Гийом Прево - Семь преступлений в Риме

• Название: Семь преступлений в Риме
• Автор: Гийом Прево
• Издательство: АСТ
• Жанр: Исторический детектив
• Год: 2005
• ISBN: 5-17-0268845-9

Рим. Начало XVI века.

Город слепящей роскоши, вольных нравов, высокого искусства, тонких ватиканских интриг…

ЭТОТ город не удивить изощренными преступлениями.

Однако ТЕПЕРЬ потрясен даже ко всему привыкший Рим.

Ведь таинственный убийца не просто оставляет тела своих жертв на самых знаменитых памятниках Вечного города, но и сопровождает каждое из преступлений загадочным посланием на латыни.

Кто он? Почему убивает? Чего добивается? По какому принципу выбирает жертвы?

Разгадка кроется где-то в ПОСЛАНИЯХ преступника… но ГДЕ?

---

На наборной доске лежала стопа бумаги, рядом стояла деревянная шкатулка. Открыв ее, я торжествующе вскрикнул: в шкатулке находились свинцовые литеры — те самые, которые убийца использовал для печатания своих посланий. Шрифт Цвайнхайма! Удивительный шрифт Цвайнхайма!

Перед станком стояла скамеечка с разложенной на ней одеждой: костюм мавра цвета граната — тот, что видели на балу во дворце Марчиалли, шляпа, бывшая на убийце в саду д'Алеманио… На полу — две свернутые в один рулон карты с незнакомыми очертаниями, они были прислонены к кучке каких-то коробочек.

Но наибольший интерес вызвала полка, укрепленная на стене. Я с первого взгляда узнал гравюры Босха. Их было десять, и стояли они на медных подставках. Я на ходу взял одну из них и сунул в карман. Она и поныне хранится у меня. На той же полке по размеру выстроились красные стрелки вроде той, что была выпущена в Сикстинской капелле. Совсем рядом лежало и приспособление для стрельбы: прямой пологий стержень, похожий на камыш, но потолще. Дунув в эту трубочку, можно было послать в цель смертельный снаряд. По следу на пыли, покрывавшей полку, легко было предположить, что рядом недавно лежала еще одна такая трубка.

Однако самое интересное было впереди.

Среди разнообразия безделушек, занимавших полку, — черепа неизвестного животного, к примеру, и семян, похожих на большие бобы, — мой взгляд остановился на матерчатом мешочке. Я достал из него три сложенных листа, перевязанных ленточкой, и древнюю карту, попорченную годами, в которой трудно было что-либо понять.

Зато листы были покрыты изящным и правильным почерком. Они были пронумерованы; другим почерком была дописана в углу фамилия автора. Она была мне знакома: Бартоломео Платина, первый префект Ватиканской библиотеки и бывший историограф пап.

Я много раз читал и перечитывал эти три странички, и сегодня, сорок лет спустя, воспроизвожу их так, будто прочитал вчера:

«Связка 7

Лист 11

Правда о заговоре в феврале 1468 года.

Эта новая глава предоставляет мне случай сделать несколько откровений.

Многое было сказано о событиях 1468 года, и многое говорилось обо мне лично. Меня посчитали одним из подстрекателей заговора, человеком с черной душой, страстно желавшим смерти Павла II.

Я расплатился за это. До сих пор я ощущаю на своих плечах холодную сырость застенков Сант-Анджело, а в своем теле боль от острых щипцов палача.

И тем не менее я невиновен, непричастен ко всем приписываемым мне мерзостям.

Хотя Сикст IV и признал меня впоследствии невинно пострадавшим, мне все же кажется важным осветить этот отрезок моей жизни и напомнить условия, в которых происходила та печальная история. Я не побоюсь назвать истинных виновников и описать совершавшиеся ими жестокости…

В ту эпоху, более чем в другое время, — я говорю о 1460-х годах, — в моду вошло почитание античности. Рим вновь находил свои корни и вытаскивал на свет прошлое, включая статуи, храмы, законы, древние обычаи… И все это возбуждало, очаровывало наши молодые умы.

Вместе с некоторыми из моих собратьев мы пришли к мысли о создании Римской академии, члены которой обязались жить, как во времена Республики, в эпоху, считаемую нами исполненной знаниями и истинной свободой. Каждый из нас взял себе латинское имя, мы исповедовали простоту нравов, независимость мысли и отказ от мирских благ.

Самым замечательным среди нас был, конечно же, Помпонио Лето, большой ученый, эрудит, зарабатывавший себе на жизнь преподаванием и чтением лекций в университете. Кажется, именно у него возникла идея проводить собрания академии подальше от городской суеты, в забытых всеми катакомбах, которые мы открыли заново.

С каждым днем расширялся круг наших слушателей, все больше молодых людей горели желанием следовать за нами.

Но, к несчастью, разрастаясь, Римская академия изменила своей первоначальной сущности.

Появились злоупотребления.

