомыми тропами и наконец прибыли в совхоз Кривая Моль-да — на родину Маркела.

Сказать, что своим появлением в совхозе они произвели нечто вроде взрыва — значит ничего не сказать. Как же, из глухой тайги явилось семейство, глава которого — человек, давно считавшийся погибшим! Мало того, эти люди — жители той самой таинственной, до которой никому нет ходу, деревни Огнево! И самая главная сенсация — приехали таежные дикари в цивилизацию не просто так, а ради святого дела деторождения.

Об этом немедля раструбил в местной прессе молодой да ранний журналист Акашкин, по счастливой случайности находившийся в совхозе на момент прибытия туда Потаповых. Пожалуй, прибудь в район Кривой Мольды инопланетное летающее блюдце, и то информационная эйфория не была бы такой мощной. Журналист даже ухитрился взять у Маркела интервью. Это интервью тоже напечатали и выяснили из него, что «наши таежные соседи» явились с целью сдаться на милость городского родильного дома имени Инессы Арманд.

В роддоме тоже, конечно, ахнули. Доселе не появлялись в контингенте беременных женщины из овеянной нехорошими легендами глухомани. Плюс к тому у Руфи, в отличие от Маркела, не было ни паспорта, ни вообще каких бы то ни было документов. Но на эту бюрократическую препону решили закрыть глаза и положили Руфь на сохранение с огромным количеством обследований и анализов — словно и впрямь она была марсианка, а не простая (на первый взгляд) женщина…

Беременность Руфи протекала спокойно, без особых осложнений, если не считать тяжелого характера и моральной подавленности самой беременной. Она старалась избегать положенных ей процедур, ела только то, что приносил ей Маркел, и часто сидела у окна, глядя в одну точку пугающе-серебряным взглядом. Она не уставала повторять, что, кабы не воля мужа, она сроду не оказалась бы на чужой земле, в больнице, где все не так, не по-людски, точнее, не по-яроверски. Мирных же бесед ни с персоналом, ни с будущими роженицами Руфа тоже не вела, держалась особняком и с какой-то непонятной надменностью, будто принцесса в изгнании. Разговаривала только с мужем — в короткие минуты его визитов — и постоянно укоряла его за то, что вывез он ее из родной деревни и быть теперь беде. Но Маркел был тверд. Он в совхозе Кривая Мильда на время беременности жены устроился механизатором, снял комнату у старухи, которая помнила его еще пацаненком, и ждал того момента, когда Руфа разрешится от бремени.

Когда же момент этот настал, выяснилось, что роды будут сложными и тяжелыми — плод был непомерно большим. Врачи решили не мучить роженицу и делать операцию. Руфа противилась и, задыхаясь от боли, вопила, что все равно будет рожать сама, поскольку таковы обычаи их общины… Ей дали наркоз, но все врачи, находящиеся на этой фантастической операции, уверяли, что им все время казалось, что эта «сумасшедшая роженица» вот-вот очнется от наркоза и спрыгнет со стола…

Операцию провели с поистине филигранной точностью и четкостью. Но когда на свет божий наконец появился ребенок…

— Господи, — сказала акушерка, — это же сиамские близнецы!

Определение было абсолютно верным. Две девочки-младенца, сросшиеся бедрами, натужно заревели, словно проклиная свою несчастливую звезду, угораздившую их родиться такими, а заодно и предчувствуя судьбу, которая будет к ним немилостива.