Некоторые из новых членов, прикрываясь нашей псевдоконспиративной деятельностью, на самом деле предавались наихудшим из пороков. В катакомбах случалось встречать больше проституток, нежели эрудитов… О женщины!.. Другие академики, иногда одни и те же, удовлетворяли в академии свою страсть к интригам: им уже мало было превозносить Республику или критиковать папу — они искали способ свергнуть его.

Вскоре ветер безумия овеял самые разумные головы. Для подготовки восстания и установления демократии организовалась директория. В нее входили наиболее молодые и наиболее экзальтированные: Витторио Капедиферро в первую очередь, а также Мартин д'Алеманио, Флоримондо Монтепиори, Пьетро Портезе, Джентиле Зара, Массимо Беллаторре и одна из самых распутных женщин по имени Джульетта.

Мы же, будучи постарше, — я имею в виду Помпонио Лето, Филиппо Буанакорци и себя самого, — всячески противились осуществлению этих безрассудных планов.

Но, увы, мы не смогли им помешать…

Члены директории действовали с таким пылом и убежденностью, что им удалось привлечь к своему делу пять десятков наших сторонников. Заговорщики намеревались в первый день поста выскочить из развалин, окружавших папский дворец, напасть на Павла II во время мессы и, свергнув его, провозгласить Республику.

Ни больше ни меньше!

Но, как и следовало ожидать, заговор получил огласку…

В феврале 1468 года обеспокоенный Павел II жестоко расправился с Римской академией.

Самые старшие из нас были признаны наиболее виновными и арестованы первыми. Директория же успела в последний раз собраться в катакомбах.

Не убежденные в бессмысленности своей затеи, они приписали провал предательству одного из своих. После короткого разбирательства предателем объявили Пьетро Портезе, самого умеренного из всей группы. Именно главный обвинитель, Капедиферро, вонзил меч в его сердце.

В продолжение драмы вдова безвинно пострадавшего Портезе покончила с собой, осиротив малыша Гаэтано, которому было в то время несколько месяцев от роду.

Так что истинными жертвами прискорбного предприятия стали эти три человека.

Я же, несмотря на все мои заверения в невиновности, был без суда и следствия на бесконечные недели заключен в ужасные папские застенки.

О своих страданиях я расскажу в следующей главе».

Надо признать, что сорок семь лет спустя «малыш Гаэтано» превратился в убийцу.

Вполне вероятно, что его должность в библиотеке помогла ему в один прекрасный день обнаружить записи Платина, из которых он узнал имена своих родителей и их палачей.

Что было известно ему об этих трагических судьбах? Этого мы не знаем. Зато мы теперь твердо уверены, что Гаэтано Портезе, принявший имя Гаэтано Форлари, решил мстить. С почти полувековым опозданием…

— Как ты пришел к убеждению, что это Гаэтано? — спросил меня присоединившийся к нам Бибьена.

— Говоря по чести, ваше преосвященство, в течение долгого времени я подозревал многих. Вплоть до утра, когда библиотеку Ватикана посетили немало людей. Я лишь исключил тех, кто не мог добраться до капеллы по каминной трубе. Такую долгую и трудоемкую подготовку способен был провести только один из служащих библиотеки. Ко всему прочему, наш убийца должен был быть высоким, если судить по размеру балахона; да и мне самому пришлось встать на цыпочки, чтобы заглянуть в часовню. Что до префекта — Ингирами слишком мал и толст и не попадал в эту категорию. Вот почему Гаэтано вызвал у меня наибольшее подозрение. Затем к этому добавились некоторые детали. Так, я просил его изучить материалы о подобных убийствах, разузнать о шрифте Цвайнхайма. Короче, я сам предоставил ему возможность оказать помощь в расследовании! Потом я вспомнил, что его не было в библиотеке во второй половине дня, когда был убит Мартин д'Алеманио. Ингирами же в тот день был на месте и, следовательно, не мог обедать с гравером, прежде чем прикончить того в его саду. Плюс ко всему мы искали человека грамотного и способного отрубить голову одним взмахом топора. Гаэтано — начитанный и сильный. Плюс ко всему то нападение на мосту Сант-Анджело… Гаэтано не скрывал, что шел за мной, выйдя из библиотеки. Окажись в тот момент кто-то между нами, убил бы он его?

— Тогда почему же он спас тебя, позвав солдат?

Леонардо выдвинул свою версию:

— Потому что смерть Гвидо не входила в его планы — так мне думается. Она нарушила бы четкий порядок преступлений, наводящих ужас. Другими словами: на гравюре Босха не было места для лишней жертвы.

— К этому следует добавить роль спасителя, — уточнил я. — Попробовал бы я подозревать того, кто спас мне жизнь!

— Но уж коль скоро он ставил своей целью месть, какая ему выгода от похищения Святого Лика?

— И этого мы не знаем, — признался да Винчи. — Меня беспокоит Капедиферро… Слишком много у меня к нему вопросов…

Кардинал поддержал его:

— Утром его не было на мессе, сейчас нет дома… А теперь и эти открытия… Право, если Капедиферро возглавлял тот заговор в академии, то ничего хорошего ожидать не приходится…